Дихроя. Дневники тибетских странствий

– Не прошла, – подтвердил Цыбиков.

– Что тебя больше всего вдохновило?

«Отвар дихрои», – подумал Гомбожаб про себя, а вслух сказал:

– Все понемногу.

– Понятно… А я, когда прибыл сюда впервые, больше всего был поражен статуей Одиннадцатиликого! Ты ведь знаешь, что настоятель Чжялцань-санбо, при котором статуя попала в монастырь, был перерожденцем монахини Балмо, похитившей и спрятавшей Одиннадцатиликого в пещере?

– Я слышал об этой легенде, – кивнул Гомбожаб.

Воодушевление, с которым Октай рассказывал мифические и, в общем-то, совершенно неважные ныне факты, навевало на Цыбикова скуку. Он снова вспомнил о мыслях, посещавших его вчера.

«Красивые истории из прошлого, которые затмевают невзрачное настоящее… А, плевать. Их уже не переделать»

Глоток дихрои чуть замедлил поток его мыслей. Октай, кажется, говорил что-то еще, но востоковед давно перестал его слушать.

Вернулся Жаргал.

– Где ты был? – спросил Цыбиков.

– Молился, – ответил слуга и, потупив взгляд, добавил:

– Я ведь отсутствовал не слишком долго, Гомбожаб?

– Да нет, – равнодушно пожал плечами востоковед. – Все в порядке.

Полчаса спустя, распрощавшись с Октаем, Цыбиков и Жаргал отправились к реке, чтобы нанять лодку для путешествия в Цзэтан. Заплатив тибетцу за себя и слугу, востоковед расположился на корме. Приготовились к долгой дороге: плыть предстояло почти сутки. Хозяин же лодки неустанно греб и тянул некую заунывную песню. Велик был соблазн попросить тибетца замолчать, но Цыбиков воздержался.

«Пусть орет. По его жизни горланить что-то веселое – верх лицемерия, а так ему, может, проще…»

Лодка шла неторопливо – от силы четыре версты в час. Дважды за день по просьбе Цыбикова причаливали к берегу – перекусить и выпить чаю. Когда опустилась ночь, гребец убрал весла внутрь и, свернувшись калачиком, словно дворовый пес, мигом уснул.

– Мне сесть на весла? – предложил Жаргал, впрочем, безо всякой охоты.

– Да нет, – медленно ответил Цыбиков, глядя на мирно посапывающего гребца. – Не надо… отдыхай…

Из-за того, что тибетец уснул, тишину ночи нарушали только редкие голоса птиц да стрекот насекомых. Гомбожаб кое-как устроился на корме, поднял ворот куртки и постарался уснуть.

Той ночью мысли, что свои, что чужие, не тревожили Цыбикова, однако же сновидение приснилось ему довольно необычное – будто бы он снова был в Петербурге, в своей квартирке на окраине города. Судя по тому, что на столе стоял худре и лежала книга «Сто ступеней к блаженству», вдоль и поперек исписанная карандашными заметками, все происходило в будущем – уже по возвращении Гомбожаба из поездки в Тибет. Сам востоковед отчего-то видел себя со стороны, будто его тонкое тело на время покинуло грубое, позволив ему немного пожить собственной жизнью. Цыбиков-из-сна сидел на стуле, рассеянно глядя в стену перед собой; пальцы путешественника нетерпеливо отбивали ритм по столешнице.

Вдруг в дверь постучали. Цыбиков-из-сна отреагировал на звук далеко не сразу – лишь с третьей попытки невидимому визитеру удалось привлечь внимание хозяина. Путешественник, опершись на стол рукой, поднялся и отправился в прихожую. Пока он шел, стук повторился в четвертый раз.

– Да чего ж вам так неймется… – раздраженно процедил Цыбиков-из-сна.

Он вел себя очень странно.

«Откуда столько злобы? Случилось что-то? Может, на меня сейчас снизошел чойчжон22 (http://dihroya.html/) и транслирует мне мое будущее?»

Цыбиков-из-сна повернул ключ в замке и распахнул дверь. Морщины на лбу путешественника моментально разгладились, а губы растянулись в широкой улыбке.

– Ампил! – радостно воскликнул Цыбиков-из-сна. – Входи скорей!

Гость перешагнул порог и, сняв с лысой головы приплюснутую кепку, огляделся по сторонам. Сейчас, одетый в серый плащ, строгие коричневые брюки и туфли того же цвета, Ампил мало чем походил на того монаха, с которым Гомбожаба свела судьба в поисках дихрои.

– Ну и? – спросил Ампил. – Зачем ты меня позвал?

– Я просто не знаю, как мне поступить, – снова разом погрустнел Цыбиков-из-сна.

– Что опять тебя так взволновало? – с усталым вздохом спросил гость.

– Здесь, в Тибете, так жестоко обращаются с простолюдинами… я не знаю, молчать ли мне или…

Цыбиков-из-сна запнулся.

– Или что? – хмыкнул Ампил. – Рассказать кому-то? Но кому? В России? Ну, расскажешь ты там про это, и что изменится? Разве жестокости станет меньше?

– Не знаю…

– Ты, похоже, все еще ничего не понял, Гомбожаб, – покачал головой Ампил.

– Чего я не понял?

– Говорю ж – ничего!

– Опять шутишь?

– Вовсе нет. Ты удивляешься… чему? Что грубые тела большинства тибетцев годами мучаются? Это ужасно, да, но так было и будет всегда. Местные не станут ничего менять, а твоим друзьям из Бурятии, России… да всем – плевать. Поэтому – плюнь тоже. Жизнь – это всего лишь пытка, которую надо пережить. Им даже в чем-то проще – жизни у них короче наших.

Ампил смерил Цыбикова-из-сна хмурым взглядом, потом повернулся и уставился на самого востоковеда, наблюдавшего за сценой со стороны.

– В общем, спи и не мучайся, – сказал гость.

Миг – и одновременно с последним словом Цыбиков провалился в непроглядный мрак, без мыслей и переживай.

Утром Цыбиков проснулся оттого, что их лодку сильно тряхнуло.

– Что случилось? – приоткрыв один глаз, спросил востоковед.

– Все в порядке, Гомбожаб, – торопливо заверил слуга. – Это просто чей-то труп.

Цыбиков рассеянно кивнул, наблюдая за тем, как тибетец, умело орудуя веслом, отодвигает плывущее по реке тело от лодки. Покойный явно был простолюдином: не имея денег на сожжение и небесное погребение, семьи бедняков просто сбрасывали их тела в ближайшие реки. Это считалось дешевым, но допустимым способом похоронить истинного буддиста.

– Можно вопрос, Гомбожаб? – осторожно уточнил Жаргал, когда тело бедняка скрылось из виду.

– Задавай, – сказал Цыбиков, сонно глядя на берег, – впереди показались развалины замка Гон-гар-цзон, которые находились в нескольких десятках верст от цели путешествия – Цзэтана. Время не пощадило это место, и Гомбожаб не удивился бы, если из ближайшей бойницы прямо сейчас высунулась грязная голова пастуха, ищущего в руинах заплутавшую козу.

«А в былые времена в эти окна, возможно, смотрел сам император… Время даже беспощаднее людей».