Эрис. Пролог

Давным-давно три мальчика боролись в лужах на лугу!

Давным-давно три мальчика клялись на крови в вечной дружбе.

Давным-давно три мальчика ушли на страшную войну.

И никогда домой мальчишки не вернулись!

Если мы никогда не встретимся вновь,

Друг мой исчезнувший, знай, лучше дружбы нет ничего!

Как бы нас с тобой далеко участь горькая ни развела,

Буду помнить всегда сладость дружбы с тобой!

Мегиста замолкает. Первым аплодирует оживший Гермократ, он гордо поднял голову. Серьёзный Мирон потирает лоб, по виду осмысливая услышанное, Граник смотрит печально куда-то в сторону. Песня застала его, завсегдашнего весельчака, коварно врасплох. Певица обводит взглядом гостей, начав с Граника, встречается взглядом с Мироном, который тут же начинает совершенно неистово хлопать в ладоши, и очень медленно проворачивается на носках в сторону Гермократа. Гамор при её виде демонстративно учащает звонкие хлопки. Граник и Мирон оборачиваются к другу. Два друга настороженно всматриваются в непроницаемое лицо Гермократа. Льстивые хлопки прекращаются. Авлосы замолкают.

– Торговец, что нас с вами познакомил… – Тон у Гермократа нарочито суровый.

– Писандр, – деликатно вставляет Граник.

– Писандр. – Гермократ благодарно поднимает правую руку. Мегиста не мигая смотрит в глаза говорящего. – Сказал мне напоследок, что ему «приятно иметь дела с солидными людьми». Ну так вот… – Гермократ прикладывает правую руку к груди. – Мне приятно иметь дела с понимающими, умными и… – Глаза у Мирона и Граника удивлённо расширяются. – …талантливыми людьми. Вами троими то есть. – В дополнение к сказанным словам Гермократ снимает дорожный плащ и роняет его на каменные плиты двора. Девушка тут же, танцуя и кружась, сравнивается с Гермократом. Пристально смотря ему в глаза, присаживается, поднимает одежду, медленно встаёт, встряхивает от пыли и накидывает на себя дорожный плащ. Шляпа получает дополнение.

– Мы не воровки, мы флейтистки! – совершенно серьёзным тоном, чётко проговаривая слова, Мегиста прикасается кончиками пальцев к груди Гермократа. – Мы не будем воровать вашу дружбу.

Гермократ сдержанно улыбается в ответ. Как же странно видеть собственные вещи на незнакомом тебе человеке! Сосед Мирон примирительно хлопает по плечу друга. Граник запоздало аплодирует. Встреча состоялась.

– У меня вино, и мёд, и травы… сейчас вернусь. – Вместе с Гермократом удаляется и Мирон.

За воротами перешёптывание. Мирон сжимает ладонями лицо друга.

– Да что с тобой сегодня? Может, не поедем вечером? – Мирон недовольно хмурится. Гермократ обиженно молчит.

– Оставайся с девушками, я сам справлюсь. – Гермократ осторожно убирает со щёк руки Мирона. – Ты же напросился, мне не нужны помощники.

– А я не помощник, я твой лучший… – Но договорить Мирону не удаётся. Появляется гордячка Мегиста.

– Так, так, так! Вино? – ласково звучит в тишине девичий голос. – И мёд, и травы?

Мирон и Гермократ наперегонки снимают две амфоры, раб вежливо обеими руками протягивает Мегисте кувшин с мёдом и мешок пучков засушенных трав для вина.

Глава 4. Вечерняя дорога на Акры

– Гермократ, ты пьян. Не надо… прошу, друг… не надо… – Граник вкрадчивым шёпотом пытается остановить друга, встающего с совместного лежака. – Ты сейчас сорвёшься…

Мегиста взмахом обеих рук прерывает весёлую мелодию семиструнной кифары-форминги[11 - Кифара-форминга – музыкальный инструмент внешне похожий на лиру, но с крупным звуковым ящиком.] в руках Неэры. Кифара-форминга из слоновой кости бережно укладывается на тряпичный чехол, что расстелен поверх камней двора. Гермократ, преодолев упорное сопротивление обхватов рук Граника, всё же покидает ложе. Юноша встаёт, одёргивает складки одежды, поправляет пояс, поднимает с ложа пустой кубок, опрокидывает и вытряхивает из него последние капли вина. Очистив кубок, юноша принимает торжественную позу.

– Когда ты… спела… пропела… исполнила песню про дружбу… – Язык подводит говорящего, слова следуют друг за другом сбивчиво. Три девушки внимательно слушают нетрезвые речи всадника Сиракуз. – Прости… за откровенность…

– О-о-о, Гермократ, не надо, прошу… – Граник предпринимает вторую попытку остановить друга. В этот раз его голос раздаётся громче. Гермократ резко оборачивается к другу, возлежащему на ложе. Звонко целует Граника в лоб, вкладывает в его протянутые руки на сохранение свой пустой кубок:

– Родной, товарищ мой! Ты пережил то же, что и я!

Гермократ выпрямляется, оборачивается к трём девушкам и, твёрдо глядя им в глаза, продолжает разорванную речь: – Так вот, когда…

– Я пропела песню про дружбу… – сидящая на раскладном кресле Мегиста с надменным видом подхватывает слова аристократа.

– Да! Я подумал… глядя на вас… слушая вас… Вы такие прекрасные… – Гермократ оборачивается к двум друзьям. Друзья смотрят в каменные плиты. Юноша, не найдя понимания в друзьях, возвращается к девушкам: – Искренность, дружба… – Речь, и без того туманная, сбивается, Гермократ открывает и закрывает рот, не порождая звуков. Язык, как видно, бесповоротно подводит юношу.

– Возможна с приезжими флейтистками с Коринфа? – с готовностью подхватывает Мегиста.

– У-уф! – выдыхает во всю мощь борцовского дыхания Мирон. По его лицу блуждает пьяная довольная улыбка.

– Нас изнасиловали в Милете, поэтому мы сбежали на Сицилию… – совсем неожиданно вступает в разговор Неэра. Граник громко, зло хлопает в ладоши. Приподнимается с ложа.

– А нас троих изорвали в детстве… во время бунта… в мелкие клочья изорвали… – Язык вовремя расплетается, и говорящий с запозданием завершает речь. Хлопки Граника сильно заглушают слова, но только не от присутствующих. Гермократ поднимает высоко правую руку. Граник рушится на ложе, лицом в овечьи шкуры. От столь неожиданного поворота в искусных музыкальных состязаниях устанавливается напряжённая тишина.

– Нет, не так, как вас в Милете… в тело… – глядя в пол, продолжает уже совсем не пьяным, трезвым и гордым в грусти голосом Гермократ. – Нас троих изнасиловали в душу… во время бунта худых!

Тишина нависает недобрым мрачным облаком. Облако сгущается до цвета свинца и… разражается громом… рыданий. Рыдают сердито, во весь голос, трезвые девушки и пьяные мужи.

– Растоптали… наши души… – Под тихие слова Гермократа силач, борец, герой города Мирон сопит, отворачивается к стене дома и беззвучно содрогается телом. – Мне было пять… Гранику семь, а Мирону… Мирон, я люблю тебя, преданный друг, – шесть.

Рыдания усиливаются. Приглушённо рыдают три девичьих голоса и два мужских. Только один из присутствующих стойко сохраняет молчание и смотрит в сумрак вечернего неба. Слёзы часто катятся из глаз единственного молчуна. Мегиста встаёт, подходит к нетрезвому зачинателю рыданий, молча обнимает. Гермократ оборачивается к девушке, всматривается и поднимает глаза к холодному серебряному диску луны. Зимний вечер так резко свеж, воздух на Ортигии пронзительно чист. Холодный ветерок с моря уносит теплоту дня. Дождавшись разрыва в горестных рыданиях, Гермократ хлопает в ладоши:

– Нас ждёт дорога на Акрагант! Эта тварь не должна уйти!

О ком говорил в столь неуважительном тоне, для присутствующих не стало загадкой. Мирон, Граник сразу, как по звуку военной трубы, покинули ложа. Покинули кресла и две девушки.

– Лошадей, к сожалению, только три. Нас уже как шестеро. – Гермократ вопрошающе смотрит на авлос в руках Мегисты.

– Мой дом рядом, там две отличных лошади наготове, – тут же вставил поправку Граник.

– У меня дома «труп» и лук с сорока стрелами… – Гермократ упрямо гнёт свою линию. Мирон поднимает указательный палец правой руки к вечернему небу.

– Мы едем хоронить «труп» и… – Мирон не успевает закончить начатое.

– …показать загородное поместье Гермократа! – вставляет Тимоклея. Хлопки от почти трезвых, слегка покачивающихся трёх друзей утверждают предложение Тимоклеи.

На вечерней улице аристократического квартала Ортигии нежданно многолюдно. Добрые Сиракуз не постеснялись расставить у стен домов разностильные парадные стулья и раскладные походные кресла. Когда Гермократ распахивает ворота, он застаёт не менее ста гаморов в окружении домашних и рабов, рассматривающих вечерние звёзды с блаженными лицами.

– Хайре… – только и успевает проговорить ошеломлённый юноша. Гермократ узнаёт глав влиятельных семей филы всадников. – Вы что же, тут давно сидите? Извиняюсь за песнопения!

Извинения, однако, не требуются – пять десятков правых рук одобрительно поднимаются к небу.

– Продолжайте песнопения! – звучит чуть не приказом откуда-то с правого края улицы.

– Я первый по очерёдности нанимаю флейтисток на семейное торжество! – слева ему отвечают деловым тоном зрелого мужа.