Чумовой психиатр. Пугающая и забавная история психиатрии

Библейские летописания тоже не обошли тему сумасшествия стороной. Первый царь народа Израиля (а дело, на минуточку, было где-то во второй половине XI века до нашей эры) Саул был помазан на царство пророком Самуилом по настоянию электората, по велению Господа и по ошибке. Сам-то пророк уже знал, как карта ляжет и чем всё дело кончится, и даже народ стращал – наплачетесь, мол, а поздно будет. Но те не слушали, кричали: «Любо! Любо!» и «Саулку на царство!» Делать нечего, пришлось мазать.

Понял Бог со временем, что ошибочка вышла, и когда Саул слишком зазнался, взял да и отвернулся от царя. С Самуилом-то тот ещё раньше поссорился: уж слишком пророк нравоучениями да страшными картинками из будущего доставал, а это, само собой, мало кому из начальства нравится. Бог-то отвернулся, а злой дух тут как тут: ой, мол, вы тут мужчинку видного потеряли, ну да ничего, я подберу, в хозяйстве пригодится.

И стал с тех пор Саул мрачен и жесток, и нападали на него приступы меланхолии. Что примечательно, лечил его игрой на киноре Давид – к тому времени уже тайно помазанный на будущее царствование всё тем же Самуилом. Так что если паранойя у Саула по отношению к Давиду и прорезалась, то по делу.

Музыка хоть и приносила Саулу облегчение, но радикально картины болезни не меняла: злой дух же, его таким паллиативом не проймёшь. Но сам по себе такой способ терапии душевных болезней в те времена неоднократно упоминается в разных источниках и у разных народов.

Другой царственный пациент, Набу-кудурри-уцур, он же Навуходоносор II, жил позже и правил Нововавилонским царством с 7 сентября 605 года до нашей эры по 7 октября 562 года до нашей эры. И тоже пострадал за гордыню, надменность, а главное – за неуважение к Господу. Нет, гордиться-то как раз было чем: с соседями знатно повоевал, Вавилон чуть ли не заново отстроил, зиккурат возвёл, мидийскую стену отгрохал, висячие сады Семирамиды так вообще за чудо света почитали – но это же не повод Бога не уважать.

Бог не фраер – поставил Навуходоносора в игнор. Вот и двинулся царь глуздом на этой почве (как тогда было принято считать): скитался, как вол, по пастбищам, траву ел, одичал и оброс – словом, душераздирающее зрелище. Потом, правда, снова признал бога евреев – и чудесным образом исцелился. То есть сами понимаете, к какому выводу о генезе заболевания подводили, рассказывая эту историю: если ты плюёшь на Бога, то попросту не долетит, а вот если он на тебя плюнет – либо утонешь, либо с ума сойдёшь.

Толерантность к безумцам – не про Европу

Таким образом, взгляд на этиологию душевных болезней в те далёкие времена был предельно прост: либо боги наказали, либо злой дух вселился. Однако понемногу стало приходить понимание, что не всё так однозначно и элементарно.

Что примечательно, как раз в то время, когда стали больше внимания уделять наукам. Нет, можно было бы, как и прежде, всё списывать на богов и злых духов, но как-то несолидно, что ли. Особенно в тех случаях, когда причина, можно сказать, на поверхности.

Вот, к примеру, как Геродот описывает спартанского царя Клеомена I. Тот, с его слов, вернулся в Спарту после долгого и утомительного изгнания и заболел. То есть сам, безо всякого потустороннего вмешательства. Впрочем, он и раньше был не совсем в здоровом уме – каждый раз при встрече с кем-нибудь из спартанцев он бросал ему в лицо палку.

Ввиду такого поведения родственники посадили Клеомена в колодки, как помешанного. Находясь в заключении, он заметил однажды, что страж при нём остался один, и потребовал у него меч: тот сначала отказался, но Клеомен стал угрожать ему наказанием впоследствии, и под страхом угроз страж подал ему меч. Взявши меч в руки, царь стал изрезывать себя в полосы, начиная с бёдер, а именно: он резал на себе кожу в длину от бёдер до живота и поясницы, пока не дошёл до желудка, который тоже изрезал в узкие полоски, и так умер.

Причём спартанцы, и особеннно царская родня, по поводу причин сумасшествия Клеомена на богов не клепали – сам виноват, болезный, нечего было вино неразбавленное пить, как слепая лошадь. Ведь что ни приём иностранных послов – так мечет одну за другой со страшной скоростью. Да и без приёмов повод всегда найдёт. В общем, погубило Клеомена неразбавленное вино.

Это, если позволите, официальная версия, в которой даже Геродот, скажем так, немного сомневался. По версии неофициальной, родственники – братья Клеомброт и Леонид (тот самый, что потом с тремя сотнями личной гвардии и шестью тысячами воинов защищал Фермопильский проход) решили Клеомена подвинуть с трона. Надо же и Леониду дать порулить! Вот и объявили Клеомена сумасшедшим, заточили в колодки, а потом и подрезали втихаря. Да ещё ахали напоказ – ах, какое зверское самоубийство!

Но историю пишут победители, потому для широкой общественности Клеомен так и остался царём, который сошёл с ума и покончил с собой. Нам же важнее то, как в те далёкие времена принято было обращаться с психически больными людьми.

Как видите, с сумасшедшими в Спарте – особенно с буйными сумасшедшими – особо не церемонились. Царя вон и то в колодки посадили: растратил, мол, душевное здоровье в политической борьбе – сиди и на людей не бросайся. Впрочем, древние эллины, их соседи, тоже не отличались особой терпимостью к буйнопомешанным согражданам.

Вот ещё пара косвенных тому свидетельств. Аристофан, древнегреческий комедиограф, в одной из своих комедий даёт персонажу такую фразу: «В вас бросают камнями, как в помешанных, даже в священных местах». То есть засветить могли легко, если ведёшь себя неправильно. И по фигу, что ты это не по злобе, а по болезни творишь – до эпохи толерантности ещё многие и многие клепсидры должны истечь. Могли с помешанным обойтись не так жёстко – например, просто связать. Причём не чинясь особо.

Сократ, когда его обвинили в страшном – в пропаганде непочтения к родителям, вынужден был оправдываться: мол, всё вы не так поняли, я имел в виду, что всякий сын, согласно закону, может связать своего отца, если тот явно безумен. Сократ, правда, в итоге таки доигрался – осудили и заставили выпить яду, – но само упоминание о том, что безумцев связывали, сохранилось.

Это одна из сторон отношения к безумцам. Существует и другая, которая в той или иной мере будет тянуться через века: неподсудность сумасшедшего человека. Есть одно любопытное свидетельство о том, как симуляция безумия была использована однажды в политических целях – так, чтобы не опасаться, что призовут к ответу за всё причинённое добро и нанесённую непоправимую пользу. О ней напишет древнеримский историк Юстин, упоминая эпизод из жизни афинского архонта Солона, одного из «семи мудрецов» Древней Греции.

«Между афинянами и мегарянами происходила борьба не на жизнь, а на смерть за обладание островом Саламином. После многих поражений афиняне установили смертную казнь для того, кто внесет закон о завоевании этого острова. Солон, боясь, что молчание его повредит государству, а выступление погубит его самого, притворился внезапно впавшим в безумие и решился, под предлогом невменяемости, не только говорить о том, что было запрещено, но и действовать.

В растерзанном виде, какой имеют обычно лишившиеся ума, он побежал туда, где бывало много народа. Когда сбежалась толпа, он, чтобы лучше скрыть своё намерение, начал говорить стихами, что было в то время необычно, и подстрекать народ к нарушению запрета. Он до такой степени увлёк всех, что тотчас же было постановлено начать войну против мегарян, и после победы над врагами остров [Саламин] перешёл во владение афинян».

Но вернёмся к истинным безумцам. Где же содержали в те времена сумасшедших? Да где придётся, специальных заведений для этого не было – это при том, что во многих городах уже существовали иатреи, то бишь лечебницы, как частные, так и городские, общественные, не говоря уже о храмах Асклепия. Кого-то держала дома родня, кто-то шлялся по улицам, кто-то нищенствовал у храмов, на рынках да на перекрёстках дорог.

Философ тех времён, один из первых, кто начал заниматься человеческой психологией, Теофраст в своих «Этических характерах» (известных также в разных переводах как «О свойствах нравов человеческих», а также «Характеристики») описывает суеверного афинянина, который плюёт себе на грудь, встретившись на прогулке с помешанным или припадочным.

Кстати, об Асклепии. Вернее, об одном представителе целой династии жрецов-врачей, считающих себя потомками этого бога, Гиппократе. Как-то раз жители городка Абдеры прислали на остров Кос письмо: мол, нужен опытнейший и знаменитейший доктор. Беда у нас стряслась: один известный горожанин с ума сошёл. Явно от великой своей мудрости человек пострадал – это же ни одному уму не растяжимо, сколько он всего знает. А теперь вот по кладбищам в одиночестве шарахается, людей сторонится, смеётся, гад, над нами. А мы на него так рассчитывали – это же наша городская гордость, наша слава, наше всё! Достопримечательность, так сказать. Ведь потеряет же рассудок окончательно – и придут Абдеры в упадок.

Доктор, понятное дело, проникся: мол, это же надо, какая забота о человеке! Это же надо настолько ценить умище! Написал ответное письмо – дескать, тронут до глубины души. Ворота не закрывать, мудреца к койке не привязывать, выезжаю вечерней галерой, целую, Гиппократ. Постскриптум: деньги, что вы предложили, оставьте в бюджете города. Хотел бы разбогатеть – поехал бы гастарбайтером к царю Артаксерксу, он шибко звал.

В общем, приехал Гиппократ в Абдеры, сели они с Демокритом (а в пациенты прочили именно его) под платаном и стали беседовать за жизнь. Собирая анамнез у Смеющегося Философа, потомок Асклепия заметил: вот ты, мудрый и заслуженный человек, учился у Левкиппа и продолжаешь ныне его дело. А он, между прочим, утверждает, что нет действия без причины. Есть ли причина твоему смеху над горожанами, да и надо мной тоже? Или это признак… эээ… неоконченного высшего образования?

Демокрит охотно ответил: забей, доктор. Ничего личного. Просто вот прикинь: я тут материи высших порядков постигаю, в мировое устройство вникаю, постигаю закономерности высших сфер и почти улавливаю их гармонию – и тут приходят эти… Ну, которые в городе живут. Требуют непотребного, пытаются меня в свои мелочные дрязги и заботы вовлечь. Я тебе так скажу: танки… ой, извини, колесницы клопов не давят! Я же их помыслы и побуждения насквозь вижу. Вот и ржунимагу над примитивом. И – ты уж не обижайся – твои заботы тоже хоть и правильные, но ты бы поглубже копнул. Симптомы, синдромы – ты этиологию узри. И будет тебе счастье.

В общем, успокоил горожан Гиппократ: всё-де с Демокритом в порядке, не наш это пациент, просто шибко умный, так что вы уж с ним, пожалуйста, бережнее обходитесь. А с Демокритом ещё долго потом переписывался. Философ прислал ему свой труд о безумии: дескать, никакой мистики, просто желчь в мозг ударяет. Или слизи много накапливается. Вот и не выдерживает крыша, срывает её. Вот, к слову, списочек симптомов, дорогой доктор, на досуге почитаете. Гиппократ в порядке алаверды прислал ему свой трактат – о том, как лечить безумие эллебором. То есть чемерицей. Помните Мелампода? Рецептик-то ходовой оказался…

Хватит и пяти диагнозов

В этот же период наряду с подозрением, что не всякое безумие можно расценивать как гнев богов, появляются попытки как-то классифицировать типичные клинические случаи. А также понять, где же эта самая душа, которая заболела, прячется? Ну и каковы причины, которые ей могут навредить.

Что касается классификации, то её простоте позавидовал бы любой из ныне практикующих психиатров. Гиппократ и многие из его коллег и единомышленников сходились в том, что есть такие психические заболевания:

1) меланхолия, 2) мания, 3) френит, 4) паранойя, 5) эпилепсия.

С эпилепсией всё понятно – и, кстати, её только относительно недавно отдали в ведение неврологов.

Меланхолией считались подавленные или, иными словами, депрессивные состояния, протекающие без выраженного беспокойства. И возникали эти состояния, по устоявшемуся мнению, разлитием (или просто избытком) чёрной желчи – откуда, собственно, и пошло это название.

Гиппократ вообще был приверженцем гуморальной теории: мол, как в устройстве всего сущего есть четыре основополагающих элемента – огонь, земля, воздух и вода, так и в человеческом теле есть четыре вида жидкостей, им соответствующие, – это кровь (сангвис, огонь), слизь (флегма, земля), желтая желчь (холе, воздух) и чёрная желчь (мелэна холе, вода). Когда все эти жидкости друг друга уравновешивают, то всё в порядке, у человека красис, он здоров. А вот когда в силу каких-то причин это соотношение нарушается – возникает дискразия, человек заболевает.

Вот с меланхолией так и происходит. Тут главное – не перепутать болезнь с особенностями темперамента. Хотя чего непонятного-то? Темперамент – это тот же красис, только со смещённым центром тяжести. А болезнь – это уже полная дискразия. Само собой, меланхолик, если припечёт, скорее выдаст меланхолию, а тот же сангвиник или холерик – манию.

С паранойей всё было сравнительно просто: несёт себе человек полный бред, при этом не подавлен и не особо неистов – значит, обыкновенный параноик (то бишь безумец).

Френит (или, другими словами, воспаление диафрагмы, которая в те времена традиционно считалась вместилищем человеческой души) – это бред и видения (вместе или по отдельности) в сочетании с лихорадкой. Инфекция ли тому причиной, или визит геральдического зверька наркологов, или же последствия тяжёлой травмы головы – древние эллины особо не разбирали. Френит – и этим всё сказано.

С манией оказалось сложнее. Вернее, с тем, что же ею считать. С одной стороны, к мании Гиппократ и его коллеги относили сумасшествие, протекающее с возбуждением и неистовством. С другой стороны, Платон, говоря о мании, приводит в пример вдохновение поэта – мол, вот вам настоящее неистовство, натуральная мания, которой не достичь ни одному ремесленнику. Он же упоминает религиозную манию с мистическими видениями во время особых культовых обрядов. И с третьей стороны, он же приводит как пример мании особое состояние дельфийской Пифии, которая вводит себя в него, чтобы начать пророчествовать.

Где живёт (и болеет) душа

О вместилище души тоже сложились разные мнения. Довольно долгое время – можно сказать, традиционно – считалось, что душа прячется где-то под диафрагмой (phren). Отсюда и френит, когда, как полагали, диафрагма воспаляется и душа страдает. А также ипохондрия, когда душе становится тошно и тоскливо, и она там, под рёбрами, в районе селезёнки, распечатывает амфору винца и начинает ныть и жаловаться.

Правда, Аристотель и Диокл (да и не только они) отводили место для души в сердце. Дескать, слишком много чести какой-то там диафрагме. Вот сердце – это да. Оно и сжимается от страха, и трепещет от страсти, и ёкает, и в пятки уходит – это всё неспроста. А если его ещё и пронзить – сразу душа вон. Каких ещё доказательств вам нужно?

А мозг? А что мозг? Этот орган долгое время считали ответственным за производство… эммм… слизи. Но мы-то на самом деле знаем, откуда она берётся. Египтяне вон во время бальзамирования своих фараонов мозг из черепа вычерпывали, сломав решетчатую кость и ни капли не тревожась о том, чтобы сохранить этот орган в целости. Зачем он фараону в его другой жизни? Совершенно лишнее образование. По мнению того же Аристотеля, мозгу отводилась роль радиатора: он должен был охлаждать не в меру разгорячённую кровь.

Правда, не все так думали. Алкмеон Кротонский, не чураясь вскрытия трупов животных и наблюдений за людьми с различными болезнями и травмами, открыл главные нервы органов чувств. Он назвал их каналами и ходами и показал, что всякий из них соединён с головным мозгом. Гиппократу, знакомому с трудами Алкмеона, осталось сделать правильные выводы и продолжить начатое. Что он и сделал, определив мозг как орган познания и приспособления человека к окружающей среде.

«Надо знать, что, с одной стороны, наслаждения, радости, смех, игры, а, с другой стороны, огорчения, печаль, недовольства и жалобы происходят от мозга… От него мы становимся безумными, бредим, нас охватывают тревога и страхи либо ночью, либо с наступлением дня».

Платон тоже согласен с тем, что голова – это не просто тупой твёрдый предмет, а ещё и вместилище психических функций. Правда, доказывает это довольно оригинально. Ведь какая, спрашивает он, форма самая идеальная? Правильно, шар. А значит, боги, «подражая Вселенной, которая кругла, заключили душу в шарообразное тело, то самое, которое мы называем теперь головой и которое, представляя в нас самую божественную часть, господствует над всеми остальными частями». Красиво? Это он ещё сферического коня в вакууме не описывал…

Шли годы, и вот уже не Афины и не Милет, а Александрия стала центром древнегреческой культуры. Под покровительством Птолемея II Филадельфа (правда, редкий современник рискнул бы при жизни назвать его Любящим сестру, хотя слухи об их связи ходили) пополняется Александрийская библиотека, а Александрийский Мусейон прирастает обсерваторией, зоопарком, ботаническим садом… и анатомическим театром. Потому что царь разрешил – неслыханное дело – вскрывать трупы в научных целях. Чем несказанно обрадовал Герофила: не всё же доктору тайком орудовать.

Герофил, кстати, поддержал мнение Алкмеона Кротонского и Гиппократа о том, что мозг рулит мыслями и чувствами. И описал немало его структур, благо было что рассекать и описывать. Оболочки мозга, его синусы (это когда твёрдая оболочка мозга расщепляется, образуя коллектор для венозной сети) и их сток, torcular Herofilii, как раз им описаны. А ещё он научился определять, что есть нервы чувствительные и есть двигательные.

Впрочем, в Алекандрийский мусейон не только трупы для изучения анатомии присылали. Специально для Эрасистрата с острова Кос (что в целом символично) в Александрию отправляли преступников. Для вивисекции. Да, вы не ослышались – чтобы живьём их рассекать и изучать, что и как работает в ещё живом теле. И это Эрасистрат предложил измерять ум и способности человека анатомически. Всего-то дел: измерить площадь поверхности мозга и оценить глубину и разнообразие извилин. Я так полагаю, оценка производилась постмортем. Хотя…

Нет, а вообще хорошее предложение для разрешения спора, кто умнее: доктор вскроет и поглядит, а потом вынесет независимое решение. Может, даже эпитафию потом заказать соответствующую.

Эрасистрату же приписывают исцеление царевича Антиоха, сына Селевка Никатора, при дворе которого доктор некоторое время практиковал. Царь был не на шутку обеспокоен: как же, мы с сыном вот только недавно при Ипсе Антигону Одноглазому да Деметрию Полиоркету такой ход слоном показали, что только пыль столбом, и вдруг посреди полного благополучия – на тебе. Помирает человек. Чахнет с каждым днём. Эрисистрат, осмотрев пациента, крепко задумался: ну не складывается картина. Царевич по всем признакам физически здоров, как тот самый боевой слон. А выглядит и ведёт себя как умирающий. И ведь диагностическое вскрытие не проведёшь.