В краю несметного блаженства

– Ладно. Может, они и не имеют права забрать тебя насильно, но они могут сделать это под угрозой вызова Надзора. Надзор сейчас бешеный, он не будет разбираться, добровольно ли ты проживаешь со мной или я захватил тебя в заложники. Серьёзно. А я не хочу отправиться к Доновану за третье нарушение! Твои родители многое могут наболтать, лишь бы вернуть тебя обратно в семью. Мне самому страшно.

– И что же нам делать, чтобы остаться вместе? – Рокси подняла заплаканное лицо на Веха. Она продолжила шёпотом: – Я не хочу к ним… они желали смерти моему ребёнку! Они смотрят на меня, как на проститутку! Они заставят меня пойти на плодовую очистку! Помоги мне, Вех…

– Я помогу тебе, чем смогу, Ро. Просто скажи, к какому часу мне стоит их ждать.

– Завтра в шесть вечера.

– Пойдём ещё немного прогуляемся, а потом поедем домой. Я пока всё обдумаю в своей голове. Мы справимся.

Вечером, уже лёжа в постели и неспешно погружаясь в сон, Вех впервые ощутил в груди непривычное тепло, которое вдруг возникло от продолжительной близости к Рокси. Она заснула почти сразу же, как только легла в постель, аккуратно расположившись на боку, чтобы не придавить живот. Вех случайно коснулся её худой спины и покрылся мурашками от приятного ощущения и осознания, что рядом с ним спит живой человек, успевший стать ему близким, даже чересчур близким, и что у этого человека, как и у него самого, в жизни не всё гладко. До этого момента Вех воспринимал себя одиноким атлантом, на плечи которого водрузили все общественные проблемы вместе взятые, но теперь пришёл к выводу: страдают все. А двоим страдальцам справляться с трудностями куда легче, чем в одиночку. Страдальцы искренне любят друг друга, ибо видят друг в друге зеркальные отражения жизненных мучений, а потому готовы на любые подвиги, только бы их любовь горела дальше и никогда не угасла. Воодушевившись этими героическими мыслями, Вех обхватил Рокси и нежно обнял её так, чтобы не разбудить, но она зашевелилась и зашипела во сне. Пришлось убрать руки и самому начать засыпать: завтра вставать на работу, завтра встречаться с родителями.

Вторник прошёл с той же незначительностью и скукой, и рассказывать про него абсолютно нечего, разве что людей в Центре незначительно прибавилось. Наверное, они стали жертвами кинопремьеры и были вынуждены отказаться от похода на работу в понедельник. А ещё Вех заметил перемены в настроении доктора Брайана. Если вчера, несмотря на свою помятость после избиения, он источал положительную энергию и в целом выглядел одухотворённо, то сегодня над его головой как будто нависла стая дождливых туч.

– Кризис средних лет, – скрепя сердце ответил доктор Брайан, когда Вех спросил о его угнетённом состоянии. – Я долго скрывал мучительную потребность копания в самом себе, но с недавних пор у меня не осталось сил, чтобы улыбаться сквозь боль, пафосно ораторствовать во время исследований и не замечать того, что со мной творится. Сперва ушла Ренда, теперь меня избивают безумные дети-садисты, а что будет далее? Меня убьют? Посадят на цепь? Что-нибудь сделают с моими родителями? Так жить невозможно, Вех. Я не нахожу себе места в этом мире. Я работаю в Центре Изучения Послесмертия и не понимаю, над чем работаю, не понимаю, какова наша цель. Мы давным-давно выявили основные характеристики послесмертия, как оно проявляется и как устроен мир, в который попадают умершие. Дальше ничего не развивается, за исключением экситантина и пластин. Чего от нас хотят? К чему эти многочисленные исследования? Для галочки?

Вех принялся успокаивать доктора, тем не менее согласившись с некоторыми его умозаключениями:

– Тише-тише, нас могут услышать. Не стоит устраивать паники.

– И пускай услышат! Начальство должно знать, что персонал находится в замешательстве и не имеет былой тяги к работе! Я устал терпеть…

– Доктор Брайан, на самом деле я, как и вы, также задавался вопросом о целесообразности экспериментов с послесмертием, вернее, меня к этому вопросу подтолкнули… Мы можем действовать умнее, гораздо умнее, чем нытьё и недовольство. Почему бы нам не наладить контакт с начальством и не спросить лично о дальнейших перспективах по поводу послесмертия? Они не откажут нам в ответе, не смогут ускользнуть, ибо это выйдет слишком дорого для их кристально чистой репутации. Когда у нас следующее собрание, совещание, вы не знаете?

– Не знаю, ничего не знаю. Всё начальство сейчас перевёрнуто вверх тормашками и собирается сменяться. Я слышал об этом маленькими кусочками.

– Сменяться? Чёрт, что же происходит?.. Значит, обратиться пока не к кому. Остаётся только ждать.

– Не знаю, насколько хватит моего ожидания. Я уже не выдерживаю… – мрачно заключил Хемельсон и продолжил работу.

День сменился вечером. Вех перед приходом гостей не стал менять своего спортивного костюма, а помог Рокси накрыть небольшой и небогатый на кушанья стол (так как ожидал, что гости не задержатся надолго) и подготовился прежде всего морально. Ему не хотелось отпускать Рокси, потому что они вместе прижились и стали как бы привлекательным друг для друга дополнением, благодаря чему важно было накидать в голове набор нужных фраз и не опозориться. Этим Вех и занимался.

– Ты готов? – спросила Рокси, подойдя к нему со спины и без всяких стеснений поцеловав его в приоткрытую шею.

– Ты тоже не подведи, – серьёзно ответил он. – Выгляди естественно.

Гости постучали. Парочка обомлела и побежала открывать. Вех прикрывался за спиной девушки, не желая спугнуть родителей в первые же секунды.

В дверь вошла очень высокая женщина в очках, а за ней – очень высокий мужчина, да ещё и крепкого телосложения. Он поприветствовал Веха.

– Дон как-то странно выглядит, – опрометчиво высказалась женщина, не успев осмотреть парня и занимаясь развязыванием шнурков на высоких ботинках. Когда она сняла обувь и уже по-настоящему вгляделась в лицо, перед ней стоявшее, то побледнела и ахнула: – Так это не Донован!

– Наверное, дружок его, – басистым голосом предположил папаша, сам не понимая, кто же перед ним стоит.

Вех ощущал: ситуация почти достигла своего предела, и сейчас на него посыплется шквал вопросов. Ни секунды не медля, он включился в разговор и развеял смуту:

– Да, вы правы, никакой я не Донован. И больше ему не друг. Хотите всё узнать – проходите в ванную комнату, мойте руки и присаживайтесь за стол.

Гости послушно выполнили все действия и уселись за тарелками. Вех сел прямо напротив них. Рокси села посередине обеих сторон. Можно было подумать, что она – обвиняемый, сидящий за решёткой, слева от неё – судья и его секретарь, а справа – адвокат, неуклюжий и переживающий за исход дела Вех. Кстати, по поводу суда: отец Рокси признался, чтобы прервать молчание и начать какой-никакой диалог, что работает в районном суде; свою же профессию он не назвал.

– Подожди, – прервала его женщина. – Я до сих пор ничего не поняла. Почему мы беседуем с каким-то незнакомым мальчиком, почему мы сидим в неизвестной квартире, и где Донован, ухажёр нашей дочери? Что происходит?

Веху пришлось начать говорить:

– Я хочу объявить, что Донована сегодня нет и не будет. Стойте! Не перебивайте меня! Я всё сейчас вам изложу. Хотите знать правду, хотите? Слушайте: любовник вашей дочери и мой некогда лучший друг – Донован – недавно отчалил в Орган Социальной Реабилитации на целый год! Вы представляете себе? Нет? Чего это вы скорчили такие лица?

Его план по подбору необходимых для разговора слов мигом оказался выброшен на свалку памяти. Он разнервничался, покраснел и принялся городить то, что считал нужным, без всяких прикрас и поблажек. Отец Рокси тоже сменил цвет лица и превратился в бледную статую. Треснув кулаком по столу, он остановил монологическую болтовню Веха и вскричал разъярённо:

– Это просто свинское поведение, юноша! Как вы смеете так грубо разговаривать в присутствии всей нашей семьи? Какие такие лица мы скорчили?

– Остынь, старик, – бесцеремонно ответил Вех, – и выпей водички. Я не собираюсь распинаться перед тобой или отчитываться, как ты привык в своём долбаном суде. Не хочешь такого отношения к себе – бери свою мадам за талию и проваливай вон, вас тут никто не держит, вы сами ко мне нагрянуть решили.

– Мы хотели нагрянуть к Доновану, а не к тебе, мерзавец… – прошипел отец.

– По поводу Донована не ко мне, а в Орган Реабилитации. Он сидит где-то за городом. Поезжайте к нему на здоровье, угощайте его гостинцами, а главное – сигар к нему побольше завезите, он ведь так их любит смаковать у себя во рту. Такие вот дела, папаша. Готов слушать? Дальше – интереснее. Давай ты оставишь свои дурацкие принципы где-нибудь за пределами моей квартиры и выслушаешь меня? Возьми себе салатика и супруге тоже, мы же с Рокси не зря его нарезали.

Отец с матерью весь недолгий вечер просидели во мраке, как на поминках, жуя салатные листы и тихо ими похрустывая, пока Вех расхаживал по кухне, страстно жестикулировал и услаждал их уши долгим рассказом про немыслимые похождения Донована. Каждое его слово потихоньку проливало свет на то, кем же на самом деле являлся, по их мнению, «простой рыжеволосый скромный мальчик». Он выдавал им правду с заметным удовольствием, неотрывно наблюдая за подёргиваниями их унылых лиц, когда произносилось что-то совсем из ряда вон выходящее, например, новость про то, что Рокси забеременела, будучи изнасилованной в наркотическом угаре от сигары, которую «рыжеволосый скромный мальчик» ей любезно предложил покурить. В тот момент мать подавилась чаем и дохала настолько долго и сильно, что расплакалась, но скорее всего не от чая, а от отчаяния. Она встала из-за стола и со всхлипами ушла в ванную. Отец не переставал жевать салат, стремясь как можно сильнее набить свой рот, чтобы не разразиться отборной бранью на весь этот мир, и съел один почти всё содержимое большой миски. Рокси же горела от стыда с понуро опущенной вниз головой.

– …Вот так он и оказался в Органе Реабилитации, а я сумел сбежать из этого притона. Недавно он написал мне письмо по электронной почте. Извиняется. Говорит, что завяжет со всем дерьмом, что замолит передо мной и перед Рокси все грехи, что вновь станет человеком, как только отсидит свой срок. На этом его история окончена.

Отец, не дослушав до конца, с влажными глазами бросился к Веху, приподнял его над полом и заключил в крепкие объятия. Его совсем было не узнать.

– Ты открыл нам глаза, сынок! – восклицал он и в неистовой радости, и в неистовом разочаровании. – Прости, прости меня за то, что я не давал излить тебе свою душу. Мы, оказывается, совершенно ничего не знали о Доноване. Да я его!.. Да я этого сукиного сына засужу ещё сто раз! Я добьюсь этого от судьи! Он из Социальной Реабилитации никогда в жизни не выйдет! Боже мой, моя дочь, моя бедная дочурка, моя Рокси! – Он бросил Веха и пошёл нежно обнимать девушку. – Что же этот монстр сотворил с тобой, солнышко? Он растлил тебя, он растлил мою девочку!

– Я так понимаю, наш конфликт улажен? – с ухмылкой на лице убедился Вех.

– Безусловно. Улажен. Ты заручился моим полным доверием. Спасибо тебе за то, что помог Рокси в этой страшной ситуации, что не оставил её одну. Отныне ты – наш полноценный семейный друг.

– Стойте. Нужно обговорить два кое-каких момента.

– И какие же это моменты? Я внимательно тебя слушаю.

– Момент первый: вы позволяете мне жить совместно с Рокси, ухаживать за ней и защищать, пока её законный кавалер отбывает срок?

– Поначалу я хотел забрать Рокси обратно к нам, но теперь понял: ты станешь для неё надёжной опорой. Только обещай, что никому её не дашь в обиду и будешь информировать нас о состоянии её здоровья и здоровья будущего малыша.

– Этим я и занимаюсь.

– Второй момент?

– На второй момент вы уже косвенно дали ответ. Могу ли я убедиться в том, что вы выбросили из головы все мечты о плодовой очистке Рокси? Когда я впервые услышал об этом, у меня волосы всему по телу встали дыбом. Как вы вообще могли о таком заявлять своей дочери?

– Мы… мы всё тогда неправильно поняли. Разумеется, об этом – ни слова. Если она хочет ребёнка, пусть и от этого рыжего дьяволёнка, то мы только поможем ей и поддержим её.

– Я рад это слышать. Спасибо за вечер.

Отец отправился вызволять супругу, на тот момент продолжавшую прятаться в ванной. Они поговорили через закрытую дверь и вскоре соединились. Он наговорил ей столько любезностей насчёт Веха и Рокси, что она как будто бы прозрела, и её доселе набитые слезами глаза в один миг стали сухими. Затем, в некотором отдалении от парня, они руками подозвали к себе дочь, краснощёкую и взволнованную, и принялись переговариваться уже с ней. Вех не подглядывал, не подслушивал и терпеливо, как статуя, ожидал в коридоре, когда гости придут прощаться и одеваться на улицу. Под конец их разговора он увидел, как они, выходя из-за угла, по очереди обнимаются друг с другом, и от этого искреннего зрелища внутри у него появилось успокаивающее ощущение, словно с души свалился тяжёлый груз, словно петля сорвалась со связанной шеи.

Родители пришли в квартиру Веха мрачными, сидели в ней подавленными, а покидали её в весёлом опьянении и с далёкими мыслями о будущем. Наверняка их исцелила правда из уст парня. Наполненные ложью и предубеждениями, они поначалу обожглись этой правдой, заревели, зашипели от неё, как поражённые бесы, но правда начала делать своё дело, пересилила зло и наконец избавила их от душевных ран.