В опасной игре поневоле

– Я знаю, что играю плохо, очень плохо, – сказал тогда Исмет. – Но я люблю играть только с теми, кто хуже меня.

Они встречались за шахматами почти каждый вечер, Никита радовался возможности поговорить по-русски. Шахматные сражения происходили, как правило, на территории Исмета. По размерам комната последнего идентична Никитиной, однако отличалась тем, что была буквально заставлена стеллажами с дорогой аппаратурой, со шмотками от всяких известных кутюрье, имелся там также электрокамин, мягкий ковер на полу и огромный аквариум с яркими желто-синими рыбками. Вся эта тюремная роскошь была в порядке вещей, поскольку денег у скромного косовского албанца водилось без счета. В тюрьме все знали, что Исмет Тара – наркобарон, что он задержан при попытке ввезти в страну контейнер кокаина. Никто, правда, не знал, сколько зелья он утерял в результате успешной полицейской акции.

– Э, не спрашивай, – печально вздыхал он, когда Никита Фомин изредка принимался выпытывать у него эту тайну.

– Килограмм сто?

– Э-э-э…

– Ну, что, тонну?

– Э-эх… – вздыхал Исмет, давая понять, что, мол, какая там тонна, нет, все гораздо хуже.

– Неужели десять тонн? – досаждал Никита, в душе совершенно уже не веря и откровенно развлекаясь.

– Э… – только и произносил Исмет.

В комнате помимо обоих шахматистов присутствовали обычно телохранители наркобарона – чернокожий накачанный парень по прозвищу Бади и двое молодых, отчаянного вида соплеменников Исмета.

Однажды так получилось, что честолюбивый Бади из чувства соперничества чем-то задел Фомина, и тот, не задумывась, провел болевой прием. Это, конечно, произвело впечатление. Но Никита посчитал, что этого мало. С назидательной целью он вознамерился продемонстрировать свое владение техникой, и все с восторгом согласились. Для этого потребовалось организовать постановку.

Фомин уселся в кресло посреди комнаты, и трое телохранителей окружили его, причем Бади и один из молодых косоваров, став по бокам, целились в Никиту из игрушечных дуэльных пистолетов, которыми в другое время все, кому не лень, кололи орехи. Второй же молодой косовар с увесистой палкой навис над его затылком. Исмет Тара в качестве рефери и единственного зрителя занял место в углу.

– Им будет больно, – предупредил Фомин.

– Это ничего, ничего, – сказал Исмет и рассмеялся.

– Чему ты смеешься?

– Они не поняли, что ты сказал. Не разумеют по-русски. Так я начинаю?

Фомин кивнул, и Исмет подбросил вверх металлическую пуговицу.

Пуговица, перекрутившись, взлетела и звякнула о потолок. Это был оговоренный сигнал. И в то же мгновение произошло невообразимое. Два из трех охранников оказались отключены, ни один из них не успел спустить курок, третий же, тот, что с палкой, был прижат к полу, и Фомин, сидя на нем верхом, его же палкой придавливал ему горло, а бедняга только хрипел и закатывал глаза.

– Браво! Браво! – вскричал из своего угла Исмет Тара.

Не всегда, конечно, такие номера удаются, но зрителям догадываться об этом не обязательно.

Показательное выступление состоялось в среду, а уже в пятницу вечером во время прогулки. Наркобарон Тара дружески взял Никиту Фомина под руку и заговорил с ним на тему, которая его, Никиту, особенно интересовала.

– Ты часто звонишь в Москву, да?

– Ты прав, Исмет, это действительно так.

– У тебя там, в Москве друзья, да?

– Конечно, – легко подтвердил Никита, не понимая еще, к чему клонит Тара.

– У русских есть поговорка – друг познается в беде.

– Усек, – усмехнулся Никита. – Ты хочешь сказать, что у меня плохие друзья? Нет, Исмет, просто мои друзья не смогут мне помочь, я и не обращаюсь к ним. Тот, кому я звоню, совсем мне не друг. Он как раз мог бы помочь, да по всему и должен бы помочь, но, видно, он предпочитает, чтобы я оставался в тюрьме.

– Ты мне нравишься, Никита, – сказал Исмет, приостанавливаясь и заглядывая ему в глаза. – Ты мне нравишься.

Тот только улыбнулся в ответ – но как! Чистый белый сахар!

– Я хочу тебе помочь, – продолжал Исмет. – Я могу тебе помочь.

Вместе с другими узниками тюрьмы Никита и Исмет степенно прогуливались кругами по асфальтовой дорожке. Все двигались в одном направлении, и процесс этот напоминал курортный церемониал или, скажем, прогулку по фойе театра. Дорожка обвивала по кругу подстриженную зеленую лужайку, и на ней валялись обкурившиеся турки, некоторые из них играли в карты. Прозвучал сигнал окончания прогулки, нехотя зашевелились турки, другие узники, сделав последний круг, возвращались к залитому лучами сентябрьского солнышка корпусу. Разговор еще не был закончен, однако главное уже сказано.

– Какой залог надо заплатить, чтобы ты вышел?

– 50 тысяч баксов, – с готовностью ответил Никита.

– У меня есть такие деньги. Я внесу за тебя залог.

Если Исмет Тара ожидал, что Никита кинется целовать ему руки, то он здорово просчитался.

– Спасибо, – сказал Никита.

Исмет Тара молча кивнул, как бы показывая, что он понимает: гордость и сдержанность в эмоциях не позволяют русскому по-другому выразить свои чувства.

– Большое спасибо. Но позвольте вопросик, чем я должен буду отблагодарить тебя, Исмет?

– Отблагодарить… – эхом повторил Тара. – Это правильно. Я помогаю тебе, ты помогаешь мне. Это хорошее правило.

– Что я должен буду сделать для тебя?

– Ты просто поможешь мне. Поговорим об этом потом. Или ты не согласен?

– Я согласен! – без колебаний ответил Никита.

2

19 апреля 1999 года, понедельник

Маленький, черный, злой. Назвался Ибрагимом, братом Исмета Тары. Ни капли не похож. Может, не родной брат. А скорее, совсем не брат; вероятно, и не Ибрагим.

– Тебе известно, о чем идет речь? О какой услуге?

Фомин сдержанно кивнул:

– В общих чертах.

– Что значит “в общих чертах”? – недовольно переспросил Ибрагим. – Исмет говорил, что нужно кое-кого убрать?

Фомин скосил глаза на переводчика, который равнодушным, лишенным эмоций голосом перевел слова Ибрагима. В отличие от Исмета Тары Ибрагим не говорил по-русски. Но так ли уж необходим переводчик в подобном разговоре, по сути своей совершенно непредназначенном для посторонних ушей?