Небеса наоборот

– А вы как считаете, Роман Евгеньевич, стоит ли нам подождать или лучше отправиться следом? Вдруг они уже нашли выход? Зачем им нас звать?.. Они заняты исключительно своими неудачными Жизнями, им на нас плевать!

– Мне тоже плевать, – пробурчал себе под нос Успехов. – Я сказал, я туда забираться не собираюсь.

– Ну а если там находится выход из этого ужасного места?.. – Больцер откровенно трясло, былое величие затерялось где-то за бегущими по всему телу мурашками.

– Не вижу в этом месте ничего ужасного, – хмыкнул писатель. – Тихо, спокойно, и никто кроме тебя, Люба… – бросил короткий взгляд на Сомова, – и никто кроме тебя сейчас нервы мне не раздражает.

– Мне кажется, надо лететь. Их до сих пор нет!

– Летите. – Ботинок пнул камушек. – Мне без разницы.

Больцер подбежала к артисту:

– Леон Николаевич, давайте поднимемся наверх. Вы запомнили, в каком месте они скрылись?

Баритон без тени стеснения подхватил Любовь Константиновну за талию, будто собирался закружить её в вальсе, и ответил:

– С тобой, Любовь моя, я готов отправиться хоть на край света!

Она вырвалась, отряхнулась, грозно посмотрела на мужчину:

– Что вы себе позволяете?.. Совсем рехнулись? Я за это могу и к ответственности привлечь.

– Нет, не можете, – широко улыбнулся Сомов. – Вы уже не та, что раньше.

Она была поражена подобной дерзостью. Слёзы проступили на глазах:

– Зачем вы так?.. С женщиной?..

– А что я сказал? Разве неправду?

Она отвернулась и решительно направилась к скале:

– Я одна поднимусь.

– Любонька, ладно уж, не дуйтесь, постойте! – Сомов поспешил догнать женщину. – Я с вами. Мне так же неприятно это место, хочу более комфортабельных апартаментов. Возможно, они ждут нас наверху. Эй, Успехов! Вы точно не составите нам компанию?

Роман Евгеньевич даже не соизволил ответить, повернулся в другую сторону и демонстративно зашагал.

– Понятно. Не смеем настаивать. Вот кретин. Ну что ж, Душа моя, полетели?

– Мне до этого не доводилось летать…

– Странно. Лично я с друзьями каждую субботу!.. Как они там делали?.. Подпрыгивали?.. Попробуем, Люба!

Пожилая парочка не сразу, но всё же оттолкнулась от земли.

– Ух ты! – воскликнула Мировая Судья. – Чуть туфлю не потеряла!

– Прощай, Роман Евгеньевич! – крикнул Сомов, отлетая от поляны на безопасное расстояние. – Надеюсь, больше никогда с тобой не встретимся!

Ответом был грубый жест.

? ? ?

…Когда троица переступила каменный порог, в одной голове мелькнула мысль:

«Помню, в школе я был по уши влюблён в нашу классную руководительницу, учительницу рисования Анастасию Сергеевну. Анастасия Сергеевна всего два года была нашей классной руководительницей (5–6 класс), но в Душе моей поселилась глубоко и надолго. Тогда, в детстве, она казалась мне умудрённой опытом женщиной, но, как выяснилось позднее, на момент нашего с ней знакомства ей не было и двадцати пяти лет.

Я был самым старательным учеником у неё на занятиях и не упускал возможности при любом удобном случае обратиться за советом.

– Анастасия Сергеевна, а можно я ёлку фиолетовым разукрашу?

Она не запрещала.

– Анастасия Сергеевна, а какой карандаш лучше подойдёт? Этот или этот?

– Этот, – говорила с улыбкой она и шла дальше по рядам.

У нашей учительницы для нас всегда находилось какое-нибудь интересное и необычное задание.

Однажды она предложила нашему классу нарисовать «Радость»! Помню, мы удивлялись, переспрашивали и рисовали в основном конфеты и шоколадки. Только моя соседка по парте решила соригинальничать и нарисовала девочку, которая обнимала собаку. Анастасия Сергеевна похвалила мою соседку и поставила «пять», а мы все поняли, что такое изображение «Радости» тянет на более высокую оценку. К слову, я со своим шоколадным Дедом Морозом тоже получил «пятёрку», но без особых похвал.

На следующем уроке я искренне ждал и надеялся, что Анастасия Сергеевна вновь попросит нас нарисовать «Радость», и тут уж я отличусь – нарисую обнимающего собаку мальчика!

Но задание было другим, на этот раз нас попросили нарисовать «Печаль». И я, помню, схитрил, нарисовал собаку и мальчика в разных углах листа, будто они сидят грустные и не могут обняться. Меня в результате похвалили и назвали глубоким художником. Я не до конца понял, что имелось в виду.

И вот однажды Анастасия Сергеевна пришла на занятия уставшая и заплаканная и задала нам неожиданный вопрос:

– Ребята, а вы знаете, что такое Рай?

Мы все хором ответственно заявили, что знаем и каждый готов своим знанием поделиться!

И тогда учительница попросила нас нарисовать Рай. И я нарисовал! Анастасию Сергеевну и себя держащимися за руки! Это было моё представление о Рае. Это был мой личный Рай. Потом мне показалось, что на листе осталось слишком много пустого пространства, и я дорисовал зелёную травку, жёлтое солнышко, облака, деревья и некрасивую птицу (хотя хотел нарисовать красивую). Получилось довольно сносно.

Когда Анастасия Сергеевна увидела мой рисунок, она покачала головой и сказала:

– Ты прав, Олежка, человеку действительно необходим человек.

Она, видимо, не поняла, что это я её рядом с собой нарисовал! А подсказать я постеснялся: мне-то казалось, что картина – это очевидное признание в Любви!