Rassolniki

Около дома зацепил зрением двух детей, играющих в заснеженной песочнице. Остановился, вспомнил, как с Ленкой – своей первой любовью, так же играл в этой песочнице, а потом, уже в старших классах, целовался. Правда, после школы Ленка уехала за границу, и любовь закончилась.

Приятные нотки ностальгии заглушил резкий мужской голос – кто-то стремительно приближался сзади.

– Ты что пялишься, сука? – Александр повернулся, увидел перед собой парня лет двадцати, «приблатнённого», в серой, под цвет глаз и всего лица, кепке, со шрамами на обеих щеках, с облезлыми губами.

– Хули надо, ты кто вообще? – продолжал распаляться тип.

– Да успокойся ты, жил я здесь, приехал недавно, вот хожу, ностальгирую, вспоминаю, как когда-то сам играл, – начал было объясняться Рублев, но потом передумал и даже приготовился к драке.

Однако собеседник поменял интонацию. Ещё бы лицо поменял.

– А, ясно! А я думаю – педофил какой, сейчас их развелось! Колян! – серолицый протянул руку.

– Александр! – Рублёв ответил.

– Значит, в этом доме живёшь? А что, приехал откуда? Навсегда?

– Из Москвы приехал.

Серые глаза незнакомца блеснули искренним интересом.

– В гости, значит?

– По работе, журналист я. – Александру разговор уже стал надоедать, он повернулся и начал было шагать в сторону своего подъезда, но серолицый окликнул его.

– Э, Сань, ну ты это, заходи в гости, я в этом же доме живу, в 15-ой! Моя тоже журналистом хочет стать, расскажешь, что там и как! – у парня выражение глаз снова поменялось, теперь это были глаза юродивого, просящего милостыню.

– Зайду, прямо завтра и зайду, – ускоряя шаг, отвечал Рублев, желая как можно скорее отвязаться от назойливого соседа. Перед тем как зайти в подъезд, не удержался, взглянул ещё раз на Коляна.

«Ну и ебло!» – подумал вслух и хлопнул входной дверью.

VI

В церковь приехали в восьмом часу. Кроме них здесь никого не было, только лики святых. Батюшка задерживался.

Храм имени Александра Невского. Рублев частенько бывал здесь раньше, но по утрам или во время праздничных ночных служб, когда весь храм наполнялся светом и людьми. Нынче же стоял мрак. И не души.

Где-то в углу у иконы Николая Чудотворца горели две свечи. Зажженные, кажется, звездами, что мерцали в окнах под большим куполом в центре храма. Других икон было не разобрать – их покрывали воздушные, но чёрные облака. Этот же жуткий туман окутывал гостей. Где-то за алтарём раздались шаги, скрипнула дверь.

– Сейчас включу свет! – взорвался чей-то бас, настолько громкий, что даже туман вздрогнул.

В миг по всей церкви зажглись сотни электрических свечей. Рублёв успел увидеть, как обидевшиеся ночные светила утонули в глубоком небе, но свечи у Николы даже не вздохнули.

Бас принадлежал бородатому мужчине в джинсах – он, улыбаясь, приближался к пришедшим. Рублёва почему-то смутило сходство тонких дуг его улыбки и бровей.

– Это отец Иоанн, – представил священника Ведов.

Рублёв замешкался, он всё не мог понять, как ему поприветствовать священнослужителя, поцеловать ему руку или просто пожать – ведь он не в рясе сейчас, значит, уже не «на работе». Иоанн разгадал паузу и первым протянул руку.

– Здравствуй, Саша!

– Приветствую! – Рублёв снова смутился.

– Пойдёмте, присядем, – предложил Иоанн.

Поднялись по винтовой деревянной лестнице на второй этаж. Там в углу стоял дубовый стол, три стакана, видимо, с кагором.

– Это была моя идея, Саша, пригласить тебя ко мне, – начал интриговать священник, опускаясь на широкую резную табуретку, – я хотел бы, чтобы ты правильно понимал, что в городе происходит.

– Да, кстати, – перебил священника Ведов, – отец Иоанн занимается у нас идеологией, но это не для печати, сам понимаешь.

Сразу четыре глаза уставились на Рублёва – хотели, видимо, понять, удивится ли тот раскрытой информации. Александр не стал показывать своих эмоций, хотя и был слегка шокирован.

– Так вот, ты же журналист, Саша, – продолжил священник, уже далеко не басом, – ты должен всех выслушать, а потом делать выводы, я прав?

Рублёв поморщился, но кивнул. Поморщился, потому что ненавидел тех, кто пытался рассказывать, как нужно работать журналистам.

– Главное, что ты должен знать, Саша, RASSOLNIKI – это не преступники, это не оголтелые отморозки. RASSOLNIKI – это наш ответ Сатане.

«О как! Мощно!» – Александр не смог сдержать улыбки.

– Мы никого не убиваем, – продолжал батюшка, – всё, что мы делаем – учим. Даём топоте понять, что за злом неизбежно следует наказание, что за все свои поступки рано или поздно придётся отвечать. Знаю, ты спросишь, на каком основании мы берём на себя ответственность Бога?

Речь отца начинала походить на монотонную проповедь, у Александра загудела голова – мозг чему-то сопротивлялся, а Иоанн, между тем, продолжал:

– Сегодня, Саша, неравные силы – сил зла в человеческом обличии больше, поэтому мы обязаны ему сопротивляться, драться за богоугодное дело и иногда решать – кого, когда и как наказывать. Если черти вселяются в людей, почему ангелы не могут вселяться? Да, в итоге получается война людей против людей. Но это только на первый взгляд. Если взглянуть глубже, то ты увидишь, что идёт война Бога с Дьяволом. Мы за Бога, а ты за кого?

«Приехали! Ну как тут реагировать? – Александру уже даже улыбаться расхотелось. Похоже, священник меня зомбирует. Одну и ту же мысль повторяет несколько раз подряд. Избитый приём. И, конечно, всё это должно венчаться вопросом, на который невозможно не ответить так, как хочет собеседник. Пора попытаться сменить тему».

– А Вы, отец Иоанн, как пришли в RASSOLNIKI? Вам-то кто мозги обработал? – спросил Рублев.

– Я только хотел сказать, что сегодня Дьяволы – это те, против кого мы и устраиваем свои акции. Это топота. Это самые страшные грешники, – Иоанн и не собирался отвечать на вопрос Рублёва, – причём грешники уже не в первом поколении. Они настолько укоренились за последние лет девяносто в России, что их только каленым железом надо гнать, самыми жестокими способами.

– А как понять, кто грешники?

– Вот, хороший вопрос, – заулыбался Иоанн, и Рублев понял, что поспешил, – мы же не изверги, мы же только тех, кто реально замешан в тёмных делах, перевоспитываем. У нас, допустим, есть свои люди в органах, они нам часто сообщают точки, где творится неприглядное, людей, которые заслуживают уголовного преследования, но по каким-то причинам его избегают, у нас огромная база, поверь. Плюс наша собственная сеть очень обширна, RASSOLNIKI есть везде, в каждом районе. То есть ты понимаешь, Саш, наша задача не всех подряд перевоспитывать. А только тех, кто не дружит с законом, с культурой, духовностью, то есть тех, кто не дружит с Богом. Пафосно? Но ты-то понимаешь? – отец Иоанн замолчал и начал ждать ответа, поглядывая куда-то сквозь Рублёва.

Рублёв отпил кагор, облизнулся и долго придумывал, что бы такое спросить, чтобы опять не отвечать батюшке.

– Скажите, а почему вы все уверены, что такие люди появились благодаря, скажем так, советской власти? – Александру показалось, что его вопрос прозвучал невнятно, решил срочно уточнить, – то есть, почему вы уверены, что топота – это порождение красной России? Что, до этого не было гопоты?

Иоанн снова улыбнулся, и этого вопроса он тоже наверняка ждал.

– Ну, во-первых, бездуховных не было – даже воры и убийцы верили в Бога, во-вторых, не было ТАК много гопоты. Так что да, я убеждён – массовый характер этого беззакония и бескультурья, с плодами которого мы сейчас и боремся, это именно порождение Революции 1917 года. Тогда к власти пришла именно топота. Бандиты, понимаешь? И они всем правили почти век, – батюшка погладил свою бороду, глубоко вдохнул, снова погладил бороду, – Саш, пойми, для RASSOLNIK’ов топота как выкидыш СССР – это всего лишь теория. И у неё много слабых мест. К тому же в первые красные десятилетия порядочных людей было гораздо больше, многие ещё верили в традиции, носили кресты, боготворили землю, на которой жили, но, в конце концов, их просто обманули, аппарат хорошо это умел делать.

Рублев слушал, и всё чаще отпивал кагор, может быть, головная боль быстрее улетучится…

Отец Иоанн продолжал монотонно рассказывать: