Дихроя. Дневники тибетских странствий

– Херня, прорвемся, – поморщившись, сказал Лама.

Когда мы покидали поселок, местные смотрели на нас, как на сумасшедших.

Десять километров спустя асфальт кончился и начался подъем по мокрой глине.

Наша резина, предназначенная для шоссе, на мокрой глине вела себя, как на льду без шипов: каждое мгновение колеса норовили соскользнуть и дать мотоциклу команду «лежать». Несмотря на это, мы упрямо перли вперед, периодически падая в грязь вместе с байками, тут же поднимаясь и продолжая движение вверх. Джимми, не в силах наблюдать за мучениями Ларисы, уговорил ее сесть в джип, а сам оседлал мотоцикл нашей единственной спутницы.

В упорной борьбе с последствиями стихии прошли около 20 километров, пока на одном из поворотов серпантина навстречу нам вдруг не выехал бульдозер, перегородив огромным ковшом всю дорогу. Лама, возглавляющий колонну, попытался затормозить, но, видимо, сделал что-то не то, потому что его мот вместо торможения встал на дыбы, как конь, высоко задрав переднее колесо, а потом опрокинулся набок, придавив Борю к земле.

Мы, остановившись, спрыгнули с наших байков и бросились помогать другу.

– Ты как? – спросил Ребе, когда мы коллективными усилиями подняли мот обратно в вертикальное положение.

– Нормально… – проворчал Лама.

Я протянул ему руку, и он, схватившись за нее, сел. Хотел тут же подняться на ноги, но скривился от боли и потер левую ногу, облаченную в мотоботинок.

– Болит? – спросил я.

– Угу, – буркнул Лама. – Ушиб, походу, капитально…

– Лишь бы не сломал, – вставил Ребе.

– Да ну, нет, – отмахнулся Боря. – Все нормально. Пройдет.

– Что у вас тут? – подоспев к месту аварии, осведомился Джимми. – Цел?

– Да, просто затормозил неудачно… Сейчас уберется эта… дурмашина. – Лама махнул рукой в сторону бульдозера. – И дальше поедем.

В разговор внезапно вклинился водитель и, судя по интонациям, начал поносить Джимми. Тот от неожиданности даже не-много растерялся поначалу, но быстро нашелся и ответил в тон. Хмурясь и качая головой, водитель пошел обратно к джипу.

– С ним что? – спросил Виталик.

– Злится на меня, что не отговорил вас ехать по этой адской дороге, – хмуро ответил Джимми.

– Давайте назад поворачивать, – вдруг заявил Олег, повернувшись ко мне.

– Но за маршрут отвечает Лама, – ответил я.

– Но Ламу ведь придавило мотоциклом!

– И что, маршрут менять из-за этого? – раздраженно вопросил Лама. – Едем дальше, как ехали!

Олег закатил глаза и ушел обратно в машину. Он явно был недоволен нашим упрямством.

Бедному водителю бульдозера пришлось корячиться задним ходом не меньше 40 минут, чтобы освободить нам дорогу. Впрочем, мы пока не слишком-то спешили: Боря за этот тайм-аут немного пришел в себя, попробовал проехать чуть на байке и сказал, что справится, нога болит, но вести мотоцикл не помешает. Спорить с ним мы не стали: он, похоже, решил принципиально проехать по этой дороге до конца.

Место, где упал Боря, похоже, оказалось проклятым – после Ламы там упал еще Джимми, по-прежнему ехавший на байке Ларисы, благо, скорость была куда меньше, и обошлось без последствий. Следующие пару километров мы плелись, словно улитки, боясь новых микроаварий и травм.

Часа два спустя мы наконец-то поднялись на перевал. Он был безлюдным и, по словам Джимми, туристов здесь еще не было, поэтому я решил, что вполне могу назвать его перевалом Цыбикова. Включив геолокацию, я сохранил его координаты – 28°59?32.98?N 91°04?17.58?E.

– Какая же тут красота… – сказала Лариса, когда мы, оставив байки в стороне, подошли к обрыву.

Домики селян с такой высоты казались крохотными, почти игрушечными, словно детали экспозиции, воссоздающие реальность, а не являющиеся ею.

В местности, где мы находились, склоны гор покрывала не трава, а жесткая желтушная «щетина» мхов. Дорога, которой мы ехали, напоминала перепутавшийся в кармане шнурок от наушников – настолько извилистая, что голова шла кругом от одного взгляда вниз.

«Да, на такой высоте дихрою искать бессмысленно», – оглядываясь вокруг, подумал я.

Сделав несколько видео и множество фото, мы покинули перевал Цыбикова и стали спускаться вниз, снова по глине, уже порядком надоевшей. К счастью, через пару километров этот ад сменился грайдером, а еще через какое-то время начался асфальт, и все вздохнули с облегчением.

В дороге мы останавливались еще дважды. Первый раз – возле священного озера Ямдрок-Тсо. Согласно легенде, Отец-обезьяна и Еше Цогьял, прародители всех тибетцев, желая даровать своим детям спокойствие и любовь, бросили в Брахмапутру по три капли своей крови. Три дня спустя на поверхности реки появился гигантский лотос, из которого вышла богиня Венченг. Увы, ее выдающаяся красота не принесла тибетцам желаемого мира, напротив, мужчины стали воевать друг с другом, желая добиться ее руки. Изнывая от бессилия, Венченг пришла на берег озера Ямдрок и обратилась к своим родителям с просьбой забрать ее и прекратить тем самым людские распри. Отец-обезьяна и Еше Цогьял сжалились над дочерью, и вскоре на озере возник еще один лотос. Венченг вошла в него и больше не возвращалась в мир. Лотос же все рос и рос, будто впитывая в себя людскую ненависть и оттого разбухая, и много веков спустя стал горой Ньинчен Камсанг.

Когда мы уже подъезжали к озеру, начал накрапывать дождь, и это были первые осадки, которые застали нас в пути. Некоторое время мы стояли на берегу и наблюдали за тем, как капли выбивают всплески из бирюзовой водной глади. На холме чуть в стороне от озера находился монастырь Самминга, построенный в XII веке. Посещать его, однако, мы не планировали и, налюбовавшись Ямдрок-Тсо, поехали дальше.

Во второй раз кофе-брейк случился возле ледника Карола, который массивной снежной шапкой нависал над горами, рискуя в любой момент лавиной обрушиться на поселок, находящийся внизу. Впрочем, судя по улыбкам местных жителей, их не очень беспокоило подобное соседство. Мне вспомнился Сахалин и люди, живущие в зоне самых сильных землетрясений России: там, вблизи спящего вулкана, тоже царили подобные настроения – сегодня живы, и ладно, а завтра будет завтра.

«Может, так и надо?»

Только когда около восьми вечера мы наконец достигли Гьянгдзе и я заглушил мотор мотоцикла, меня настигло осознание того, что мы сделали.

«360 километров за 12 часов по дороге, которой никто из туристов не ездил… Настоящая авантюра».

Это был самый долгий день в пути, самый сложный… и самый красивый; все выглядели измотанными, но счастливыми.

За ужином царила тишина – все просто ели, пополняя запас сил. Ребе отхлебнул из чашки, фыркнул:

– Ну и бурда… вот у Паши чай был, настоящий, а это…

– В каком смысле – был? – не понял Лама, который сидел по левую руку от Ребе. – Он что, вместе с ним укатил?

– Выходит, что так, – хмыкнул Ребе.

Лама покачал головой и пробормотал:

– Ну, Паша… чайный мастер, блин…

«Поскольку любые попытки определить, насколько велико людское эго, априори обречены на провал, не легче ли забить хуй и просто дожидаться смерти без лишней нервотрепки?» – вставил Андрей.

Поднявшись в номер, я лег на кровать. Увы, сон не шел. Не зная, чем себя занять, я вдруг вспомнил, что давно не брал в руки книгу Пятигорского.

«Может, сейчас как раз – самый подходящий момент?»

Взяв в руки «Мышление и наблюдение» и открыв книгу, погрузился в чтение, но продвинулся недалеко: взгляд мой зацепился за цитату:

«Жизнь есть осознанное страдание и осознание страдания».

«Забавно видеть свои же слова в чужой книге, – хмыкнул Андрей. – Чувствуешь себя йогом, который наблюдает за собой будто со стороны. Охуеть какое странное чувство».