Ты называешь дождь по имени

– Легко! – с радостью согласился я. – Когда?

– Завтра, – ответил Илья. – Я с парнями поговорил, они не против, чтобы ты присоединился. Они прикольные ребята. Петр обещал привести свекольный самогон!

– С моей стороны было бы преступлением отказаться! – засмеялся я. – Вчетвером поедем?

– Да, Петр точно поедет. У Павла с родителями, конечно, напряг – он сессию завалил, но, думаю, у него получится слинять. А там девчонки, может, подтянутся…

– А что? А кто?

– Ну, моя барышня с подругой. Я точно не знаю, они сказали сами доедут… так что завтра в девять у метро. Лады?

– Договорились.

– Вот и отлично! – улыбнулся Илья. – Тогда в столовую зайдем и домой?

– Давай…

Что-то меняется в мире, когда смотришь через окно на улицу, которую дождливый вечер лишает людских голосов. Мы прячемся в теплых домах, согреваясь горячим чаем и укутываясь в мягкие пледы. Из мира пропадает что-то важное, но… кому это важно? Я не знаю, сможет ли Вселенная жить, если вдруг из мира исчезнут люди. Будет ли в этом смысл? И создавалось ли все это для нас? Для людей.

Я часто прихожу в места, которые связывают меня с прошлым. Что я ищу там? Воспоминания? Может быть, будущее? На тех улицах не осталось ничего, что принадлежит мне. Годы, потом десятки лет стирают из мира важность этих мест. Стены меняют цвет, отражая уже другие голоса. И мой, ставший глухим, не заслуживает теперь даже эха.

Но я все равно прихожу туда снова и снова. И, кажется, впервые мне стало по-настоящему понятно – почему люди верят в бога. Он – то единственное, что невозможно отнять, что нельзя потерять. Он не предаст и не исчезнет, чтобы ни случилось. Жаль только, что мне так и не удалось поверить в него. Но я верю в тебя. В ту, что предавала; верю той, что оставил в одиночестве смотреть на небо покрасневшими от слез глазами. С каждым годом я все сильнее захлебываюсь тишиной, забываю, как произносить слова; перестаю узнавать собственный голос. И оттого моя вера становится все сильнее. Ведь кроме нее, в этом мире нет ничего.

Тук-тук. Стук в дверь отвлек меня от мыслей.

– Да, пап, заходи! – крикнул я.

– Филипп, мне нужна твоя помощь, – сказал вошедший в комнату отец.

– Давай. Конечно, помогу. А что нужно сделать?

– Да, понимаешь сын, – с виноватой улыбкой ответил папа, – мне тут Володя, ну, с работы, фотографии хотел прислать. Говорит, что надо на каком-то сайте зарегистрироваться, чтобы посмотреть. Вот, он мне написал…

Папа протянул мне бумажку. На ней был указан адрес социальной сети. Илья давно говорил про нее, но как-то руки не доходили сделать страничку. Вообще, в последние месяцы в коридорах универа только и слышно было – «добавь меня в друзья», «а у тебя есть профиль?». Ну, что ж, похоже, папа станет в нашей семье первооткрывателем общения в интернете.

– Смотри – здесь надо добавить твою фотографию, тут нажимаешь – можно искать людей, можно смотреть их записи, вот… сообщения, группы разные…

Через час папа с видом матерого сетевого путешественника увлеченно стучал по клавишам, а я отправился в свою комнату и тоже включил компьютер. Вскоре и у меня появилась своя страничка в социальной сети.

Я добавил в друзья Илью. У него в профиле были несколько фоток из нашего универа, в том числе и со мной. «Это что? У меня всегда такая рожа!?» – недовольно пробурчал я. Но главное открытие ждало меня в другом разделе. В друзьях у Ильи было двадцать три человека. Я нажал на список и стал смотреть…

Она была первой в открывшейся вкладке. Мари… я сразу узнал ее. Не мог не узнать. С экрана на меня смотрели такие знакомые синие глаза. Но теперь они принадлежали не той одиннадцатилетней девочке, которую я когда-то пытался укрыть от холодных капель дождя своим зонтом. Мари была красива, как бывает красива жизнь в самом ее рассвете. Без шрамов, без незаживающих рубцов обмана и разочарований. И даже Северное сияние, что я называл прекраснейшим из земных чудес, в ту минуту казалось мне лишь бледным отражением красоты, что я имел счастье видеть на экране своего компьютера.

Я закрыл дверь в комнату на щеколду, встал на подоконник и закурил в открытую форточку. Плевать, что папа еще не спит… на все было плевать… черт возьми, неужели мне не послышалось? Неужели Андрей и вправду произнес ее имя? Не просто назвал Мари какую-то неизвестную мне девушку… неужели это она?.. значит, она приедет завтра? Значит она – девушка моего друга… я глубоко затянулся, обжег дрожавшие пальцы и выкинул окурок на улицу.

Знаешь, когда мы с отцом жили на Севере, мне часто было одиноко. И я совсем не страдал от этого. Но, как, пожалуй, и любому другому человеку, мне нужно было нечто, что связывает жизнь с окружающим миром.

Долгими зимними вечерами я часто бродил по вахтовому поселку в одиночестве. И разговаривал вслух сам с собой. Вернее, представлял, что являюсь героем какой-нибудь книги. В моих фантазиях мир вокруг был безжизненной ледяной пустыней, где я, путешественник, потерпевший крушение, пытаюсь добраться до какого-нибудь городка, где живут люди.

Я пробирался по снегу, местами доходившему до пояса, рассказывая самому себе эту выдуманную историю. И это было так увлекательно, что мне захотелось написать книгу. Это ведь так естественно – рассказывать о себе. Но в моей реальности не оказалось слушателей.

Иногда переживаний и мыслей становится слишком много, чтобы уместить их только в собственной голове. Каждому из нас нужно переварить это, придать форму чувствам, назвать их словами. Но под силу ли такая задача подростку? Тогда, на Севере я не смог… не смог начать свою книгу, хотя мне так этого хотелось. У меня не было слов.

Но теперь я с точность до минуты могу сказать, когда они появились. Пусть их было немного, но они стали одними из самых важных в моей жизни. Тем вечером я закрыл социальную сеть, достал из ящика стола блокнот и написал на первой странице название – «Ты называешь дождь по имени».

Пройдет еще очень много времени, прежде чем книга появится на свет. Годы, десятки лет. Но все, что мне предстояло пережить, случилось ради этого. Я не мог спать той ночью, представляя в голове картины будущего. Наши глаза встретятся, я должен буду произнести слова. Какие слова? И будут ли они нужны ей? И что, черт возьми, происходит с моим сердцем? Разве оно может звучать так громко, оглушая стуком опустевший двор? А, впрочем, это могли быть просто капли дождя, разбивающиеся о жестяной карниз.

ГЛАВА 3

Мне страшно признаться… мне страшно оттого, что я безумно хочу любить тебя… все те, кто был в моей жизни раньше, никогда не вызывали таких чувств.

Я боюсь, что это может когда-то закончиться. Ты ведь так и не сказал мне этих слов. А я ждала их, как уставшая от жары земля ждет холодные капли дождя.

Мы говорили обо всем на свете, но только не о нас… все, кроме тебя, становятся чужими. Миллионы лиц; дни, сменяющиеся годами. В них нет ничего, к чему мне бы хотелось прикасаться. Я так мечтаю о ночи, где в твоих грустных глазах буду отражаться только я. Боже, мне не верится, что я пишу это… ты ведь однажды прочтешь… и, наверное, назовешь меня глупой.

Знаешь, мы разучились просто смотреть на облака. Как в детстве, помнишь? Увлеченные этой игрой, мы могли не замечать ничего вокруг, разглядывая причудливые узоры в небе. Называя их именами, узнавая в них то, что было дорого.

Мы все чаще смотрим под ноги, чтобы не столкнуться уставшим взглядом с кем-то из прохожих. Закрываемся в раковине собственных мыслей. Забывая о том, что над головой есть что-то прекрасное.

Мне страшно признаваться самой себе… потому что это навсегда. Я боюсь, что, засыпая с другим, буду искать в нем твое тепло. Назову своего сына твоим именем и, каждый раз произнося его, стану проглатывать грусть, накопленную в груди.

Прости, я не могу рассказать тебе… может быть, даже не стану писать до конца это письмо. Ты ведь скоро забудешь все это, правда? Может быть, нам суждено будет встретиться когда-нибудь, когда мы, умудренные опытом, сможем рассказать – почему двое, что любили друг друга, не смогли прожить жизнь, засыпая и просыпаясь вместе… может быть, мы сможет услышать ответ в каплях дождя, ведь я точно знаю, что если прислушаться к ним, то, сквозь раскаты грома, я непременно услышу твое имя. Только твое имя…

ФИЛИПП. 18 ЛЕТ

Я ждал этот день. Мучительно долго. И пусть ожидание уместилось в считанные часы, оно было таким же, как если бы продолжалось долгие годы. Я точно знаю это сейчас. Но не знал тогда, что мне предстоит повторить его снова, но уже длиной в десятилетия.

Когда мы с Ильей, Петром и Павлом вышли на платформу из электрички, у меня кружилась голова. Бессонная ночь и две бутылки пива, выпитые по пути, конечно, не имели к этому никакого отношения. Просто все два часа, что мы двигались от вокзала до садоводства, я сидел у окна и яркое летнее солнце светило мне прямо в лицо.

– Трезвость – норма жизни! Трезвость – норма жизни каждый день! Парам-пам-пам…

Под укоризненный взгляд бабушек-садоводов Петр потягивал пиво, шагая впереди нас по платформе, и напевал мотив из песни группы «Зоопарк». Наверное, многие из пассажиров, вышедших на станции, мечтали о том, чтобы мы не оказались их соседями. Молодежь на даче значило только одно – нормально выспаться у них не получится.

– Фил! – Илья толкнул меня в плечо, привлекая внимание.

– А? – по-совиному отозвался я.

– Будешь? – сказал друг, протягивая мне пачку «Примы» без фильтра.

– Ого! Ты где их взял?

– На даче все должно быть натурально! – отозвался за него Павел. – Самогон и «Прима»!

– Ну, самогон я еще могу понять, а «Прима» тут причем?

– Все гениальное просто, – сказал Павел, выпуская густое облако табачного дыма, – у «Примы» нет фильтра, значит она, тлея, не оставит после себя лишнего мусора. Следовательно, будет только пепел. А пепел – это удобрение…

– А он поможет вырасти свекле, – продолжил Петр.