Путь с войны

Полковник приказал Ырысту вскипятить воду на примусе. Чайку пошвыркать.

В том чае собственно чая было со щепоть, а в основном – листья малины и смородины. Но Бардин с удовольствием потягивал из кружки, слушая, как пан полковник рассуждает о народах, о свободе и независимости, предрекает скорый крах имперской Совдепии. Ырысту поддакивал.

– Зачислить тебя в отряд? – неожиданно в лоб спросил полковник.

– Будьте любезны, – сказал Ырысту.

– Для начала будет одно задание. Ты… – полковник критически осмотрел Бардина. – Обмундирование я велю выстирать. И тебя выстирать, хотел же в баню.

– И бабу, – напомнил Ырысту.

– Обойдешься. Дам тебе новые документы. Станешь сержантом Каримовым, родом из Узбекистана. Пойдешь в город, отнесешь пакет. Пакет, ни под каким видом, не открывать. Отвезешь туда, куда будет приказано. Вручишь кому надо, я потом скажу. Вручишь после обмена паролями.

Проверочка. Должен обрадованно ухватиться за возможность слинять в город. Ырысту посмотрел полковнику прямо в глаза.

– Ясно, – сказал Ырысту. – Я такой иду с письмецом, а вы следите, когда я заверну в НКВД. А потом в этой й-енкаведе меня ваш человек и прирежет.

Зрачки полковника расширились. Ух! Есть, у них такой человек! Притом среди чекистов.

Полковник напряженно сощурился и спросил:

– Отказываешься?

– Не-а. Да только, пан полковник, сами разумейте. Мне сейчас корячится, с учетом всех заслуг, десятка лагерей. А после таскания секретных пакетов – вышка. Между нами говоря, а на хера мне это надо?

– Ты хотел с нами остаться, – напомнил полковник.

– А вас амнистируют! Ваши пройдут со знаменами в Киеве. Но не скоро. Очень не скоро.

– Нам помогут.

– Заграница нам поможет. И отец русской демократии. Тоже поможет.

– Не понимаю.

– Брежу я, – пояснил Ырысту. – Я в темноте погреба с катушек слетел. Или это старушка так повлияла. Пан полковник! Я бы хотел просто выжить. Очень хочется этого. Но моя нелюбовь к советской власти, она, как сказать?.. – Бардин почесал переносицу. – Спокойная, что ли. Без ярости. Могу вам помочь, но знайте: мотив мой – пожить подольше, пожрать послаще. Героизма ждать от меня не стоит. Я и с фрицами воевал, этим не отличался. И потом, репутация украинской национальной армии она не очень. Вы же знаете. Не все разделяют, что хоть с дьяволом, но против Москвы. Где-нибудь на Полтавщине вас не поймут. Там немец прошел – ух! Жестоко. Да и в Галиции вас не поймут, если узнают, что именно тут затевается битва против Советов. Свою землю всякий жалеет. Здесь красные прошли, коричневые прошли, а теперь кто? Зарубятся океанские буржуи со степными коммунистами? А начнут лесные украинцы? Не поддержат вас, пан полковник. Устали люди от войны.

Полковник снова закурил и надолго замолчал. По всей видимости, его тоже одолевали сомнения в правильности продолжения партизанской войны. Но у полковника не было пути назад, а у многих бойцов – был. И люди от войны, действительно устали.

– Уверен в вашей окончательной победе, – сказал Ырысту. – Время работает за Украину. Но сегодня репутация Советской власти необыкновенно высока. А репутация украинских повстанцев – извините. Вы были на проигравшей стороне.

Полковник кивнул, соглашаясь.

– Но репутацию можно сушить, – продолжил Ырысту. – Обелить себя как-то. Или подождать: а что будут власти делать теперь, в мирное время? Дадут свободы – хорошо, вы это припишете вашей подпольной работе. А если власти будут нажимать, колхозные гайки закручивать – вы тут, как тут. Но мешает репутация! И здесь я вам могу помочь.

Полковник повернулся к столу, демонстрируя свой римский профиль, вкрутил окурок в прошлогодний соленый огурец, вопросительно процедив:

– Ну?

– Те документы узбека Каримова, они, в самом деле, есть? Дадите мне, среди ваших все равно никто на тюрка-азиата не похож. Вы завяжете мне глаза и отведете до дороги. Покажете направление. Я ухожу. Добираюсь до железнодорожной станции, уезжаю. А по пути всем рассказываю, что западенские бандиты – не бандиты, а благородные люди. Вот советская власть – падлы, а борются с ней приличные повстанцы. В Узбекистан я не поеду, а двинусь через Казахстан по Великой Степи, Дешт-и-Кипчак. Буду посещать поселения, где сейчас живут-выживают депортированные из западной Украины. Им по секрету сообщаю, что родина их не забыла, что в лесах Галиции, в карпатских лесах идет война за свободу. Андрию Ракицкому передам привет от племянника. А русским и сибирякам буду рассказывать насколько хорошо, насколько богато живет Польша и Германия, а все потому, что нет Советской власти. На Алтае можно будет подбить людей на восстание. Можно взбаламутить казахов. Вы здесь, мы там, так и свалим циклопа. Или хотя бы напугаем.

Полковник рассмеялся.

– Вот так просто? Отпустить тебя? Ха-ха-ха! Придумал! Долго думал?

Ырысту тоже прыснул:

– Так, что мне было делать в подземелье? Пан полковник, – отсмеявшись, вкрадчиво сказал Ырысту. – А что вы теряете?

Полковник посерьезнел.

– Я подумаю.

– Па-ан полковник! Я ж не пойду к властям!

– Все это интересно. И неперспективно. Пользы – ноль. Говорят, враг моего врага -мой друг. И я бы тебя отпустил до дома. Но все это могло бы быть, если ты не засланный агент. А этого ты мне не доказал!

– Докажу! – воскликнул Бардин. – Стали бы чекисты так работать? За мной в лесу ваши ребята следили, когда я спал. Могли не заметить. Могли заметить и мимо пройти. Могли убить в перестрелке. Отправило бы НКВД своего сотрудника в подозрительный лес – без пайка! С одним пистолетом! – без реальных шансов встретится с вашими бойцами, пан полковник!? И совсем без шансов внедрится в отряд.

– А ты – полковник встал. – Ты поклянешься матерью, родиной, могилами близких, что никому не донесешь про нас, про это место.

Ырысту только развел руками.

– Посмотрим, – сказал полковник и крикнул. – Увести!

Вменяемый мужик, подумал Бардин, лихо я его развел. Или нет? Если подумать, то есть у повстанцев какая-то правда своя. Да и не было бы правды, стал бы я доносить! Себе дороже.

Ырысту обернулся, ожидая увидеть бородатого. Но обманулся. Перед ним стоял лысый, лоснящийся, довольный… Сырый. На губе его болталась влажная скорлупка.

И вспомнилось! Эта убийственная картина, эта мерзость и гниль, как Сырый деловито выковыривал глаза тому молодому солдату – старшему лейтенанту у грузовика в лесу.

Сырый позвал Ырысту за собой и пошел со двора, ловко щелкая семечки. Шелуха разлеталась такими же черными штришками, какими парили птицы в ясном безоблачном небе.

В погребе Бардин поставил стол и скамейку в первоначальное расположение. И потянулся за длинной, верткой, подобно воздушному змею, тягостной мыслью.

Сколько времени прошло? Наверное, уж ночь давно наступила, когда Ырысту услышал скрип двери. Ночной сетчатый свет проник в подземелье. Все тихо. Он на цыпочках поднялся по лестнице и выглянул наружу.

Дворик озаряла полная луна, спящая на ней пантера казалась до странного близкой. Снова скрип. И легкий стук. Бардин увидел старушку, она открывала ставни. Она была без одежды. Совсем! Отвратительно голая, невозможно дряблая, с отвисающими складками кожи везде, где можно, похожая на гигантский уродливый гриб.

– Бабушка, – шепотом позвал Ырысту.

Она повернулась. Под белыми встрепанными космами невидящий взгляд – совершенно безумный. Старуха потянулась к луне, квакнула и открыла вторую створку на окне. Потом направилась к следующим, закрытым еще ставням.

Здесь ничем не поможешь, подумал Ырысту и припустился бежать. Босиком, наутек, стараясь не делать ни малейшего шума.

7.

– Напрасно Германия все это затеяла, – сказал Борис Сорокин, ставя подстаканник на толстый том с названием «Всемирная история». – Зачем им расширение страны?