Анонимные собеседники

– Не все понравилось, – признался Чудовский.

– А мне показалось, что аудитория была на уровне, я, знаете ли, испытал подъем!

– Не спорю, Валентин Петрович, вы прекрасный оратор, – Чудовский заколебался, но затем упустил момент, когда еще можно было не сказать лишнего. – Однако, находясь на подъеме, вы иногда, скажем так, теряете канву, как бы улетаете в своих импровизациях, я, поверьте, никогда не позволил бы себе таких замечаний, если бы… – он еще что-то мямлил в необычной для себя путанной и многословной манере, но Тузков почти не слушал…

Вот оно, неприязненно думал Валентин Петрович, словно бы неожиданно протрезвев. Товарищеская критика. Интересно, кому такое понравится? И знает ведь, собака, как его шеф дорожит своим душевным подъемом, обычно всегда возникающем у него после контакта с людьми. Нашел время для критики. Ему уже кажется, что Валентин Петрович у него в руках.

– Да помилуйте, ну что я там такого напутал? – обезоруживающе улыбнулся Тузков.

– Перечислять?

– Сделайте услугу.

– Ну, например, – вроде как бы поддавшись на дружелюбный тон Тузкова, понесся Чудовский, – вы процитировали Марка Твена.

– Да, и что же?

– Никогда ничего подобного Марк Твен не писал и не произносил!

– Не стану возражать, но ведь это мелочи.

– Обязательно отыщется дотошный журналист или пенсионер.

И это ведь не все. Чудовский методично стал перечислять все огрехи Валентина Петровича, устроил форменный разбор полетов, все какие-то скучные незначительные «преступления». Заметил вскользь, что место клоуна в Госдуме уже занято, о чем, впрочем, тоже можно было поспорить. Наконец, договорился до того, что образ Валентина Петровича – результат коллективного труда всей Команды, и его, мол, настораживает поспешность, с которой Валентин Петрович эволюционирует.

Почтительное отчитывание затягивалось. И как это его занесло? Конечно, роль Чудовского в «Общем деле», как говорится, не убавишь. Но ведь и Валентин Петрович не марионетка.

– Выходит, я плохо вписываюсь в придуманный вашей братией схематозоид? – саркастически улыбнулся Тузков. – Может такое быть, что вам и галстук мой не нравится?

Этот галстук, творение покойного Версачи, привезла Валентину Петровичу в подарок племянница из Лондона.

– И галстук мог бы быть скромнее, – ничуть не смутившись, ответил Чудовский. – И имидж ваш, включая галстуки, придуман нами всеми сообща, и сами вы всегда говорили не о братии, а о Команде, к которой, я знаю, причисляли и себя. Так давайте-ка, Валентин Петрович, думать о результате, об интересах «Общего дела».

Это его-то имидж – результат коллективного труда! Можно смеяться? Да Тузков, если угодно, мог бы преподавать тренинг публичного поведения. Хороший костюм, галстук в тон, это само собой, но он мог бы научить, как в нужный момент засунуть руку в карман брюк или расстегнуть пиджак для демонстрации открытости. А рассказать кому-то, как настойчиво Валентин Петрович отрабатывал эту свою естественную улыбку, одно из мощнейших средств коммуникации, или популярный жест открытой расправленной ладонью, выражающий искренность… Конечно же, он прислушивался к советам, но в основном все сам, он талантливый самоучка, вот в чем дело. Да и многому ли по части имиджа может научить Команда? Тот же Чудовский? Улыбаться он, правда, умеет, осанку контролирует, но зато в разговоре, сидя за столом, постоянно вертит не имеющие отношения к делу карандашики и прочие предметы. А другой «учитель», Левин – тот вообще ногти грызет!

Он им кто, с раздражением думал Валентин Петрович, расставшись с Чудовским после неприятного этого разговора, неужели же он похож на лошадь, которую ведут под уздцы, а несчастная кляча, думает, что сама выбирает дорогу? И все бы хорошо, покуда лошадь не сделает что-нибудь такое, чего от нее не ждут, тогда ее сразу же ставят на место. Нет, Тузков вам не лошадь.

Он примет меры, и незамедлительно.

Все молодые сотрудницы «Общего дела» носили очень короткие юбки, существовала среди них как бы такая симпатичная мода. Ирочка, секретарь Валентина Петровича, на несколько сантиметров опережала самых отважных модниц, и, вероятно, в этом была своя логика. Привычно полюбовавшись Ирочкиными ногами, Туз-ков распорядился срочно вызвать к нему Левина.

В кабинете Валентина Петровича всюду на стенах весьма приличные картины: Машков, Борис Васильев. Разумеется, подлинники. (Это первая жена приобщила его к искусству, но, если честно, у него от природы очень даже хороший вкус). И только на одной стене смонтированы его, Тузкова, предвыборные плакаты. Сделано было временно, но затем так уж и осталось.

Прохаживаясь по кабинету в ожидании Левина, Валентин Петрович то и дело задерживал взгляд на плакате, где он был снят в уверенной спокойной позе на фоне милого пейзажика с церковью.

Он не случайно выбрал Левина для этого щекотливого дела. Во-первых, лично предан, это безусловно. Во-вторых, зануда. На вопрос, как дела, не рассказывает подробностей, как положено зануде, но в остальном зануда. Другими словами, дотошный, для дела это бывает неплохо. Искренне интересуется людьми, готов всегда помочь, много друзей и легко заводит новых друзей. Идеальный шпион.

Тузков пригласил Левина расположиться за столом для совещаний и сам сел напротив.

– Ну, что, Леонид Ильич, – улыбнулся Тузков, – как дела?

– Скромно, – ответил Левин.

– Знаю, как вы загружены, – сказал Валентин Петрович, – и, все-таки, хочу доверить вам еще одно дельце, очень деликатное. На вас вся надежда!

– Так, слушаю.

– Вы, Леонид Ильич, не хуже меня знаете, что наше с вами детище, наше «Общее дело» переживает период подъема, уместно сказать, экспансии, люди идут к нам, особенно в регионах, – Тузков говорил в своей излюбленной манере еле слышным голосом, и Левин ловил каждое слово. – В такое важное время ядро партии должно представлять собой монолит, вы согласны? Но готовы ли мы, положа руку на сердце, сказать, что все у нас в полном ажуре? Нет, не готовы. Почему? Да потому просто, что мы не знаем. Не знаем наверняка. Беда в том, Леонид Ильич, что часть наших безусловно преданных людей, часть Команды не может никак прийти к открытости, к прозрачности, по настоящему необходимой на данном важном этапе. Сказывается инерция прошлого, отсюда это стремление что-то скрывать, недоговаривать, нагромождать тайны, как если бы рядом с тобой были не самые близкие люди, а потенциальные противники. Не стану ходить вокруг да около, надеюсь, вы уже понимаете, о чем я хочу вас просить.

Левин молчал.

– Леонид Ильич, мне известны ваши исключительные способности по части контактов с людьми, – сказал Тузков, внимательно изучая лицо собеседника. – Очень прошу вас, разузнайте стороной, что там происходит у Чудовского. Он отличный парень, но вы же знаете чекистов, как бы не напороли чего эти любители быстрых решений.

– Вы имеете в виду Козинца? Эти стенограммы?

– А хоть бы и Козинца! Представляете, фигура такого масштаба. Вообще, хотелось бы знать, чем он дышит, этот Чудовский. На вас вся надежда, – повторил Тузков, изображая полную беспомощность.

Валентин Петрович знал, что никакой особой приязни между Чудовским и Левиным не существует. В Команде могут сообща работать люди, которые совсем не симпатизируют друг другу; всеобщая гармония ничуть не обязательна. Достаточно, если есть общие взгляды на жизнь, на результат труда, и довольно. И, конечно, неплохо, если все люди положительно относятся к лидеру, то есть, к Валентину Петровичу. Это совсем неплохо.

– Ладно, – сказал Левин, – я подумаю. – Он забарабанил по столу тонкими, вполне симпатичными пальцами с обгрызенными ногтями. – То есть, подумаю, как это сделать. Я постараюсь.

3

Дутиков Георгий Леонидович был известен в бандитских кругах под прозвищем Сори; откуда это прозвище взялось, мало кто уже и помнил. Сори был немолодым расплывшимся человеком, его светлые глаза редко улыбались. Он всегда с подчеркнутым уважением говорил о ворах в законе, не одобрявших шика. Сам он, однако, одевался в очень дорогих магазинах, от него исходил запах изысканного одеколона, да и офис его в центре Москвы, навороченный «Мерседес-600», а для тех, кто мог там побывать, его квартира и дача – все поражало шиком и говорило не только о преуспеянии, но и о нежелании хоть сколько-нибудь его скрывать. Это для дела, объяснял Сори, клиенты предпочитают состоятельных, внутренне же, как можно было понять, вся эта мишура ему чужда. Вероятно, существуют закрытые данные о количестве россиян, так или иначе связанных с преступным бизнесом. Однако едва ли они будут точны, ибо как учесть каждую пожилую мать или сестренку – студентку, которых материально поддерживает рядовой боец оргпреступной группировки? Не будет преувеличением сказать, что число граждан, связанных с преступностью, воистину огромно. И потому люди, подобные Сори, легко, как рыбы в воде, ориентирующиеся и в преступном, и в легальном мире, одинаково принятые и здесь, и там, необходимы и полезны многим. Сори, к тому же, был известен своей миротворческой деятельностью – раз за разом он улаживал конфликты между группировками, помогал решать проблемы с прокуратурой и МВД, не говоря уже о таких мелочах, как возврат похищенной автомашины. Для бывалых, «синих» уголовников Дутиков был почти своим. В то же время, встречаясь с серьезными иностранными коммерсантами, он легко вступал в разговор и, начиная со знанием дела обсуждать вопросы, скажем, стивидорских расходов или снижения налогов, мгновенно преодолевал скользкое впечатление от своей внешности, которая, как ни крути, выдавала человека с большим лагерным стажем. Именно к Сори обратился Чудовский с просьбой уладить проблему с «рыбинскими».

В субботний полдень Дутиков, он же Сори, принимал в своем шикарном офисе двух посетителей. Разговор был нелегким. Эти двое, молодые, худощавые, вели себя развязно. Оба развалились, фактически лежали в расслабленных пляжных позах, в мягких кожаных креслах Полтрона Фрау, оба курили какую-то дрянь, пепел стряхивали на дорогой, под стать креслам, персидский ковер. Сори терпел это непринужденное хамство, от которого он, общаясь с воспитанными людьми, стал уже отвыкать. Хотелось верить, что в поведении гостей не было ничего нарочитого, что заставляло бы думать о личном оскорблении. Сори долго ходил вокруг да около, но когда разговор зашел о конкретном деле, из-за которого этих двоих и пригласили, стало ясно, что они все попросту теряют время. Немного потерпев, речь Дутикова совершенно невозможным тоном перебил один из них, более авторитетный, которого звали Марат. Он сказал, что уважает Сори, иначе, они бы не приехали. Но уважение должно же быть взаимным или как? Ну, разумеется, солидно согласился Дутиков. Тогда нечего тереть; Панкин, объяснил Марат, это их человек, захочет Панкин или не захочет, ему придется согласиться. И дальше последовал обычный кровожадный текст о том, как они могут наказать банкира. Ни на что уже не надеясь, Сори, однако, отрабатывал свою миссию до конца. Спокойно и с очень большим тактом он постарался объяснить, что заинтересованные в Панкине серьезные люди хотят решить вопрос мирно, готовы хорошо заплатить, и было бы вполне нормально, если бы Марат отступился. Но ответ этих двоих уже читался на их упрямых рожах. Вот дурачье, куда лезут, подумал Сори, поднимаясь из-за стола проводить гостей. Ну, чтобы без обид, улыбнулся на прощание Дутиков, обнажив парочку разноцветных металлических зубов. Будучи совершенно небедным человеком, он считал почему-то возможным не думать о своих зубах. Парни заверили, что обид никаких нет. Нельзя сказать, чтобы для Дутикова это имело какое-нибудь значение – мысленно он уже списал этих двоих, сами виноваты, сами они выбрали себе путь к последнему причалу.

Вернувшись к столу, Сори сразу же позвонил, причем воспользовался не офисным аппаратом, а своим сотовым. Говорят, у «Билайн» надежная защита от прослушивания. Хотя, что прослушивать – разговор самый что ни на есть невинный.

– Алексей Алексеевич? Это Дутиков беспокоит.

– С чем вас можно поздравить? – сразу же спросил Чудовский. Он обычно обходился без преамбулы.

– Все по графику, Алексей Алексеевич. Презентация во вторник, очень рассчитываю на вас, зная, как занят Валентин Петрович…

– Ваше мероприятие у него в плане записано, обязательно будем, Георгий Леонидович, не беспокойтесь.

Собеседники распрощались. По сути диалог этот означал, что посредничество Сори в деле банкира Панкина провалилось. Теперь Чудовский примет свои меры.

В это время Марат и его напарник Леха застряли в пробке на набережной. Но они не торопились, до следующей стрелки на Юго-Западе оставалось еще больше часа. Среди замерших в пробке машин была и ничем не примечательная бежевая «2108» с двумя пассажирами. Любопытно было разве лишь то, что приемник заурядной магнитолы «Дайва» в этой «восьмерке» был настроен на 88 мегагерц; на этой волне принималось излучение миниатюрного датчика, еще неделю назад заложенного специалистами Чудовского в темно-зеленый «БМВ» Марата. Поэтому те, что сидели в «восьмерке», слышали, о чем переговаривались Марат и Леха, знали, куда и к которому часу они направляются.

Марат и Алексей болтали о всяких пустяках. Чего здесь тереть, кто такой Сори? Говорить он мастер, но, как и все, уважает силу. Никто против их воли не попрет, охота была связываться, размышлял вслух Марат. Они, «рыбинские», сейчас на подъеме, вся братва по Москве их знает, со всеми они в ладах, разве только «костромские», но этим-то они рога скоро пообломают, факт. Они, «рыбинские», стали реальной силой, давно уже переросли свой скромный провинциальный уровень. Им нужен Панкин, нужен серьезный банк, Марат понимал это как никто другой. Зря Панкин ломается, ведь они же хотят работать честно.

В центре Москвы пробки, не проехать, а на проспекте Вернадского машин было мало. Однако Марат, а за рулем «БМВ-750» был именно он, не особенно нажимал на газ. Издали заметив стоящую у тротуара «Волгу» ГАИ, Марат еще и сбросил скорость. Но гаишник все-таки поднял свою палку. Ничего удивительного, «БМВ-750» тормозит всякий, кому не лень, авось словит чего на бедность. Молодой мент сидел за рулем «Волги», а этот с палкой, старший лейтенант, солидно подошел к «БМВ». Марат нажал кнопку и опустил стекло. Гаишник козырнул, давай, мол, ему водительское удостоверение, техпаспорт. Марат протянул документы в окно, лейтенант взял их, но не стал рассматривать, а вместо этого сунул башку в окно, в прохладный кожаный салон «БМВ», наполненный кондиционированным воздухом.

– Что везем? – спросил мент. – Оружие, наркотики имеются?

Марат, который терпеливо глядел прямо перед собой, со вздохом повернул голову к дурачине-менту. Он хотел ответить, но так и застыл с открытым ртом. Чуть не в лицо ему упирался ствол. «Глок», 9 миллиметров, узнал Марат.