Эрис. Пролог

Клыки вот-вот покажет…

Левая рука уходит на северо-запад.

А там бедовые сикулы!

За ними дикие сиканы и карфагенские элимы.

Готовы вновь восстать…

Потом рука описывает огромный круг перед лицом.

А эллины грызутся меж собой!

Дорийцы исстари против Халдеи и ахейцев!

Эх, некуда бежать и некуда идти,

Останусь дома лучше я…

Слёзы показываются на суровом и очень красивом лице скифской девушки. Ветер озорно треплет длинные светло-соломенные волосы. Впервые за все бурные события двух бесконечных дней и ночи скифянка плачет. Гермократ не замечает печали попутчицы и продолжает насвистывание песенки. Сикания отворачивает голову направо, среди деревьев мелькает тёмно-синее море. Двое жителей славного города Сиракуз въезжают в священный лес, посвящённый богу Аполлону, покровителю колоний Коринфа. Редкие деревья, дубы, сосны в разрозненных группах среди колючего кустарника постепенно сходятся в пролесок, пролесок переходит в густой лес. Одна беззаботная мелодия в негромких насвистываниях сменяется другой. Слёзы девы прекращаются, но грустное настроение никак не уходит и под артистичное насвистывание юноши.

Неожиданно дорога упирается в огромный песочного цвета камень, что подпирает склон скалистого холма, далее колея резко уходит вправо и куда-то вверх, теряясь среди раскидистых дубов. У камня, покрытого непонятными значками сикулов, сидит усталый путник, его крашенный в чёрное посох приставлен к камню, голые ступни греются на солнце, рядом лежат сапожки. Да вот только лица отдыхающего путника за полями шерстяной шляпы не видно, и руки скрыты в дорожном плаще. Насвистывание всадника прекращается. За десять шагов до путника Гермократ первым в традиции путешествующих выкрикивает:

– Хайре, незнакомец! И да позаботятся о тебе милостивые боги!

В ответ босоногий путник едва поднимает устало голову, так что тень от шляпы скрывает лицо, на солнце оказывается только стриженная коротко чёрная бородка. Ответного приветствия не произносится. Из-под плаща незнакомца показывается правая рука с дудочкой. Сравнявшись с неучтивым незнакомцем, Гермократ просто из-за любопытства заглядывает в лицо сидящего у камня. И замирает, словно приворожённый. Такого странного лица аристократ ещё не встречал. В загорелом лице эллина непостижимым образом сошлось несоединимое в эмоциях: фальшивая улыбка чуть не до ушей, что открыла рот с часто утерянными зубами, складки, что разбежались кругами вокруг бесчувственной улыбки, колючие карие глаза в паутинках хитрых морщин, что смеривают Гермократа немигающим взглядом. Вот именно во взгляде незнакомца и произошла очевидная сшибка эмоций в лице. Взгляд у вовсе не усталого путника наглый, враждебный и откровенно злой, в товарищество с улыбкой, пусть даже и фальшивой, никак не вяжется. В этот момент рядового, ни к чему не обязывающего дорожного знакомства юноша-гамор видит перед собой призрака – тень из Аида. Гермократ вздрагивает, поёживается и прищуривает глаза. Миг непродолжительной встречи у камня сикулов растягивается как горький тёмный мёд.

Повернув направо от камня, углубившись в лес и уже поднимаясь вверх по склону, юноша вдруг слышит в спину мелодию дудочки. Сбивчивая, неладная и грубо составленная из простых звуков мелодия призывно раздаётся именно с того самого места, где только что повстречался неучтивый незнакомец. Гермократ сжимает зубы, обменивается быстрым взглядом с Сиканией.

Оба попутчика без слов покидают попоны, взяв под уздцы лошадей, бегом устремляются в густой лес. В правой руке Гермократа, покинув ножны, объявляется нагой ксифос. Лук скифянки пополнился лёгкой бронзовой стрелой на тростниковом древке, в зубах зажались ещё три родных сестры-кровопийцы, открылся и короб с запасом стрел. Оставив у гостеприимных деревьев неподвязанными лошадей, Гермократ и Сикания скрытно, сильно пригнувшись и осторожно ступая среди острых камней по пологу леса, взбираются на крутой склон холма. На вершине холма, стоя невидимыми среди добродушно шумящих листвой дубов, они понимают, для кого предназначена песня неумелой дудочки.

Четверо мужчин, от пятнадцати до сорока лет, возможно близкие родственники, спрятались за придорожными камнями. Их голые, загорелые дочерна спины с мозолями подёнщиков-грузчиков обращены к Гермократу и Сикании. В руках засадчиков дубинки с бронзовыми шипами. Гермократ по-командирски смотрит в глаза девушки. Нет страха в красивых голубых глазах. Дева согласно кивает и охотно принимается за бранное дело. Не трясутся руки у попутчицы. Лук покинула стрела, за ней вторая просвистела песню смерти, потом третья, четвёртая, пятая и, наконец, финальная, шестая. Пуски стрел произошли так быстро, что Гермократ, стоявший рядом со скифской лучницей, едва успевал оценивать результат работы тетивы собственной мастерской. Вот уже четыре лесных разбойника корчатся в агонии у камней, выпустив из рук дубины, так и не поняв, откуда их настигла смерть. Стрелы большей частью пришлись по левым бокам, там, где сердце, но кому-то пришлось и в шею. Самому же старшему досталось в глаз, именно он, седой, громче всех вопит от боли, во весь голос, закрыв окровавленное лицо руками.

Двое нападающих, вновь прячась среди вековых деревьев, приближаются к дороге. Но оба, Гермократ и Сикания, смотрят не на умирающих, их глаза обращены к поднимающейся в петлях дороге. Почти у самых камней засады Гермократ замечает бегущего вверх по склону незнакомца, только теперь у него в руке блестит золотом тяжёлый бронзовый кинжал, а не дудочка. Гермократ молча указывает Сикании на свою левую ногу. Неучтивый незнакомец спешит навстречу стреле, что с радостью впивается ему в левую ногу, на ладонь выше колена. Бегущий тут же рушится на левое колено. Пытается выдернуть стрелу. Вторая стрела, впившись в правое бедро, окончательно подкашивает исполнителя неуклюжих мелодий на дудочке. Громкое истошное «А-а-а!» оглашает священный лес. Третья, уже совсем излишняя, стрела жестоко пробивает левый бок.

Позади Гермократа раздаётся недовольное конское похрапывание. Оба победителя разбойничьей засады оглядываются и замечают позади себя третьего участника нападения – гнедого любимого жеребца Гермократа. Громкий смех приветствует преданного, сообразительного четвероногого друга, что надумал разузнать, куда это его любимый хозяин пошёл прогуляться. На смех раздаётся уже веселое похрапывание. Гермократ обнимает за шею гнедого.

– Обожаю тебя, красавчик Алкид! Ты достоин моего лучшего зерна. – Теперь трое счастливцев выходят, уже не таясь, на дорогу. Деревья-великаны безучастно взирают на окровавленных умирающих. Дарёный ксифос Мирона в твёрдых руках Сикании добивает раненых разбойников. Дева бережно вытаскивает из ран стрелы, тщательно вытирает наконечники о тела погибших.

– Хвала богам, мы живы! Дорогая Сикания, меня посетила хитрая идея. Давай-ка повернём назад в Сиракузы. Собери лошадей, закинем трупы на них и отвезём архонтам полиса.

Девушка прячет очищенный от крови ксифос в ножны.

– Кто такие архонты, ты хочешь спросить, Сикания? Это, моя храбрая дева, главные выборные мудрецы Сиракуз. При полной власти суда мирного времени. – Гермократ уточняет на немой вопрос попутчицы. – Все из филы всадников. Так повелось в Сиракузах.

– Что с тем будем делать? – Сикания указывает левой рукой в сторону частых громких стенаний, ругани и тяжких проклятий в адрес прародителей «подлых убийц».

– Свяжем. Живым отвезём. – Гермократ встречает хмурый взгляд девушки. – Что-то не так, моя лучница Сикания?

– Помрёт от потери крови, до полиса не дотянет. – Девушка, не дожидаясь повторных указаний, деловито отправляется на поиск лошадей. На бегу, развернувшись в высоком танцевальном прыжке, радостно выкрикивает юноше: – Я остаюсь с тобой, мой эллин!

Сравнявшись с вопящим от боли единственным оставшимся в живых засадчиком, скифянка резко выбивает ногой из его руки кинжал, выдёргивает три стрелы. А потом навешивает в лицо удар кулаком такой серьёзной силы, что вопящий скатывается кубарем в обочину и затихает. Девушка поднимает кинжал, отряхивает бронзу от пыли, оборачивается к Гермократу и поднимает над головой оружие раненого.

– Алкид, только между нами, по секрету. А я её зауважал. Хорошая же лучница, да? Я бы так не смог с луком управиться, честно говорю. Однако какая меткость, Алкид!

Преданный конь не отвечает, его, жующего, куда больше интересует сочная зелень у дороги, чем ратные откровения хозяина.

– Красивая, да? Глаза скифянки как море. Я знаю, ты тоже по-мужски оценил!

Глава 7. Дознание

Ранний вечер того же дня. Сиракузы. Агора Ахрадины

Два должностных лица, архонты, в официально длинных белых одеяниях при немалом стечении народа пробираются локтями к владельцу наглых лошадей, что проникли на агору в нарушение обычая. Горделивого вида солидным мужам из гаморов-аристократов, внешне похожим друг на друга прирождённой важностью, около тридцати пяти. Ростом оба средним, суховаты, кожей белые, при благообразных крашеных чёрных, густых бородах. Мужи намащены маслом пристойно высшим должностям, дорого благоухают. Их пропускают к лошадям. Толпа настороженно замолкает. У лошадей в ряд сложены трупы и ещё живой, старательно перевязанный по ногам пленный. Пленный ранен, но раны стянуты бинтами из его же порванных одежд. Рядом с трупами выставлено на обозрение оружие – дубинки с шипами – и зачем-то простецкая дудочка.

– Чьи это лошади бесстыдно поругают агору? Навоз у статуй богов! – недовольным голосом архонт, видом грозный военачальник, обращается куда-то поверх голов к бронзовым статуям богов – покровителей города. Из-за «бесстыдных» лошадей выходит статный юноша, весь в окровавленных одеждах. Оба архонта удивлённо всматриваются в хозяина лошадей.

– Гермократ, сын Гермона? Ты? – Юноша молча поднимает правую руку. – А это, стало быть, лесные разбойники? Кровь на тебе тоже их? – Второй архонт, с видом уставшего от дум мудреца, являет полную осведомлённость о происшествии. Толпа удовлетворённо рукоплещет покрасневшему от нежданных признательностей Гермократу. Раздаются громко возгласы: «Молодец», «Герой», «Выловил банду» и «Навёл порядок».

Архонты настойчиво призывают толпу взволнованных сограждан к тишине. Мудрец архонт брезгливо наступает сандалией на грудь раненому пленному.

– Ещё живой? Поднять! – Приказ архонта исполняют надсмотрщики и два государственных раба – смотрители за порядком, при плётках за скромными поясными ремнями. – Будем пытать грабителя!

Пленного разбойника тут же мастерски охаживают плетями рабы-полицейские. Плети рвут кожу, разбрызгивают по сторонам кровь. Толпа улюлюкает при виде страданий. Дознание приносит плоды.

– Никират я! – еле слышно проговаривает допрашиваемый. – Гражданин Катаны. Не трогайте свободного эллина!

– Что делал иониец и гражданин Катаны на нашей дорической дороге? – Плётка охаживает «свободного эллина», оставившего вопрос архонтов без должного ответа. Никират вздрагивает от сильного удара раба с мучительным потягом плети по спине. Вздрагивает, стискивает зубы и упрямо сопит. Удары повторяются вновь и вновь.

– Грабил дураков из подлых Сиракуз… – зло шипит пытаемый плетью. Плеть прекращает работу. Никират тяжело дышит. Он стоит на коленях, растягиваемый за руки надсмотрщиками рабского рынка. Голова свесилась с плеч.

– Подними-ка его лицо, – мягким голосом командует архонт-военачальник. Притихшей толпе предстаёт всё тот же странного вида путник, что первым увидел Гермократ. Спесь наглости не сошла под пытками, напротив, теперь злость до предела наполнила гражданина Катаны. – Тебя что, город Катана подрядил на разбой? Между нами временное перемирие! Так же как и с вашим союзником, ионийским Наксосом. Всё-таки ахейцы и ионийцы упорно ищут новой ссоры!

Пленник молчит. Глазами задумчиво что-то ищет в каменных плитах агоры. Но как только плеть поднимается в воздух для дознания, быстро проговаривает:

– Нет, то только наш выбор.

– Кто эти мёртвые, Никират, гражданин Катаны? – Архонт-мудрец оказался крепким на имена. – Кем они тебе приходятся?

– Моя семья… была… они… – Никират замолкает, обмякает телом, бессильно свешивается и теряет сознание. Оба верховных архонта одновременно оборачиваются к стоящему позади них Гермократу. Но едва они намереваются спросить аристократа, как из-за лошадей показывается скифянка.

– Мой хозяин, Гермократ, разреши мне сказать архонтам правду! – Сикания твёрдо смотрит в глаза Гермократу.

– Кто сейчас говорит на агоре? Назови имя своё! – Вопрос архонта-военачальника адресован недовольному по виду Гермократу.

– Сикания её имя. Скифянка. Моя вольноотпущенная, по занятиям – пастушка. – Гермократ отвечает архонтам, не разрывая долгого взгляда с Сиканией. Затем неожиданно громко вопрошает у должностных лиц: – Дозвольте, достопочтимые архонты, вольной Сикании слово свидетеля держать на агоре?

– Говори, Сикания из семьи гамора Гермократа, что за правда у тебя? – Архонты настороженно и недоверчиво рассматривают девушку. Слова вольноотпущенных не значат ничего, если не подтверждаются гражданами полиса. Гермократ складывает руки на груди и напускает на себя непроницаемый в суровости вид.