Тайны дома №9

Тайны дома №9
Максим Туманов

Молодая девушка Лиза попадает в страшную аварию, после которой находится на больничной койке на волоске от смерти, врачи бессильны. Ее родители, Дэвид и Линда, не могут смириться с трагической участью дочери и вынужденно прибегают к необычному способу ее спасения – забрать дочь из больницы домой и обратиться к медиуму, чтобы та вселила в Лизу духа, который должен будет за помощь в упокоении поднять девушку на ноги. Но тучи вокруг семьи сгущаются, в дом приходит тьма, которая окутывает каждого члена семьи, выявляя в них столь же темные желания. А дух, на которого уповают родители девочки, не тот, за кого себя выдает, и пришел не для того, чтобы исполнять волю смертных. Мистический триллер о грехе, смирении, очищении и воздаянии.Книга понравится тем, кто любит истории о таинственном и потустороннем, неожиданные сюжетные повороты, переплетающиеся сюжеты, а также фанатам классиков жанра, таких как Стивен Кинг.

Максим Туманов

Тайны дома №9

«Не будьте такими, как отцы ваши, к которым взывали

прежде бывшие пророки, говоря: «так говорит Господь Саваоф:

обратитесь от злых путей ваших и от злых дел ваших»;

но они не слушались и не внимали Мне, говорит Господь.»

Книга пророка Захарии 1:4

1

Черный автомобиль не остановился, в который раз проехав по участку улицы, еще недавно забрызганному прилипшей кровью и бензином. Проезжая, водитель лишь бросил короткий взгляд на место происшествия, прикусив язык от нахлынувших чувств.

Следствие закончилось и подонок, коим его считали все осведомленные о трагедии, этот водитель грузовика должен был попасть под суд в скором времени. Никаких трудностей по раскрытию дела у офицера Брайана Дугласа не было, произошедшее виделось как на ладони благодаря очевидным доказательствам. Это успешно закрытое дело он пересказывал за последнее время не раз, иногда меняя слова местами, но оставляя каркас уже отчеканенной истории:

«Водитель транспортной компании «Мастерс и Ко» Брюс Фишер был пьян перед выездом на маршрут. Относясь безразлично к возможным последствиям, он сел за руль грузовика. Элизабет Стивенсон, девушка двадцати пяти лет, переходила дорогу у дома по адресу Эвергрин 22, слушая музыку в наушниках. Не ожидая каких-либо столкновений, переходя улицу в положенном месте и на зеленый свет светофора, она не услышала гул приближающегося грузовика, который сбил ее и врезался в стоящие рядом машины. После удара произошла утечка топлива и возгорание. Девушка находится в крайне тяжелом состоянии. Оперативные действия полиции города, медицинской службы и пожарных смогли предотвратить еще большие последствия этого инцидента.»

Черный автомобиль подъехал к городской больнице и остановился на месте для инвалидов. Из него вышел презентабельного вида высокий мужчина, чьи морщины на лице из слабо заметных стали грубыми и наработанными за последние недели. После прохождения регистрации, он поднялся на третий этаж и распахнул дверь одного из кабинетов.

– Мистер Стивенсон. – не поднимая головы отрывисто произнес доктор Джон Хинкли, залитый светом из окна и мирно заполняющий какую-то медицинскую бумагу. – Присаживайтесь.

Отодвинув свой не заполненный до конца документ, он вынул из ящика стола толстую папку, из которой небрежно торчали бумаги разного цвета.

– Я надеюсь вы скажете мне что-то хорошее. Я уже не могу слушать плохих новостей. – возвращая дыхание в норму сказал Стивенсон.

Врач едко улыбнулся из-под своих сероватых от возраста усов и открыл папку, после чего с изрядным профессионализмом долистал до нужной ему страницы.

– Ваша дочь сильная девушка. Мы сделали все, что могли. Вы помните в каком состоянии она была, когда попала к нам. – кивая отштудировал доктор.

Мужчина напротив него почти оскорбился этими словами. Кому как не ему помнить тело дочери, поломанное словно старая кукла и обожженное до красного мяса, будто с такой куклой играло не одно поколение избалованных и глупых детей. Стивенсон учился в плохой школе, дрался со всеми подряд в детстве, служил в армии, сам тяжело болел. Чего только плохого он не вспоминал за свою жизнь. Но ничего хуже этого не было. Все последние недели словно горел он сам, горел непрерывно, днями и ночами. По утрам, выходя из дома и наблюдая за восходом солнца, он чувствовал себя куском мяса, помещенным в духовку, из которой не мог выбраться, как бы сильно он не стучал по стеклу. Солнце сжигало его своей отстраненностью и спокойствием. «Оно тысячу раз поднимется и уйдет, когда она умрет. Когда я умру. И после этого еще миллионы раз. Что ему до таких, как мы.» – думал он, нащупывая ключи от машины в утренних лучах. Не было никаких иллюзий на счет того, что пожар этого горя можно залить алкоголем, но рука сама тянулась к бутылке почти каждый день, так же, как и губы его уже не могли без жара сигареты.

На следующий день после происшествия он долго вращал барабан револьвера, который хранил в своем домашнем столе. Сначала он хотел выпустить все шесть пуль в водителя грузовика, который счел возможным убить солнце его жизни и теперь прохлаждается в изоляторе. В его голове мелькали яркие картинки, обрисовывавшие проникновение в изолятор, расталкивание всех полицейских, которые станут на пути. Следующие картинки показывали ему глаза этого чудовища, которые через секунду нашпиговывались содержимым барабана револьвера. Однако вскоре эти картинки сменялись другими, где для избавления от уничтожающей боли ему нужна была лишь одна пуля. Такой роскоши он не мог себе позволить, ведь в его жизни были еще увесистые жизненные успехи, которые он, как человек гордый, не собирался списывать со счетов, не говоря уже об остальных членах семьи, его жене и сыне. И Лиззи.

Он все еще надеялся, хотя врачи отговаривали его от этого вредного занятия. Много раз он сравнивал свою позолоченную карьеру и позже свою компанию с тем, чего он добился в так называемой личной жизни. Сравнения эти были то в одну пользу, то в другую, то сейчас чаша весов до того накренилась, что с грохотом оторвалась.

– У меня для вас две новости, мистер Стивенсон. Хорошая и плохая. С какой начать? – продолжал Хинкли.

– С хорошей. – сказал Стивенсон и приготовился ко всему, чему угодно, сложив кисти в замок.

– Видите ли, ваша дочь получила сильнейшие повреждения костей, внутренних органов и кожного покрова. Как только она поступила к нам, мы не надеялись на что-либо. Вы помните, что мы вам заявляли. – бегая глазами по столу сказал доктор. – Однако. – остановился он и посмотрел на посетителя. – Однако Элизабет оказалась сильнее наших ожиданий. Сейчас она вышла на плато, ее состояние стабильное. Это была хорошая новость.

Стивенсон невольно поднял уголок губы.

– Что же касается плохой новости… – доктор снова опустил глаза в стол и они забегали, словно изучая его. – … несмотря на то, что сейчас мы уже не бьемся за ее жизнь так, как раньше, она все еще в опасности. Ее организм может отказать в любую минуту, не успев восстановиться, да и однозначного процесса восстановления мы не видим. Может начаться кровотечение в мозг, или не справиться сердце, или отказать легкие, или что-то в этом духе, не буду утомлять вас перечислением всех возможных вариантов, они вам явно ни к чему. Одним словом, гарантий мы дать не можем, здесь уже мы играем на поле господа.

Губы Стивенсона вернулись в обычное положение, он тяжело выдохнул и тоже опустил глаза. Все дальнейшие расспросы доктора ни к чему не привели, вариантов не было. Даже столь лелеемая им возможность материальной помощи лечению дочери оказалась бессмысленной. На вопрос о том, что же ему делать, седоусый врач лишь скупо посоветовал надеяться на лучшее и не терять надежды. Он не мог привести статистики подобных случаев, так как не имел ее ни в своей голове, ни на своем большом белом столе.

После дальнейшего непродолжительного и бессмысленного разговора, Стивенсон вышел из кабинета и, с разрешения врача, направился к палате дочери.

За толстым стеклом на больничной койке лежало тело, полностью замотанное в бинты и частично закупоренное гипсом. Единственными участками тела, которые можно было разглядеть, были глаза и область рта с носом, к которой была присоединена дыхательная маска, трубка от которой уходила в громоздкий аппарат. От тела тянулись и различные датчики через красные и синие провода. Мигающие большие дисплеи, окружавшие тело, казались намного более живыми, чем Лиза.

Стивенсон не в первый раз видел ее такой, но каждое его недолгое дежурство у этого стекла навевало боль, с которой, как он понимал, даже в очень далекое сравнение не идет боль той, на которую он смотрит. Глаза Лизы были закрыты, ни разу отец не видел их открытыми с момента аварии. Он помнил какими красивыми они были еще в то утро.

Спросив выходившую из палаты медсестру о состоянии Элизабет и получив ответ, аналогичный ответу доктора, он еще раз взглянул через стекло и направился к выходу.

Идя к машине, он думал о том, что все его возможности ничего не стоят, он беспомощен, как и его дочь. Сев в машину и минуту посидев непрерывно смотря на чистую белую стену больницы, он поехал в свой дом номер девять на улице Сент-Джон.

– Я схожу в воскресение в церковь, Дэвид. И тебе советую наконец поехать со мной. Что нам еще остается? – кусая губу сказала мать Лизы, присаживаясь на стул после изнурительного выдавливания каши в миску их болонки Фрутти, которая стояла в дальнем конце кухни и без аппетита смотрела на происходящее.

Стивенсон молчал. Он рассказал ей все, что знал на сегодняшний момент о состоянии дочери. Сложив руки и опершись спиной на кухонную раковину, он, как и Линда, смотрел в пол.

Будучи религиозным человеком, Линда сразу обращалась к богу с молитвами в своей голове, что делала и сейчас. Дэвид не был большим приверженцем церкви, однако, как человек, выросший в католической семье, принимал бытие бога. Но, скорее искусственно и по инерции. Чем больше усилий он предпринимал в жизни и чем чаще они приносили свои плоды, тем менее он верил в то, что господь ведет его руку или руки окружающих. Он все больше казался ему смотрителем зоопарка, который медленно перетекает в кладбище и обратно.

– Что-то случилось? – аккуратно спросил зашедший на кухню Джимми.

– Сестре лучше. – холодно ответил Дэвид, вытянув губы. – Но еще не настолько, чтобы она вернулась.

Джим не был из глупых сорванцов, которые бегали вокруг школы и кидались в окна камнями. В свои четырнадцать лет он полностью понимал происходящее и чуял, слово гончий пес, аромат недосказанности в голосе отца. При этом, понимая, что расспросы не продуктивны, как было всегда, он повернул назад и поднялся в свою комнату на втором этаже дома, где его настиг усталый вопрос матери о его желании поесть.

Стивенсон вышел на крыльцо дома и закурил последнюю сигарету. Дым разошелся по телу и мягко обволок его голову, смягчая полет мысли. «Видимо смысл поехать на воскресную службу в этот раз действительно есть.» – подумал он и с интересом посмотрел на тление табака.

Служба закончилась, и прихожане тихо стали расходиться по домам, вставая с грубых и крайне неудобных скамеек, своим неудобством отвлекавших от раздумий о высоком. В этот раз Линда, которая слушала службы всегда с большим вниманием, совершенно не упускала ни одного слова пастора Льюиса, который сегодня в начале службы неожиданно сменил тему своих речей с очередной библейской истории на рассказы о сопротивлении тьме. Сегодня его явно что-то взволновало, так как в другие дни он скорее читал лекции в духе академического профессора философии, когда как сегодня он взмывал руками вверх, после чего камнями опускал вниз, раскрывал веером пальцы и вещал о предмете драматично, словно заправский актер провинциального театра. Присутствующие бабушки были под большим впечатлением, как, впрочем, под таким же впечатлением они сидели и через несколько часов перед сериалом о любви.

Дэвид, в отличие от жены, если и приходил когда-то на службы по большой просьбе жены, то никогда особо не вникал в происходящее, лишь рассматривая строение церкви и особенно витражное окно из разноцветных стекол, возвышавшееся за святым отцом. Джим же давно отказался от этой скучной затеи и всегда был или казался очень занятым школьными делами, чтобы пойти с родителями.

Стивенсон сел в машину и принялся ждать жену, которая ворковала со своей подругой, как это обычно делают дамы в возрасте, со вздохами, поддакиваниями и постоянным киванием головой. Гипнотически не сводя глаз с церкви, он размышлял о смысле того, зачем он, его жена, вообще все эти люди ходят сюда. Как его семье помогли походы Линды за этими библейскими сказками? Что дала Линде ее набожность? Этот крест на стене в гостинной спас ее дочь? «Нет.»-отвечал себе Дэвид. К чему тогда все эти высокие башни, зажженные свечи и ролевые игры с вином? «Да-да. Они всегда найдут объяснение, смысл для всего этого.»

Впереди пробежала уличная собака и скрылась в кустах на другом стороне улицы. «А ведь она спокойно обходится без всех этих побрякушек и посмотрите на нее.» Дэвид помассировал себе глаза и полез рукой за пачкой сигарет. Ничего не изменилось, пачка все также была пуста. «И опять чуда не случилось.» – подумал Дэвид.

Линда села в машину с улыбкой на лице. Муж косо посмотрел на такое развитие событий. Он не видел ее улыбающейся с момента трагедии, но теперь мышцы ее лица совершили неожиданные манипуляции словно гром среди ясного неба.

– Что там такое?

– Я не знаю, может не все еще потеряно. Давай домой. – энергично оглядываясь по сторонам ответила Линда, не поворачивая голову на мужа.

Дэвид не стал ее расспрашивать подробнее, потому что ясно понимал, что Линда снова взяла себе в голову очередную глупость и только зальет его ее потоками. Внешне Дэвид был примерным семьянином, но на его браке уже давно выросли сосульки, которые иногда падали ему и супруге на головы.

Следующие несколько дней прошли также, как и все предыдущие. Дэвид вынашивал планы по расширению своего бизнеса и занимался оперативными вопросами. Его среднего размера сеть городских закусочных была беременна новыми возможностями, которые ей давала хорошая прибыль. Нужно было лишь нащупать точку в окружающем пространстве, которую можно расширить до портала в будущее.

Так думал Стивенсон, занимаясь мозговым штурмом в своем кабинете на втором этаже самого большого ресторана компании «Бифферс», каким он старался его величать. Он отвлекался лишь на базовые потребности и на мысли о Лиззи, которые часто сбивали его с продуктивного настроя. Он понимал, что жизнь идет, но балласт, состоящий из мыслей о дочери, сильно замедляет ее ход и делает краски блеклыми. Последние новости из больницы не давали покоя. «Где же тут хорошая новость? Они обе скверные. Ваша дочь можешь умереть в любую минуту. Вот так новость, чем он вообще мог ее перебить?» – думал Дэвид по несколько раз на дню. Его раздраженный мозг использовал сочетание хорошей и плохой новости доктора как мученика, которого нужно пытать, не давая ему погибнуть.