Падение Флавиев

– Это серьезно?

– Нет, что ты, Цезарь. Сейчас многие болеют.

– Нам безразличны многие, нас интересует опасно ли это для нашего сына или нет?

– Нет, император.

– Тогда хорошо. Вы все трое останетесь здесь до полного выздоровления сына. Дворец не покидать.

– Как прикажешь.

– Обо всех изменениях его состояния докладывать нам лично. – Домициан снял с себя золотой венец и швырнул со всей силой об стенку, после чего удалился.

Эскулапы дернулись.

Домициан с префектом только приблизились к тронному залу, как личный советник императора по делам прошений Эпафродит, чем-то похожий на Нерона, такой же рыжий и толстый лет сорока, чуть было не столкнулся с ними.

– Ой, прошу прощения, Цез… – начал было он.

– Слепой что ли? – перебил его император.

– Послы уже ждут аудиенции больше часа…

– Нет, нет, нет… никого не хотим видеть.

– Но это же плановый прием!

– Лучше скажи управляющему дворца Парфению, чтобы приготовил нам кальдарий[37 - Кальдарий, кальдариум – одно из основных помещений римских терм, зал с горячей водой.] и прислал рабов.

– Да, повелитель.

– И еще, на ужин пригласи всех Флавиев и близких друзей. У нас сегодня семейное собрание будет.

В полном пара тепидарии[38 - Тепидарий, тепидариум – теплая сухая комната в классических римских термах, предназначенная для (предварительного) разогрева тела. Тепидарий нагревался до 40–45°С.], тогу, а затем и тунику сняла с Домициана вестипалка[39 - Вестипалка – рабыня, которая помогала одеваться.] и, опустившись вниз, развязала ему сандалии. Он их снял и, после разогрева, отправился в кальдарий, где зашел в бассейн, ныряя и задерживая дыхание под водой с каждым разом все дольше. Бальнеатор[40 - Балнеатор – раб-банщик, отвечал за мази и благовония.] заполнил все помещение ароматными маслами, и купаться не только было приятно, но и сладко. Император вышел из воды и отдал себя в руки эпилятора. Спустя время пришли четыре личные рабыни цезаря, и принялись его ублажать, целуя и гладясь о него. Но помешал им Клодиан, корникуларий[41 - Корникуларий – личный секретарь.] императора, низкого роста брюнет, всегда выглядевший молодо, который шепнул на ухо:

– Домиция, после театра, пошла в гости к актеру Парису и там отдалась ему. Так велели передать фрументарии[42 - Фрументарии – в Древнем Риме первоначально военнослужащие, занимавшиеся поставками хлеба для армии, а затем наделенные функциями фельдъегерей и политического сыска.].

Но Домициан даже не открыл глаза, наслаждаясь блаженством сексуальных игр. Клодиан поклонился и также тихо исчез.

Прошло несколько часов, когда уже Цезарь находился во фригидарии[43 - Фригидарий – одно из помещений римских терм, предназначенное для охлаждения.], прежде, чем его потревожили опять.

– Повелитель! – послышался голос Стефана. – Августа Домиция Лонгина прибыла во дворец и сейчас в покоях Домициана-Младшего.

Лишь после этого Домициан быстро среагировал, отшвырнул в сторону рабынь, накинул на себя новую белоснежную тогу и отправился к сыну.

Ребенок спал. Ни рабы, ни эскулапы не отходили от него. Здесь же находилась и Домиция Лонгина. Эта высокая, под стать своему мужу, 29-ти летняя императрица, стояла в белоснежном цвете пеплуме[44 - Пеплум – широкое платье.] поверх которой украшала золотистая палла[45 - Палла – длинная материя поверх платья.]. С вьющейся прической, которую идеально украшала диадема из золота с драгоценными камнями. Она была настоящей законодательницей моды среди высшего сословия Рима. Но внешний вид в данный момент ее не интересовал. Она обеспокоенно смотрела на своя дитя и не знала, чем помочь.

– Разбудите его! – приказала было она.

– Нет, пусть спит! – прервал ее входящий Домициан.

– Почему? – обратилась Домиция к супругу. – Я хочу поговорить со своим ребенком.

– Успеешь! Ему дали лекарство и нужен покой.

– Утром же было все в порядке.

– Нет, он со вчерашнего вечера болен. А утром, видимо, ты так спешила в театр, что даже не проведала нашего сына.

– Конечно, я как всегда во всем виновата!?

– Ну, а кто? Разве можем мы, божественный император, быть в чем-то виноваты?

– Я не хочу это слышать. – закатила она глаза. – Хотя бы дома, ты можешь говорить о себе в единственном числе?

Домициан лишь криво улыбнулся на один бок.

– Я пойду лучше к себе, переоденусь. – оповестила она.

– Не стоит, сейчас к нам пожалуют гости. Так что надо быть красивыми.

– Какие гости?

– Родственники, и старый друг.

– Я не хочу оставлять сына.

– Это дворец, любимая. Тут тысячи наших рабов. Он точно не будет один.

Во дворцовом триклинии уже все было готово к пиршеству. Столы из мрамора и слоновой кости стояли, как и положено, буквой «П». В центре стола, вопреки правилам и традициям, да и уставу тоже, уже возлежали Домициан с Домицией, хотя должны были прийти после последнего гостя. Никого еще не было, кроме преторианцев, охранявших зал и суетившихся рабов, которые носили блюда и разные сорта вин, не забывая украшать столы. Всего было в избытке: это и всевозможная рыба, жаренное и варенное мясо, деликатесы в виде икры и языков фазана. Фрукты и сладости, в виде орехов в меде и фиников в дынном соку.

– У тебя сегодня так много свободного времени оказалось? – первой прервала молчание Лонгина. – Или ты просто решил отдохнуть?

– Тяжелый день. – холодно произнес он. – Мы были сегодня в сенате, а после их посещения на нас вечно нападает депрессия.

– По-моему, она тебя и не покидает никогда.

– А как твой день прошел, дорогая наша?

– Проведала греческий квартал, там недавно обрушилась инсула и погибли люди. Дети остались сиротами, пришлось помогать, чем могла. Дала монеты. Обещала найти им хорошие семьи. После чего посетила театр.

– И какое представление там было?

– В греческом квартале или театре?

– Не смешно, Домиция.

– Я будто на допросе.