Folie a deux

В сущности, эта история пока не привлекала меня. Художественности в воспоминаниях сумасшедшего старика я не видел, рассказ его казался сумбурным и каким-то невероятным что ли… Об этом я размышлял на лестничном пролете, докуривая «Парламент» – первую роскошь, вырученную за первый вечер беседы. Но вместе с тем я почему-то захотел увидеть эту самую Елену. Её образ почему-то впечатался в моё сознание. Вдруг дверной скважине лязгнул замок. У меня не было возможности бросить сигарету, спрятаться и уж тем более сделать вид, что мы не знакомы… Молодая женщина – безупречно слаженная и грациозная, с чувством собственного достоинства, преумноженная совершенством, поравнялась со мной у витража подъездного окна. Эта была та самая женщина, упавшая, как она сама выразилась, к моим ногам… Оказалось, что с Гансом они соседи.

– У вас не найдется сигареты?

И вот мы стояли уже вдвоем. Я отметил в ней две вещи, которые в тот момент взволновали меня. Опустим дифирамбы о её фантастической красоте, о безупречном вкусе. Мне бросились в глаза её руки, а именно пальцы. Совсем простые. Немного поврежденные в суставах. В них не было ничего от аристократизма, и они выполняли каждодневную работу по дому. Я никак не мог сопоставить внешность незнакомки с её руками. Словно они ей не принадлежали. И, в то же время, если говорить, о целостности – руки являлись логичным продолжением её натуры. Обратил я своё внимание и на изгиб ноги. Уверенный, прочный, он опирался на высокий каблук бежевых лакированных туфель. Передо мной, бесспорно, стояла красивая женщина. Я не проявлял к ней явного мужского интереса, просто позволил себе оценить её внешность, но почему-то внутри меня внезапно обострились обоняние и слух. И готов поклясться, что в эту минуту я издал слабый рык. Я опустил глаза, боясь, напугать её, но незнакомка в этот момент смотрела на то, как дворник мел прелую листву и ничего не заметила…

– Зябко…, – произнесла она…

То, что произошло со мной секунду назад могло означать возвращение прежнего кошмара. Так хищник выходил на охоту, он вырывался из-под кожи и уничтожал всё вокруг себя. Но почему сейчас? От кого я защищался, если кроме меня и молодой женщины (как, кстати, её зовут? Надо бы поинтересоваться) на лестничной площадке не было никого? Опасность исходила теперь ото всюду. Волосы на загривке у меня внезапно встали дыбом. А глаза изменили свой цвет – в слабых лучах солнца они горели желтым.

– Мне пора! – я сорвался с лестничного пролета и бросился вниз, на ходу кидая фразу: мне кажется, я могу ошибаться, извините за это, но ваша жизнь – это золотая клетка… Простите!

Я вырвался на улицу и прямиком направился в центр, не сбавляя бега. В наушниках барабанил John Newman (https://vk.com/search?c%5Bq%5D=John%20Newman&c%5Bsection%5D=audio&c%5Bperformer%5D=1) и зверь потихоньку отпускал свою хватку с моего запястья. Теперь я искал по сторонам знаки. Если зверь проснулся, значит рядом опасность – она возникла, и он будет пытаться её устранить. Может быть, эта старик со своей историей о нескончаемой эмиграции. Или незнакомка? Рядом громко обрушил на мой обостренный слух своё рявканье ворон. Мы посмотрели друг на друга, затем птица взмахнула крыльями, а я побежал вслед за ней. Бежали мы долго – до самого городского кладбища – той его части, где стояли фамильные склепы. Некоторые были настолько древними, что практически невозможно было разобрать имен и дат. Ворон исчез. Туман клубился у моих ног, облизывая подошвы грязных кроссовок.

Мне не хватало сил сдвинуть массивную дверь. Я долго провозился с ней, пока не обнаружил в торцевой части склепа расщелину. Оказавшись, наконец, внутри, не мог надышаться – воздуха здесь практически не осталось. Остро пахло гнилью и плесенью. И пять гробов по периметру. Я не знаю, для чего мне понадобилось открывать тот, что стоял дальше остальных. Он оказался пустым. Я потрогал обивку, коснулся носом поверхности ткани – ничем не пахло. И медленно, словно боясь испачкать святыню, я погрузил себя в этот гроб. Крышка громко упала надо мной…

И я закрываю глаза… ничего не происходит… Лишь одно – невесомое и едва уловимое – я больше не в гробу….

ГЛАВА 3

Городок был наполнен светом. Его узкие улочки вмещали множество людей – и военных, и штатских. Народ был измучен творившимся вокруг, но в то же время ликовал. Я осмотрелся по сторонам. Всё было в точности, как описывал старик. Бедный узкий квартальчик с многочисленными лавками овощей и фруктов, и толпы горожан – самого разного возраста, буквально увлекали меня в эпицентр праздника. Я увидел, как в небо взлетают пестрые ленты, увидел, белых и серых голубей, увидел, как девушки смеются и флиртуют с офицерами. Провинция, освобождённая от боевых действий, но все ещё вздрагивающая от большой беды. И падали теплые хлопья снега. Весеннее пробуждение разгонял юный мотоциклист…

Военные британцы маршировали не всерьёз – так, дабы скрасить весеннюю хмарь. Все понимали – война в Европе заканчивается. Осталось одолеть пару фронтов и над рейхстагом водрузят победоносный стяг – как точно подметил Ганс. В это верили. Этим жили. Жили одну единственную неделю. Никогда больше в этом городе не царило такое блаженное возбуждение.

Вдруг, в самом начале улице я увидел её… и замер…

Ганс вряд ли обладал достаточным ораторством, чтобы описать ту красоту лица, да и я, в сущности, не подберу правильных слов. Её звали Елена. Теперь я это знал. Казалось, что на своих руках она несет весь мир. Её длинные густые, светлые локоны ловили падение снега и качались в такт шагу. Большие голубые глаза смотрели всюду и каждому улыбались. На ней было ситцевое платье – бежевое, к крупными неяркими цветами. Толстым серым шарфом была обмотана шея. Её появление на этой улочке моментально взбудоражило каждого – настолько образ выбивался из простоты и томительной однотипности. Женщины смотрели ей вслед с едкой иронией и завистью, мужчины с интересом, а самый бойкий офицер – молодой – лет тридцати набрался смелости, чтобы подхватить её улыбку и провальсировать пару шагов. Она нисколько не сопротивлялась такой бесцеремонности. Напротив – поддалась танцу и в конце поцеловала незнакомца у самого краешка виска. Всё в ней дышало жизнью. Все источало свет. Будто и не было страшного фашистского гнета. Будто она не знала лагерной жизни и эмиграции, и всё это время была окружена таинственным саваном, не допускающим беды. Это была фантастическая юность и грация при том, что ей было за тридцать…

Ничего лишнего: матовые пунцовые губы, немного румян и подводки на глазах, но образ был совершенным в своей завершенности…

И каково же было моё удивление, когда в женщине, что в эту секунду заполнила собой целый мир, я узнал незнакомку, которая проживала в подъезде Ганса – ту самую, что сначала упала передо мной на колени, а позже курила со мной на лестничном пролете. Что это – обман зрения? Кто она? Родственник? Двойник? Я остолбенело вытаращился, пытаясь постичь эту тайну. Но в ту же минуту потерял Елену в толпе. Зато мне стало ясно, почему для Ганс так стремился оставить в памяти воспоминание, возможно, о самой фантастической женщине на всём белом свете…

ГЛАВА 4

Я проснулся в своей постели спустя несколько дней. Был вторник, восемь утра. Я, конечно же, подумал о том, что все приключившееся со мной – сон. Но оглушительное карканье раздалось на подоконнике и заставило во всем усомниться. Я попытался прогнать назойливого ворона. Но он лишь посмотрел на меня и стал нетерпеливо ковырять когтем дерево. Это не было сном. Это было чем-то невероятным, но точно не сном. Я налил себе чашку кофе – следовало побриться и ехать к Гансу. О своем приключении я решил не рассказывать старику, ведь это неправдоподобная чушь и выдумка – решит он. Для него я и так городской сумасшедший.

Ганс встретил меня с конвертом в руках…

– Что в нем? – осведомился я.

– Понятия не имею, молодой человек, письмо просила отдать вам Елена…

– Какая Елена? – но по написанному в конверте я догадался о ком идет речь.

«Отрадно, что в моем окружении ещё остались люди, способные видеть глубже… Спасибо! Вы, к счастью, ошибаетесь по поводу клетки. Я очень свободолюбивый человек, чтоб жить в каких бы то ни было клетках…»

Своё послание она никак не подписала. Я осторожно отправил его обратно в конверт и убрал во внутренний карман пиджака.

– Расскажите мне, пожалуйста, о ней?

– А что вас интересует? Жена какого-то правительственного чиновника. Не очень крупного, судя по всему, но он вхож в нужные круги. И когда вы соберете мою биографию, именно он будет помогать вам в издании. Насколько мне известно, это её третий брак. От первого она родила сына. Сейчас ему одиннадцать. В сущности, все…

– А сколько ей лет?

– 30, может, чуть больше… – я точно не знаю.

Старик почувствовал мой неоформленный пока что интерес.

– Она красивая женщина, не так ли?

– Соглашусь с вами.

– И знаете, чем-то она мне напоминает мою Елену. Такое же лицо, такие же глаза. Иногда, когда я гуляю по нашему внутреннему дворику, а они с мужем возвращаются домой, она подходит ко мне, чтобы поздороваться и также наклоняет голову, и поправляет выбившийся локон. Вот только у моей Елены были светлые волосы…

– Вы дружите?

– Да, можно сказать, что дружим. Я нянчился с маленьким Кириллом, когда он только родился. Родителей постоянно не было дома, а бабушки и дедушки, насколько мне известно, живут далеко от столицы… Иногда мы устраиваем семейные вечера. По праздникам, например, или так… просто… по выходным, я ведь понимаю, что, отчасти, они делают это, чтобы таким образом поддержать мою одинокую старость. У меня ведь никого не осталось после смерти жены… Я, в сущности, не жалуюсь, мне приятна их семья. Приятно, что есть…, – старик осекся. Он не произнёс самого главного. Сходство двух Елен было очевидным. Для него эта семья была ещё и возможностью запечатленный образ молодости сохранить как можно дольше. Знала ли нынешняя Елена историю старика? Знала ли, что роковым образом они так похожи? Да, как вообще стало возможным такое стечение обстоятельств при котором один человек нашел воплощение прошлого в другом буквально в соседней квартире…

Сегодня Гансу не здоровилось. Он нервничал и все время говорил о том, что боится не успеть рассказать свою историю…

– Елена родила мне сына спустя семь месяцев. Роды были несложными. А вот выживание заставляло понервничать… Я долго возился с поисками работы. Вынужден был браться за все, что у годно. Разгружал тележки с продуктами, пробовал охранять склады, любой подручный труд считал величайшим благом. К мысли о том, что мне не хватает образованности я шёл долго. Елена в отличие от меня имела профессию – была учительницей и по достижении нашим сыном определенного возраста, устроилась работать в школу. Однажды осваивать профессию решил и я. Это было время тотального строительства. Я ушел учиться экономике – колледж, затем университет. Приходилось все время подрабатывать. И как же мне не хватало моей семьи в то время! К ним я приезжал на выходные. Но это все было много позже. Пока же я мотался на заработки разнорабочим в пригород. Там располагалась ферма, где требовались сезонные трудяги. Когда салютовали Победу, я собирал из разных частей машины, чтобы те могли выйти в поля. От местного парка практически ничего не осталось. И никто не знал с чего начинать – во всех странах без исключения была одна и та же проблема – никакого представления о том, как поднимать машиностроение, сельское хозяйство, промышленность. Мы были в числе первопроходцев на крошечной ферме. И наш труд позволил появиться первым соткам овощей. Это потом Эрхард провозгласит принципы рыночной экономики, свободу частного предпринимательства, конкуренции, но в первые дни после окончания войны коллективный труд был залогом процветания.

Ганс замолчал. Видно было по его лицу, что он выбирает, какое воспоминание предложить мне следующим, я не решался задавать вопросы лишь делал пометки в своём блокноте. Собственно, сегодня его рассказ не содержал ничего достойного внимания. Я даже задумался о чем-то своем, как вдруг в дверь постучали. Старик встал со своего места и отправился открывать.

– Добрый вечер, – услышал я знакомый голос из прихожей. Это была Елена. Я вышел, чтобы поприветствовать ее…, – Ой, и вы здесь? Простите, я, наверное, мешаю вашей работе…

– Что вы, – засуетился Ганс – я заметил, как в её присутствии он вмиг растерял свою уверенность и резкость.

– У нас тут с мужем возникли неотложные дела и совершенно не с кем оставить Кирилла, я хотела вас просить…

– Приводите, конечно, приводите, я с удовольствием…

– Приводите, Елена, – вмешался я… Мы с Гансом все равно заканчиваем, а если хотите я мог бы погулять с вашим сыном во воре.

Эта моя решимость поставила её в тупик. Она бы никогда не доверила своего ребёнка незнакомцу, И некоторое время она, действительно, колебалась, но почему-то в итоге одобрительно кивнула.

– Я сейчас…

Через пару минут на пороге стоя Кирилл – упитанный мальчуган. Он недоверчиво посмотрел на меня и немного смутился. Видимо, от природы неразговорчивый и нелюдимый, сейчас он чувствовал себя вдвойне паршиво. Но выбор был сделан за него.

– Привет, дружок, я Макс, – оказавшись перед ребёнком на корточках, я вытянул руку для приветствия.

– Кирилл, – ответил мальчуган вялым рукопожатием.

– Мы вернемся часам к десяти, вы его не укладывайте спать, если вам захочется погулять – сходите с ним, но только если это не трудно для здоровья, – Елена давала последние наставления Гансу, а я наблюдал за её подчеркнутой деликатностью. Была в ней особая порода, и я не мог понять, что испытываю к этой женщине. К людям я был недоверчив, к женщинам тем более, в любовь категорически не верил, симпатию не воспринимал, как вид ощущения. Может, мне просто нравилась её безусловная красота. Не только та внешняя, но и что-то таящиеся за ширмой молчания. Бесспорно, Елена разительно отличалась от большинства. В эту секунду она практически не смотрела на меня. И после Ганса, сосредоточила внимание на сыне…

– Иди ко мне…, – теперь она присела перед ним…, – обязательно поужинай, слушайся дядю Ганса, и промывай почаще нос. Слышишь меня? Прямо сейчас иди и займись носом. В городе инфекция. Пойдешь гулять – одевайся тепло. Я люблю тебя, малыш…

– Я тебя тоже…, – сын поцеловал свою мать в губы, и уже через секунду о неё напоминал терпкий аромат духов.