Тень прошлого

Тень прошлого
Максим Старостин

Где-то совсем в далеком и таинственном месте уже как несколько десятков лет покоится истощенный колдун. Он собирается восполнить запас собственных сил и его целью становятся многие человеческие жизни. Граф Лоуренс, узнав о происшествии, решает самолично предотвратить нарастающую угрозу.

Максим Старостин

Тень прошлого

Глава 1

Утро летнего дня выдалось особенно жарким. На синем безоблачном небе в гордом одиночестве распростерлось жгучее солнце, одаривая своим теплом все живое вокруг. В эту ясную солнечную пору, движимый неподвластной для себя силой, один из множества ярких лучей света, нашел на своем пути небольшое естественное отверстие в высокой скале. Аккуратно просачиваясь сквозь поросшие мхом булыжники и влажную от росы землю, он проникал все глубже в полое образование внутри горы. Встретив наконец на своем пути преграду в виде каменного пола, луч теперь освещал небольшой участок мягким белым светом. Нарушив своим присутствием царивший вокруг мрак, луч образно разделил небольшую пещеру на две половины.

Это был единственный гость, которому довелось вторгнуться в окутанное ранее непроглядной тьмой место впервые за три десятка лет. Пещера представляла из себя овал неправильной формы, стены ее покрывали натечные образования разных цветов: от прозрачных до фиолетово-красных. Верхнее основание пещеры украшали свешивающиеся сталактиты в форме сосулек разных размеров. В самом центре этого овала находилось примитивное ложе, изготовленное из известняка в виде прямоугольной платформы высотой в один метр. У его подножия – покрытая толстым слоем пыли и каменной крошки – лежала свернутая мантия черного цвета с небольшим бронзовым кубком на ней. Длина же в точности соответствовала человеку, лежащему на мономинеральной породе, по большей части походившего на безжизненный скелет. Неподвижное и истощенное тело обтягивала тончайшая кожа, сквозь которую просвечивалась каждая косточка. Только лишь на иссохшем черепе, покрытом по бокам пепельно-серыми клочками волос, двигающиеся зрачки под опущенными веками впалых глаз символизировали о сохранившейся внутри жизни.

Сквозь образовавшееся сверху отверстие, помимо света, в пещеру постепенно начал проникать свежий летний воздух. Ароматный запах, сочетавший в себе весь сезонный букет, начал постепенно смешиваться с затхлым, сыроватым воздухом пещеры. Солнце, тем временем, продолжало свое единоличное шествие по небосклону, понемногу изменяя траекторию падения луча. Успев проделать небольшой путь, он переместился теперь на одну из ног живого мертвеца. Бледный участок кожи начал постепенно менять свой окрас, соприкоснувшись с солнечным лучом первый раз за многие десятки лет. В течении этого времени, будучи полностью сокрытым могильной темнотой, и без того истощенная кожа стала наиболее чувствительна к любому внешнему воздействию. Участок ноги приобретал все более багрово-красный оттенок и стал покрываться небольшими волдырями.

Следующим мгновением зрачки прекратили свое хаотичное движение и застыли в полной неподвижности, подражая всему остальному телу. Веки широко распахнулись и глаза ярко красного цвета вновь обретали возможность видеть мир. По началу, взгляд был безучастно устремлен вверх, однако в глубине алых глаз можно было заметить постепенно возвращающееся в изможденное тело сознание.

Сохранившийся в идеальном состоянии разум стремительно пробуждался от многолетнего сна, мгновенно оценивая общее жизненное состояние. В первую очередь необходимо было заново обрести полный контроль над каждой мышцей и функцией своего немощного тела. Мертвец начал мысленно посылать команды к отдельной части тела. Не без особого труда ему поддался первый палец, затем вся рука, и вот уже

верхняя часть туловища полностью откликалась его указаниям. Нагое тело теперь явственно ощущало всю прохладу и неровную шероховатость камня под собой. Обоняние невольно уловило нотку сладковатого аромата, сильно контрастирующую с преобладающим здесь запахом. Зрение окончательно сфокусировалось и различало теперь окружающие особенности помещения. Глаза осматривали пещеру и первым делом, на подсознательном уровне, удостоили взглядом каменное подножие. Опираясь на руки, воскресший мертвец медленно поднял собственное туловище и полностью сконцентрировался на еще бесчувственных ногах. Только в тот момент, как ему едва удалось пошевелить ногами, обжигающая боль молнией пронеслась по его нервным окончаниям. Бросив взгляд на пульсирующий источник жжения, мертвец передвинул ногу от светящего сверху солнечного луча.

Боль не волновала более его ум, и он окончательно поднялся. Взгляд его гранатовых глаз проследовал вдоль всей линии света, конец которой вырывался за пределы мрачной пещеры. Увидев крохотный кусочек синевы, мертвец лукаво усмехнулся и принялся оттряхивать лежащую рядом мантию. На его тощем теле мантия смотрелась крайне нелепо, словно накинутый черный балахон на деревенском чучеле. Но подобные мысли вовсе не терзали мертвеца, в его голове были более насущные проблемы, а лицо по-прежнему отражало застывшую кривую усмешку.

Он поднял бронзовый кубок и крепко сжал его левой рукой, наслаждаясь ощущением врезавшегося в кожу прохладного металла. Мертвец вдохнул полной грудью, стараясь насытить легкие и каждую клеточку тела имевшимся в пещере воздухом. После чего, словно смакуя каждое собственное слово, он произнес:

– Пусть я слаб, но магический транс сработал.

Разум подсказывал не растрачивать попусту те крохи жизненной силы, что все еще в нем теплились. Отвлекшись от наслаждения собственным голосом и не тратя более впустую время, мертвец начал подготовку. Расположившись в сидячей позе на известняковом ложе, он поставил напротив себя бронзовый кубок. Тело его было максимально расслабленно, с каждым новым вдохом пульс замедлялся. Закрыв глаза, мертвец представил клочок синего неба и полностью сконцентрировался на этой картине. Ощутив полноценную гармонию со своим телом, его охватило знакомое, накатывающее волной возбуждение. Левая рука все это время сжимала заостренный обломок сосульки-сталактита, найденный им заранее. Быстрое, и одновременно с этим аккуратное движение в миг рассекло ладонь на правой руке. Из небольшого образовавшегося надреза на дно кубка упала капля крови. Губы мертвеца в этот момент едва заметно дрогнули. Зрачки под прикрытыми веками быстро забегали и вместо темноты перед ним распростерлись просторные земли. Разноцветным калейдоскопом мелькали кадрами небольшие деревеньки, крупные города с суетящимися жителями, красочные зеленые поля и леса. Он старался ухватиться за что-то одно и рассмотреть более внимательно, но каждый раз картинка ускользала от его взора, сменяясь следующей. В одно мгновение все образы резко оборвались и вновь перед глазами предстала чернота закрытых век.

Открывая глаза, колдун тихим голосом пробормотал:

– Я увидел достаточно, теперь это должно сработать, а иначе… мне уже не прожить.

Губы теперь отчетливо выговаривали заклинание, пространство наполнялось его собственным голосом. Каждое слово срывалось в пещеру и, резонируя от ее стен, становилось объемным, точно обретая свою, всякий раз индивидуальную, форму.

Как только голос затих, левая рука увеличила уже существующий надрез, и одна за другой по дну бронзового кубка забарабанили капли крови.

Глава 2

Роб Фэлбс впервые за долгое время ночевал в собственном доме, уже успев позабыть, как мягка и приятна его постель. Дом являлся частью портовой деревни Риверфор, расположенной в центре материка. Деревня служила своеобразным перевалочным пунктом для кораблей, шедших через море. Основная работа для большинства жителей сводилась к встрече и обслуживанию очередного судна с экипажем. Несмотря на удобства, его светло-зеленые глаза, словно по чьей-то прихоти, распахнулись задолго до восхода солнца. Фэлбс отчетливо понимал – сегодня ему не удастся больше уснуть, а следующего свободного дня придется ожидать месяцами. Не без досады принимая эту мысль, он потянулся всем телом и принялся вставать. Он жил на второй линии от берега, и до его слуха то и дело доходили звуки плещущихся волн.

– Черт бы побрал это море! – выругался он.

Роб Фэлбс являлся смотрителем маяка на протяжении долгих двадцати лет. Некогда чарующий и успокаивающий звук волн превратился для него в ежедневный кошмар, от которого нигде не удавалось укрыться. Вся его жизнь была сосредоточена на одном маяке. День за днем, год за годом протекало его существование, окрашенное в цвет морской волны. В тайне от самого себя, маячник мечтал о захватывающих дух приключениях. Нескончаемыми ночами, под светом керосиновых ламп и отблеском звездного неба, он грезил о встрече с представителями других рас и о невероятных городах, насыщенных удивительными событиями. Оставаясь заточенным в собственном маленьком мирке, Фэлбс чувствовал себя забытым и никому не нужным узником собственных фантазий.

Работа досталась ему по наследству от отца, а тому перешла от его деда и так далее. По иронии судьбы, или как часто говорил потом сам Роб: “по прихоти ледяной бездны”, Фэлбс старший скончался на борту корабля, поглощенного морской пучиной. Вскоре после этого события, сын занял его место и будучи еще юнцом был вынужден сдружиться с башенным гигантом.

Дорога до него была не близкой и занимала около часа езды верхом. Путь уходил к западу от деревни и вначале пролегал через просторные поля, усеянные всевозможными сельскохозяйственными угодьями, затем огибал небольшое озеро и под конец углублялся в густой лес. Маяк возвышался по другую его сторону на заостренном конце мыса Морок, полумесяцем выдающегося в море.

Утренняя звезда только начинала свой привычный восход, когда смотритель маяка показался из-за леса. Он проехал еще немного перед тем, как спрыгнуть на сухую землю и завести лошадь в пристроенное неподалеку стойло. Роб по традиции погладил ее по загривку и поблагодарил за хорошую поездку. Добравшись наконец до самого маяка, Фэлбс первым делом поднялся на самый верх и сразу заправил керосиновую лампу горючим. Спускаясь вниз, он удостоверился в надлежащем состоянии часового механизма, в некоторых местах все же решив его повторно смазать. До наступления сумерек оставалось еще с дюжину часов, признаков непогоды и туманности не наблюдалось. Видимо, я слишком поторопился со своим возвращением… Но раз уж сон мой был нарушен, эти чертовы волны все равно бы меня доконали, подумал Роб.

Следующие два часа у маячника ушли на заготовку дров, учет выделенных в распоряжение материально-технических средств – пополненных в его отсутствие – и более основательную проверку всех систем. К этому часу лазурный небесный свод уже полностью находился во власти огненного титана, беспощадно преподносящего миру свое тепло. Поблизости от самого маяка, на мысе Морок также находился небольшой домик смотрителя. В нем и решил укрыться от знойной погоды Роб Фэлбс, посчитав, что выполненной работы для первого дня будет достаточно.

С наступлением сумерек, точно шелковой вуалью, мыс окутал нежный, освежающий ветерок. Солнечный свет, в палитре от ярко-лилового до оранжевого, мягкими переливами живописно отражался на водной глади, разукрашивая небо.

Смотритель маяка своевременно разжег керосиновую лампу и с помощью немалой мускульной силы запустил часовой механизм. В движение пришли тяжелые линзы и яркий свет, с интервалом в пару секунд, подавал сигнал на расстояние десяти морских миль. Роб Фэлбс осматривал белую башню маяка снизу-вверх, размышляя о необходимости в скором времени ее подкрасить. Под самым куполом в световой камере плавно переливался огонь, отражаемый от составных линз. Маняще колышущееся в лампе пламя невольно привлекло его внимание, породив глубоко в подсознании Фэлбса навязчивое ощущение, чувство, словно допущена некая неточность. Вот только он никак не мог найти логичного объяснения своим нагрянувшим волнениям.

Кажется, огонь разгорается слишком ярко… Разве мог я допустить такую ошибку и залить керосина больше положенного? Разве я мог…

Смотритель бросился к маяку. В один миг преодолев все ступеньки, он оказался на самом верху и открыл камеру. Взгляд его разом устремился в самое сердце огня. Сливаясь с самим естеством этого процесса, Роб Фэлбс на мгновение сам стал малой частью поистине величественного зрелища.

В его голове ураганом проносились невиданные ранее пейзажи, события и образы. Эхом отдавались в висках нечленораздельные крики и вопли. Сознание переполнялось от переизбытка бессвязно поступающей информации. Все новые видения продолжали вспыхивать, вырисовывая перед ним невероятные эпизоды, в центре которых оказался он сам. Одно из видений повторялось снова и снова и заставляло все тело содрогаться, поскольку это уже была реальность.

Пещера… Скелет… Кровь…

Смотритель маяка ощущал внутри себя присутствие кого-то постороннего, иррациональную силу, давящую на него изнутри. Он больше не видел себя единым целым, нечто иное стремительно зарождалась внутри него здесь и сейчас. Где-то в глубине, его истинное я осознавало возможные масштабы причиненного горя, в случае высвобождения этой безумной силы.

Пещера… Скелет… Кровь…

Все его существо отчаянно боролось и сопротивлялось, стараясь подавить это внутреннее восстание. В действительности все уже свершилось. По сравнению с овладевающей его силой, Роб Фэлбс был крохотной преградой на пути смертоносной лавины. Он чувствовал, как тьма сгущается и вот-вот овладеет им полностью, подчинив его волю себе.

Пещера… Скелет… Кровь…

В последний раз перед его глазами вереницей пронеслись все несбывшиеся фантазии и горькое сожаление о неисполненных мечтах. Промелькнули, вовсе не без радости, все двадцать лет его работы на маяке и предшествующее известие о гибели отца. Он уже не мог припомнить, как долго находится рядом с горящим огнем. Беспорядочно кружащие мысли уносили его все дальше в неизведанном направлении. Бессознательно запрокинув голову, сквозь прозрачный купол Роб Фэлбс увидел хорошо знакомый клочок чудесного неба, усеянный мириадами звезд. Под конец он всецело прочувствовал и смирившись понял – все еще можно изменить. Я больше не сдамся! – кричал он в глубине себя, а вслух спокойно вымолвил:

– Такова прихоть ледяной бездны…

Как только с губ его сорвалось последнее слово, сознание угасло навсегда.

Позади скрывался из виду одинокий маяк. Безвольная оболочка смотрителя, верхом на лошади, мчалась сквозь сюрреалистичные тени ночного леса. Стволы разнообразных деревьев уносились высоко к небу: их раскидистые кроны сгибались дугой у самого верха и образовывали зеленый купол над головой. Сияние луны едва просвечивалось сквозь густую листву, отражаясь на листьях серебряным блеском. Свежий ночной воздух обдувал прохладными потоками бездушную материю, которой нынче были неведомы ощущения. Вместо некогда красивых глаз цвета морской волны на их месте зияла ярко-красная пропасть.

Узкая тропа уходила дальше в чащу, виляя промеж множества пышных кустарников и возвышавшихся трав. Лошадь мелодично постукивала копытами по влажной земле под одиночный аккомпанемент щебетания ночной птицы.

Густая зелень сменилась открытой поляной, и луна теперь в полной мере выхватила из объятий темноты одиноко скачущую фигуру. Как только по левую сторону показалась синева озера, голова наездника слегка повернулась. Взгляд новых глаз устремился на водную поверхность, словно в зеркале ища отражение своего нового облика. Отскочивший из-под копыт камешек пустил по воде волнистую рябь и заставил его вновь сосредоточиться на пути.

Спустя пару последних километров, перед взором марионетки-Фэлбса раскинулась деревня Риверфор. Казалось, в этот момент замерла вся жизнь вокруг: жители спали в сладком неведении грядущего, природа не издавала ни единого звука, смиренно предчувствуя неизбежное. Остановившись на небольшом возвышении, ярко-красные глаза колдуна внимательно изучали окружение, ощущая исходящее тепло. Несмотря на лето, ночи на берегу моря оставались прохладными, и практически каждому жильцу приходилось затапливать печь или разжигать камин. Издав нечленораздельный звук, смотритель удовлетворенно направился к главным воротам.

Спустившись с лошади, марионетка-Фэлбс аккуратно продвигался по главной дороге и старался не привлекать к своей фигуре постороннего внимания. Позаимствованная плоть со временем все хуже реагировала и отвечала на команды, известив тем самым о необходимости поторопиться. Фэлбс замер в самом центре деревни. Колдун удостоверился в количестве огненных источников и предельно сфокусировался над заклинанием. Вся его сущность содрогалась в нетерпении, с жадностью оголодавшего зверя ощущая сквозь чужую оболочку присутствие поблизости так необходимой жизненной силы. Для ее поглощения требовалась любая огненная сущность: будь то внушительный жар камина или скромное пламя одинокой свечи. Каждая субстанция огня обретала в этот момент собственное сознание и тянулась знойными языками к струившемуся источнику концентрированной силы. Тело Фэлбса резко рухнуло на колени. Широко распахнутые глаза, точно два маяка, озаряли красным свечением поглощенную ночным мраком деревню. Губы на побледневшем лице судорожно задрожали, рот искривился, беззвучно выплевывая слова.

Ритуал подошел к концу и оставшиеся жизненные силы окончательно покинули человеческую плоть. Вся огненная стихия вокруг исказилась и преображалась вследствие заложенных в нее новых смертельных свойств. Те немногие, кому удастся проснуться и застать очередной рассвет, обнаружат настоящее кладбище и всю оставшуюся жизнь будут жалеть о том, что им не удалось разделить общую участь.

Человек в черной мантии поднялся с холодного пола пещеры. Вокруг царила кромешная темнота, в отверстие сверху едва различалось черное небо. Две красные точки переместились к центру пещеры, костлявая рука аккуратно нащупала и подняла бронзовый кубок, стоявший на каменной платформе. Колдун опустил указательный палец на самое дно и почувствовал остаток малость вязкой жидкости. Он облизал кончик пальца и шепотом произнес два слова. Кровь в кубке мгновенно вспыхнула алым пламенем, тусклым светом освещая часть помещения и изрядно изменившиеся черты мертвеца. Его кожа приобрела более насыщенный и живой оттенок, глазницы не впадали внутрь черепа, который обзавелся новыми волнистыми прядями волос. Силы понемногу возвращались в истощенное временем тело и восстанавливали его прежнюю живость. Теперь на известняковом ложе восседал не оживший мертвец, а удовлетворенный содеянным безжалостный старик.

Задумчиво всматриваясь в алый огонек, пляшущий в кубке, колдун размышлял о следующем шаге.

Глава 3

Нос трехмачтовой баркентины плавно и изящно рассекал водную гладь, оставляя позади себя широкий кильватерный след. Бермудские паруса, установленные на двух мачтах – за исключением фок-мачты – позволяли идти курсом крутого бейдевинда. Шхуна-барк набрала практически максимальную аэродинамическую скорость. Ночь близилась к своему логическому завершению: над головой, охваченные наступающим рассветом, звезды постепенно меркли в первых отблесках зари, в последний раз причудливо мерцая на морской поверхности, точно рассыпавшиеся блески. Под пристальным надзором капитана, терзаемого худшими опасениями от последнего донесения, судно поспешно возвращалось на южный берег. Экипаж корабля, помимо капитана и его людей, также насчитывал на своем борту нескольких суровых представителей дворфов. Им была отведена основная часть физической работы на палубе и в трюме. По мере того, как восток окрашивался в нежные цвета грядущего рассвета, над водой начал образовываться туманный слой, застилая горизонт густой пеленой.