История из жизни одного театра

– Ты блин совсем допился. – Антон хоть и привык к выходкам своего друга, но иногда они его просто выводили из себя. Что приводило к конфликтам и даже дракам, по пьяной лавочке. – То – пошли посидим, то – вали. Иди ты сам туда!

И Антон решительно поднялся из-за стола. Настроение у него после сегодняшней репетиции было не ахти и даже нервное, он подумывал, а не двинуть ли своему товарищу в ухо, в целях профилактики и отдохновения душу, но Руслан и сам понял, что его заявление требует пояснений.

– Не злись. Я высказался грубо, но абсолютно по делу. Ты прекрасно начал, мой друг и я не хочу отставать. Мы должны играть: на сцене, за сценой – без разницы. Что у нас есть? Чем мы можем оперировать? Только тем, что имеем! И я хочу использовать весь наш инструментарий. Дело уже не только в этом режиссере – мы застоялись. Раз мы актеры – мы должны играть.

– Ты про что сейчас? – опять не понял Антон.

– После узнаешь, а сейчас ко мне придет девушка. – улыбка у Руслана стала плотоядной. Эта гримаса, которую улыбкой можно было назвать с некоторыми допущениями можно было назвать улыбкой, походило одновременно на оскал и маску пьяного сатира. – Я жду сюда Анечку Кирееву!

– Не придет.

– Придет!

– Не даст! Как ни проси не даст!

– Конечно не даст! – засмеялся Руслан. – И очень хорошо, что не даст. Хотя просить я буду так, как никого не просил!

– Зачем, идиот?

Антон оторопел от неожиданного заявления. Во-первых, потому что его друг вообще никогда о таком девушек не просил. Он ждал пока сами предложат, пока попросят. А во-вторых, с его репутацией сердцееда и Дон Жуана, унижаться перед первой секс бомбой театра, которая к тому же не умеет держать язык за зубами, означало потерять лицо. И потом, оставался главный режиссер, который хоть и был уже в летах, но все равно оставался в театре альфа самцом и делиться своими привилегиями был пока не готов.

– Генриху это не понравится?

– Что именно, Антоша? То, что мне отказали? Понравится и ещё как понравится! Это прибавит ему сил и азарта. Меня растопчут и выкинут, как одноразовые бахилы, а Генрих ещё и пожалеет на радостях.

– Но ради чего?

– Неправильный вопрос Антон! У меня есть пять минут, поэтому слушай и не перебивай. Не секрет, что все в театре, хоть раз признавались Анечке в любви, или просто умоляли её о взаимности. Все кроме меня и тебя. Но ты не в счет, потому что ты существо в её глазах, существо скорее инфернальное, нежели плотское и у тебя плохой характер. А вот мое равнодушие её бесит. Она однажды попыталась со мной поиграть в любовь. Просто из спортивного интереса, не в серьез, не до конца. Так, чтобы я повелся, а она посмеялась. Но я её послал. Отношения у нас потом нормализовались, но она этого не забыла. А теперь, я стану умолять её, я унижусь так, что она поверит. Конечно, она не позволит мне ничего лишнего, но она поверит. Поверит, потому что её очень этого хочется. Она даже станет меня жалеть, даже утешать будет, и ей от этого будет ещё приятней. Я столько сдерживал себя, только из-за того, что она была для меня не игрушкой, не прихотью, а настоящей одержимостью. Это будет очень льстить её самолюбию. Поэтому она не просто придет сюда сейчас, она уже летит. Итак, что мы имеем: бывший грешник, а нынче несчастный влюбленный, первая прима, ошалевшая от победы и наслаждающаяся возмездием, и тот, ради кого она меня бросила.

– Ты про Генриха? – спросил, совсем уже растерявшийся Антон. – Так ради чего это все.

– Ты опять не понял. – торжествовал Руслан. – Не ради чего, а ради кого.

Его друг все равно ничего не понимал и продолжал стоять, как столб.

– После поймешь, а сейчас вали. Она будет тут с минуты на минуту. Не хорошо, если тебя застанут со мной.

И Руслан, стал просто – таки выталкивать товарища из ресторанного кабинета.

– Вали. – покрикивал он. – Вали – вали -вали, родной!

И Антон свалил.

Глава четырнадцатая

Чтобы не происходило на репетициях, их смысл в попытках достигнуть некоего результата, который не является очевидным никому из причастных к будущей премьере. Я написал эту фразу и понял насколько она затейлива и нелепа одновременно. Посмейся же и ты, дорогой мой читатель над моей попыткой дать определение процессу, которому я посвятил свою жизнь, но так и не понял на что я эту жизнь трачу. Сколько раз я смотрел на сцену удивляясь тому, как красивые и складные слова режиссера, превращаются в нечто малопонятное и главное очень скучное действо происходящее на моих глазах. Случалось, правда и наоборот, мой добрый читатель, но не со мной. К сожалению, не со мной. Несмотря на злость и обиду, бушующую во мне, я осознаю, как сложно бывает убедить актеров и всех причастных, в том что усилия будут стоить результата, как тягостно приходится режиссеру, когда даже он сам уже не верит в успех. Я готов сочувствовать ему, готов простить многие часы и даже годы потраченные в пустую, но не готов встать на его место. Я не хочу этого. Я предпочту писать эти наполненные желчью строки, не щадя ни его не себя, чтобы разобрать всю историю наших взаимоотношений, надсмеяться над своей театральной судьбой и так ни чего и не понять. Ибо понять это, невозможно. Для меня, невозможно.

С каждым днём, Валерий Владимирович все более убеждался, что прекрасно задуманный спектакль, уже поставленный в его фантазиях, рушится при столкновении с реальностью, которую он забыл включить в свои планы. . Он был подобен полководцу, который несет потери в технике и живой силе, но упорно посылает войска в атаку, чтобы взять неприступную высоту. Молодой режиссер пытался вдохновить своих актеров добрым напутствием и личным примером, стыдил трусов и паникеров, бросал новые резервы, но порождал лишь сумятицу и недоумение.

– Я не понимаю, – Анечка Киреева, раздражении оттолкнула от себя кресло каталку. – Если я люблю другого человека, если я беременна от этого … – она в ярости ткнула пальцем в текст пьесы. – В этого, блин, Гастона, идиотское имя, то на хрена я переспала с Артемом, а потом и с Яном? А теперь ещё и позвала их обоих в больницу, зачем-то…

– Потаскуха, потому что. – ровным голосом предложил свой вариант ответа Николай Андреевич.

Народного артиста отправили на эти репетиции в качестве наказания. Искупать, так сказать, свои грехи ударным трудом. И он хотя и не стал возражать, и даже был рад, что так легко отделался, но считал эту ссылку временной и вел себя на репетициях, как человек оказавшийся здесь случайно и не на долго.

– Николай Андреевич. – психанула Анечка. – Давайте каждый будет заниматься своим персонажем, ладно? И если у вас большой опыт в общении с потаскухами, то не надо переносить этот опыт на всех женщин.

– А я не на всех. – добродушно усмехнулся Николай Андреевич.

– Значит это вы сейчас меня назвали потаскухой. – глаза у Киреевой превратились в узкие щелочки, что не сулило ничего хорошего.

– Так давайте не будем отвлекаться от репетиции. – призвал всех к порядку Валерий Владимирович.

Но призыв его остался не услышан и в репетиционном зале разгорелся скандал.

– Я не про тебя, Анечка. – Николай Андреевич уже и сам был не рад, что влез, но и отступать он уже не мог. Вообще, готовность к словесной пикировке – это неотъемлемая часть актерской профессии и тому кто не умеет быстро и остроумно ответить на выпад собеседника, ждёт судьба вечного объекта для насмешек. Положение и статус народного артиста не позволял Николаю Андреевичу пасовать перед молодой актрисой, пусть даже и со статусом примы. – Хотя актер должен быть адвокатом своей роли, а ты я вижу сдаешь персонажа с потрохами. – продолжал он свою мысль. – Ты все-таки попробуй представить, что некоторые женщины считают возможным иметь несколько половых партнеров одновременно. Представляешь, как сместились моральные ориентиры. Некоторые молодые дамочки так неразборчивы в связях, молодое поколение так распущено, что для них не существует нравственных запретов – трахаются напропалую.

– Это вы, наверное, трахаетесь, Николай Андреевич. Вернее, когда-то трахались, а нормальные люди занимаются сексом. Хотя, в ваше время и слово-то такого не знали. – Анечка решила бить наотмашь по самым уязвимым местам народного артиста, по его возрасту.

– У меня любовница, моложе тебя. – Николай Андреевич сделал самое пренебрежительное выражение лица. Но он был явно уязвлен.

– Вы это жене своей расскажите, когда она вам передачи в тюрьму носить будет. Потому что если она моложе меня, то вас посадят за педофилию.

– Душа моя, тебе не поздно уже девочкой прикидываться? В твоем возрасте, некоторые внуков нянчат, а ты все выпрашиваешь, чтобы тебе Джульетту дали сыграть.

Это был сильный удар: дело в том, что Анечка действительно однажды выразила такое желание и даже ходила с этой идеей к руководству. Но это были дела давно минувших дней и можно было бы и об этом забыть, если бы не тот факт, что она по-прежнему не стеснялась постучаться в кабинет к главному режиссеру, чтобы попросить ту или иную роль. Конечно, она подобные визиты не афишировала, но в театре нельзя ничего утаить.

Описывать то что происходило дальше не имело бы смысла, если бы в свару не вмешался Руслан Алексеев. Всю репетицию он был тих и сдержан и даже несколько печален, что было ему абсолютно несвойственно. Впрочем, народ в театре иногда бывает поразительно невнимателен и на эти перемены никто бы и не обратил внимание, если бы не все последующие события.

– Она же не для себя просила. – сказал Руслан вкрадчиво. – Весь театр мечтает увидеть вас, Николай Андреевич, в роли кормилицы.

Эта шутка была принята на ура, и в зале раздался оглушительный хохот. Смеялись все и даже режиссер. Соль этой шутке пока непонятна тебе, мой преданный читатель, потому что я поленился описать внешность народного артиста. Николай Андреевич, надо заметить, был старейшим работником лужского драматического театра и когда-то снискал обожание публики, как герой любовник. Многие зрительницы мечтали о близком с ним знакомстве, а некоторые даже желали родить ему ребенка. Внимание поклонниц ему льстило, а вот супруге его добавило изрядно седых волос. Но это время безвозвратно ушло и теперь он изрядно поблек, а если говорить откровенно, здорово себя запустил. Не будучи и в молодости так чтобы худощавым, к шестидесяти пяти годам Николай Андреевич накопил не только знаний и опыта, но и лишних пятьдесят килограммов живого веса. Его живот и грудь легко можно было представить укутанными в красивое женское платье эпохи возрождения, а плавность и манерность его движений, только прибавили бы этому всему очарования.

После этого были, и обиды, и извинения и попытки Николая Андреевича уйти с репетиции. Но в результате, все позабыли с чего начался этот обмен колкостями. Все, кроме Анечки, которая кинула на Руслана взгляд, исполненный благодарности и даже обещание награды за рыцарский этот поступок.

– Давайте продолжим. – режиссер пытался собраться с мыслями и призвать к тому же всех участников репетиции. – Аня, попытайтесь меня понять, – проговорил он, потирая переносицу, вроде как столкнувшись с проблемой объяснить недалекому человеку, простые, казалось бы, истины. Хотя, конечно, Валерий Владимирович и сам пока не знал, что сказать и как решить эту сцену. Он надеялся, что решение подскажут актеры, но они не желали ему помочь. – Все очень просто: вы любите и Яна, и Артема, и Гастона – это вполне нормальная история. Но не надо сейчас думать про всех, перед вами человек, который был с вами в самые тяжелые моменты вашей жизни, с самого детства и теперь он пришел к вам на помощь, а вы просто хотите его поцеловать. Если вам мешает контекст, то выбросьте все из головы и думайте только про этот поцелуй.

Валерий Владимирович вышел на центр зала, призывая Руслана и Анечку последовать за ним и попробовать эту сцену на ногах. Актер и актриса встали друг на против друга. Некоторое время они стояли, не готовые начать любовную сцену.

– Ну, же! – подбадривал их режиссер. – Не надо себя накачивать. Играйте с теми эмоциями, что у вас есть.

Напрасно торопил актеров Валерий Владимирович, они уже играли. Руслан поднял глаза на Анечку и увидел, что и она ждет от него слов любви. Нет, она не испытывала к партнеру романтических чувств, не была влюблена, но тот разговор, который состоялся у них в ресторане, не прошел для нее просто так. Она была взволнована признанием Руслана, его интересом к ней, как женщине и от всей этой истории ей было очень приятно и по-хорошему неспокойно.

Только молодой режиссер ничего этого не замечал. Ему хотелось поторапливать и направлять, делать замечания и вмешиваться в игру актеров. Он оттолкнул Руслана и начал выстраивать сцену так как ему казалось правильным.

– Нет! – закричал он. – Не надо готовиться. Сцена уже началась, а у меня такое ощущение, что вы еще за кулисами стоите. Я бы, – Валерий Владимирович вплотную приблизился к Анечке и продолжал отодвигать Руслана подальше. – Сразу бы поцеловал партнершу. Вот как вариант. Как предложение. – он протянул руки к актрисе, намереваясь её поцеловать.

Но в этот момент взорвался Руслан.