Бесы 3.0

Впрочем, не все были согласны с его управленческой стратегией. Один из бомжей вдруг оторвался от попытки отжать дверь и спросил:

– Эй, слышь, ботан, ты кого бандерлогом назвал?

От такого развития сюжета Оливин как-то вдруг замер, побледнел, прижался к холодному тамбурному металлу. Засунув руки в карманы, он молча наблюдал, как к нему приближается дымяще-смердящая угроза.

Монахова попятилась назад, к противоположной двери, испуганно шепча:

– Только не это… Только не это…

– Так кто бандерлоги? За базар ответишь? – наступал бомж.

– Это он не про вас. Это такая фраза из мультика, – попыталась вступиться Монахова.

– Не парься, пигалица. Знаю всё про фразу. И про таких хмырей, как он, знаю. Меня из-за такого с работы выперли.

Бомж выбросил свою самокрутку на пол и ухватил Оливина за грудки.

– Только без рук, пожалуйста! – взмолилась Монахова.

Она была сильно испугана. И боялась вовсе не за Оливина.

Второй бомж, видимо, уловив волну, буркнул:

– Валентиныч, отстань от парня! Видишь, он в штаны наложил.

Воинственный бомж чуть умерил свой пыл. Отпустив Оливина, он снисходительно произнёс:

– Ладно, ботан, живи. Дверь отжать помоги.

– Обязательно, – прошипел в ответ ботан и, вынув руки из карманов, резко ударил бомжа по ушам.

Тот как-то глухо всхлипнул, стал было осаживаться, но неожиданно ловкие и сильные руки ботана остановили падение. Оливин подхватил падающего, прислонил его одной рукой к тамбурной перегородке, а второй рукой стал бить того по лицу. Неспешно, размеренно и очень точно, так что захлебывающийся от смеси крови и собственных зубов бомж даже кричать не мог, лишь что-то булькал в ответ.

– Андрей, прекрати, – шептала Монахова, но шептала неуверенно и робко, словно зная: кровавый спектакль закончится, только если занавес решит закрыть сам режиссёр.

Когда тушка бомжа окончательно обмякла, а лицо превратилось в кровавое месиво, Оливин приподнял того над полом и швырнул в сторону.

Второй бомж со страха так рванул одну из дверей, что та вдруг зашипела, резко распахнулась и тело некогда воинственного приятеля быстро, юрко и почти бесшумно проскользнуло в проём.

Примерно с минуту тамбурная троица растерянно смотрела то на открытую дверь, то друг на друга.

– Может, стоп-кран дёрнуть? – предложила наконец Монахова.

– Скорость маленькая, полежит немного на насыпи и очухается, – сказал Оливин.

Оба посмотрели на державшего дверь второго бомжа. Тот отпустил дверь и безвольно произнёс:

– Валентиныч и не такое видывал.

Затем тот быстренько прошмыгнул из тамбура в вагон и был таков.

– На следующей станции в милицию пойдёт, – предположила Монахова.

– Никуда он не пойдёт, – ответил Оливин, вытирая кровь с рук влажными салфетками, которые всегда носил с собой. Белая рубашка тоже была в крови. – Вот ведь козёл какой, новую рубашку забрызгал. А сегодня важное совещание…

– Зайдём ко мне на сорок третий, там застираем, – предложила Монахова и нежно улыбнулась.

Оливин тоже улыбнулся. Он вдруг вспомнил, как хорошо им было сегодня ночью. А ещё он почему-то вспомнил школу, факультатив по истории и улыбку той самой девочки, то ли Анастасии, то ли Александры. Он вспомнил, как бил её. А та ничего не понимала и зачем-то ему улыбалась. Он вспомнил, как оказался в полиции, как отец порол его ремнем до остервенения. Перед глазами мелькнула кадетская школа, институт. Снова чья-то окровавленная улыбка и страх разоблачения. Вспомнился психиатр Аристофан Ильич, прописавший какую-то дурь, от которой сильно болела голова. Негритянка с семинара в Воронеже, молдаванка с семинара в Париже. Лолита – жена шефа и их свидания по вторникам и четвергам. Всё спуталось в голове. Ничто в жизни не имело логики и смысла ровно до того момента, пока не появилась она – «Вертикаль».

– А меня сегодня на совещание позовут? – словно подслушав мысли Оливина, спросила Монахова.

– Какое совещание?

– Андрюш, перестань. Ты сам только что сказал про важное совещание. Я видела расписание. Сегодня совещание по проекту «Вертикаль». Вы ж меня в рабочую группу включили. Почему же не зовёте?

– Сегодня рутина: план-графики, сметы, оргвопросы…

Монахова вдруг прижалась к Оливину и прошептала.

– Оргвопросы – как раз моё. Вы там красивых графиков и схем как обычно нарисуете, а кто их потом реализовывать будет, а?

Оливин закачал головой:

– Это вовсе не те оргвопросы, о которых тебе положено знать.

Монахова отпрянула:

– Как грязную работу выполнять, так положено. А как бюджет пилить – не положено!

Оливин удивлённо застыл.

– Думал, я не в курсе, что сегодня совещание по бюджетной политике, – усмехнулась Монахова. – Если меня там не окажется, то нам на сорок третий снова гроши перепадут? И сама я, как обычно, тоже мимо кассы…

– Кто бы говорил! – усмехнулся Оливин. – А «мерседес»?

– «Мерседес» шеф у спонсоров отжал. Ни рубля на него из бюджета проекта не потратил. Это не часть моей доли, а бонус за того говнюка, – напомнила Монахова. – И потом, автомобиль – статья расходов, а не доходов.

– Ну ты прям финдиректор, – усмехнулся Оливин.

– Я, между прочим, в универе была лучшей по бухгалтерии и финансам. А финдиректором на проект «Вертикаль» эту бестолочь Лолиту назначили. Где справедливость?

– Лолита – жена шефа, о какой справедливости речь?

– Ну вот в следующий раз пусть Лолита свидания чиновникам на крыше и назначает! Пусть её потом следователь допрашивает!

Оливин удивлённо вытаращил глаза.

– Какой ещё следователь?