Заимка в бору

– Готов, – отвечал дежурный.

– Давай!

Дежурный дергал за шнурок звонка, и рабочий выбрасывал в одно из отверстий в потолке живого голубя – неожиданно для стрелка – справа или слева. Испуганно хлопая крыльями, голубь взлетал. Гремели выстрелы, и он падал окровавленным комком. Гораздо реже благополучно улетал. Изгородью из проволочной сетки был огорожен квадрат площади: если голубь падал не сразу, а за сеткой, это считалось промахом.

Вечером рабочие собирали убитых голубей и отправляли в Данию, как дичь. Почти всегда первое место по меткости стрельбы занимал Николай Иванович Давидович – всегда спокойный, немногословный, уверенный в своем мастерстве лучшего стрелка. Как победитель соревнований, он получил серебряный жбан, настольные дорогие часы, серебряное блюдо, щит с перекрещенными охотничьими ружьями и двумя летящими голубями из эмали в центре, книги в дорогих переплетах и много другого. Я дружил с его дочерью Катей и видел все это у них на квартире.

На соревнованиях по стрельбе мы, мальчишки, не спускали глаз с гвардейского корнета гусарского царско-сельского полка с французской фамилией – Галл. Он зимой носил ярко-красную фуражку. Вместе с отцом генералом он был выслан в Барнаул из Петербурга за какие-то провинности при дворе царя. На моих глазах, когда он стоял в блестящем мундире на стартовой площадке и крикнул «Давай!», ему выкинули из поперечной траншеи совершенно белого голубя, случайно пойманного с сизарями. Гусар замахал поднятым вверх ружьем, давая знать судьям, что он отказывается стрелять. Белый голубь в православной церкви является олицетворением духа Божьего. Ему сейчас же выкинули сизаря, но он промахнулся. Оба голубя улетели в город. В «святого духа» офицер не посмел стрелять, и это было одобрено всеми!

Стрельба по живым целям— сизарям продолжалась до вечера.

Почему такая жестокая забава не вызывала во мне жалости, как сейчас при одном воспоминании об этом? Вероятно, потому, что на «Садках» стреляли голубей много знакомых людей. Они бывали у нас дома. Ездили вместе на охоту с отцом, а я вместе с ними. Вообще меня влекло тогда к природе через мушку ружья и поплавок удилища. Это сменилось на всю жизнь стремлением к изучению природы и ее охране.

О том, кем родители хотели видеть меня в будущем, я узнал потом. Отец— математик хотел, чтобы я поступил в реальное училище и стал статистиком или экономистом. Реальное училище подготовляло для поступления в политехнический институт и в другие институты, выпускающие инженеров. В старших классах реального училища преподавалась высшая математика. Мать— медичка хотела видеть меня в будущем врачом и настаивала, чтобы я держал вступительные экзамены в гимназию. Там преподавали латынь, языки, и окончившие поступали на медицинский или на гуманитарные факультеты университетов. В то время для поступления в первый класс гимназии или реального училища нужно было сдавать экзамены по арифметике и русскому языку. Подготовляли ребят в городских школах и на дому.

Отец настоял на своем, и я помню, как осенью меня повезли с заимки в город сдавать вступительные экзамены. Проехали по плотине пруда, и я увидел училище. Огромное кирпичное здание показалось мне страшным, хотя я видел его много раз раньше и не обращал на него внимания. Двухэтажный дом был так не похож на обычные деревянные дома в Барнауле.

Толпа родителей ждала в коридоре. Нас, совсем еще маленьких семилетних мальчишек, посадили за парты в большом классе. Мы остались одни, испуганно озираясь и готовые вот-вот заплакать. Вошел инспектор училища Г. И. Антонов, толстый, в форменном сюртуке с блестящими пуговицами в два ряда и петлицами со звездами ка воротнике. Мы испуганно сжались.

– Встаньте, дети! – ласково сказал инспектор.

Мы неловко поднялись.

– Теперь садитесь, начнем диктант!

Внятно произнося каждое слово, медленно, с остановками, он диктовал, а мы писали. Казалось, диктанту не будет конца. Однако на самом деле мы заполнили всего одну страницу в ученической тетрадке.

Вошло еще несколько учителей, и начался экзамен по арифметике. Не чувствуя под собой ног, я подошел к столу, за которым сидело несколько чужих дядей.

– Сколько будет, если сто разделить на двадцать? – спросили меня.

Я стоял, хлопал глазами и молчал.

– Сколько в рубле пятаков? – помог один из преподавателей. Дома на заимке я потом легко ответил отцу на этот вопрос – но сейчас молчал, и это был «провал»!

Счастливого, меня увозили на заимку огорченные родители. Но удивительно – как я выдержал без труда экзамен на следующий год – не помню совершенно!

Промелькнула зима. В марте в Барнауле только начинало таять. Чернели дороги. Шла заготовка льда на реке для погребов. На склонах бугров появлялись первые улыбки весны – проталины. Бахрома сосулек свисала с крыш к вечеру после солнечного полудня. Хором чирикала воробьиная стая на черемухе. Задолго до прилета скворцов начинали петь большие синицы. В марте мы уже переезжали на заимку, хотя кругом дома еще высились сугробы ноздреватого снега. Весна с каждым днем брала перевес над зимой.

Где-то между 1905 и 1907 годами у нас на заимке появилась первая в Барнауле скворешня, «моя», как я уверял мальчишек, хотя мое участие в этом заключалось только в подавании отцу молотка, пилы и гвоздей.

Об охране птиц в то время никто не слышал. Даже известный натуралист дореволюционной России М. Богданов в своих книгах «Мирские захребетники» и «Родная природа» писал, как надо ловить птиц, а одна из глав называлась «По гнезда, по яйца». Отец не разрешал мне разорять гнезда птиц на заимке. Но в соседнем бору Куратова весной можно было услышать, как тревожно кричали дрозды. С тревожными криками они перепархивали с ветки на ветку, опустив крылья и подняв хвосты. Это там на поляну вышел мальчик. В руке он держал картуз с яйцами диких птиц. Дрозды усилили крики, появились еще взволнованные птицы, заслышав тревогу.

– Айда суды, Васька! – крикнул мальчик, – однако здеся дроздово гнездо и где-то!

Вскоре собралось на поляне несколько босоногих ребят с шапками и картузами, наполненными яйцами диких птиц. Общими усилиями гнездо дрозда было найдено. Яйца взяты и разделены, а гнездо сорвано и брошено на землю.

Ни у кого тогда в мыслях не было упрекнуть ребят в браконьерстве, да и слово это тогда не было известно. Ребята до вечера забавлялись дома, катая по наклонной доске яйца – чье дальше укатится, тот выиграл!

А взрослые в деревнях нагружали лодки яйцами диких уток и чаек. Сегодня это кажется невероятным, когда столько внимания уделяется охране природы!

Жили мы летом по-прежнему на заимке около города. Однажды солнечным днем я забрался на стог сена. Рядом шумел сосновый бор. Я лежал на спине и смотрел на белые облака в голубом небе. И вдруг снова возникло желание взять тетрадку и написать обо всем, что вижу. Сбегать домой и достать из ранца чистую тетрадку и карандаш не заняло много времени. Я снова взобрался на стог и оглянулся, вдыхая аромат свежего сухого сена. Бор круто спускался к реке, виднелась широкая полноводная Обь с белоснежным двухэтажным пароходом на середине. Поздняя «коренная», летняя вода со снежных вершин Алтая затопила луга, разлилась по ним, из воды торчали только вершинки кустов. Другого берега не было – разлив разошелся верст на десять. Громкий флейтовый свист иволги заставил меня посмотреть на соседнюю березу. Ярко-желтая птица с черными крыльями и черным хвостом на моих глазах подлетела к гнезду. Оно висело в развилке между двух сучков березы, как гамак. Пестрая бабочка присела на стог. Над головой зазвенела запоздалая песня жаворонка. Кругом стрекотали крупные зеленые кузнечики… Все это и многое другое было записано в тетрадь в том порядке, как это я видел, с собственными комментариями. Волнуясь, зачеркивая и снова записывая, я весь отдался порыву творчества.

Наученный горьким опытом, на сей раз я аккуратно переписал все заново и только тогда показал отцу.

Он прочитал и с удивлением посмотрел на меня поверх очков. То, что я написал о природе, ему явно понравилось. А когда показали знакомым, похвалы так и посыпались, а тетрадку где-то «зачитали».

Охота и сенокос начинались в те времена в Петров день —29 июня. Как раз к этому времени пришла посылка с Тульского оружейного завода с одноствольным ружьем небольшого калибра. Это был подарок отца – за то, что я перешел в пятый класс, а значит, получил «начальное образование» городских училищ.

В воскресенье мы поехали с отцом на охоту. Тогда не надо было далеко ездить – дупелей[8 - Дупель – птица из отряда ржанкообразных семейства бекасовых (примечание редактора)] и уток было множество близко от города, по другую сторону Оби. И вот первые шаги с ружьем в руках – как это было ново и волнующе! Росистое утро на сырых лугах, еще с туманом над озерами и протокой. Холодная тень под кустами тальника и черемухи, крики птиц и далекий гул парохода на реке…

Первый дупель внезапно выпорхнул из-под самых ног и благополучно улетел, пока я целился в него, но выстрелить так и не успел. Вскоре сеттер[9 - Сеттер – охотничья порода собаки (примечание редактора)] Бекас замер в мертвой стойке. Я подбежал к собаке, приготовился.

– Вперед! – крикнул я не своим голосом, подражая отцу.

Собака сделала всего один шаг – дупель шумно «фыркнул» из травы и полетел по прямой, быстро удаляясь. На этот раз, как ни волновался, все же успел поймать дупеля на мушку и нажать на спуск. Грянул выстрел, все заволокло дымом от черного пороха. Но дупеля в воздухе не было видно.

«Неужели попал?»– думал я, озираясь.

А Бекас уже нес мой трофей, но не ко мне, а к ногам отца!..

Первая самостоятельная охота… Мне опять захотелось написать, как вылетали дупеля и по большей части впустую гремели выстрелы, как от волнения я даже не успевал вскидывать иногда ружье к плечу. Но за разными летними делами я так и не успел взяться за тетрадку.

Начинались занятия в реальном. Однажды, учитель словесности предложил классу написать сочинение о самом интересном дне каникул. На следующем уроке он вошел в класс с кипой проверенных тетрадок. Как сейчас помню, он не сел за стол, только тетради положил. Одну он держал в руках.

– Как вы думаете, господа, кто написал сочинение лучше всех?

В ответ выкрикнули несколько фамилий лучших учеников.

– Лучше всех написал Зверев!

Все удивленно переглянулись. Известно было, что я учусь на тройки и не выделяюсь ни по одному предмету.

За грубые орфографические ошибки сочинение заслуживает двойки, но я поставил за него пять с минусом, настолько оно зрелое в литературном отношении. Это сочинение о чудесной природе окрестностей нашего города. Слушайте, я вам его прочитаю!

Преподаватель словесности был прекрасный чтец, и от этого мое произведение показалось мне и в самом деле замечательным.

Я сидел красный, как рак от смущения.

Когда у подростков-старшеклассников начинает ломаться голос и появляются первые признаки усов, обычно их тянет к самостоятельности, ухарству – море кажется по колено! Не миновал и я этой поры. Однажды, на большой перемене мы с жаром спорили о храбрости.

– Ночью не пойдешь один на кладбище, побоишься, хотя и охотник! – наседал на меня товарищ по соседней парте Михайлов, сын начальника Алтайского округа.

– Это шаблон! Даже девчонки туда на спор ходят, – возражал я, – предложи что-нибудь действительно страшное.

–Изволь! Ты ведь знаешь наш дом на Томской улице? В Барнауле в прошлом веке он был одноэтажным, а в подвале находились тюремные камеры.

– Это все знают! – перебил я. – Ну и что же?