Эрис. Пролог

Их смех разбудит нас средь ночи, их запахи лишат нас сна!

Как нам, живым, снести печальные утраты?

О боги всемогущие, над нами сжальтесь – утихомирьте горе!

О боги милосердные, явите милость – даёте сил нам дальше жить!

Весёлая маска поднимает жертву, всматривается в глаза, резким ударом ксифоса вспарывает живот, ловит кишки и наматывает их, трепещущие, на шею убиваемой. Жуткий крик вырывается у жены владельца поместья. Авлосы поднимают до предела громкость исполняемой мелодии спокойной реки. Жертва с кишками на шее рушится на землю. Её сотрясает агония. Весёлая маска ударом в шею остриём меча прерывает ужасные мучения, склоняется ко рту женщины и словно выпивает последний выдох убитой.

– Как видишь, мы выполняем обещание – смерть скорая… – Белая маска смотрит на рабов и указывает левой рукой на каменную кирку и лопату. Дальнейших указаний не требуется, рабы с готовностью вооружаются инвентарём. Встают за спинами пленных хозяев. Их лица полны мрачной радостью, сбывающихся тайных сокровенных грёз.

– Подождите, дорогие друзья! – Белая маска медленно подплывает к одной из дев с авлосом, бережно отнимает авлос от губ. Осторожно меняет авлос на ксифос, авлосом указывает на горько рыдающего во весь голос хозяина имения. – Прошу… дева, выпусти боль!

Девушка пытается поцеловать белую маску, но, увы, грубая кожа маски не подпускает к губам. Ксифос твёрдо сжимается обеими руками владелицы прекрасного авлоса. Исполнительница мелодии решительно шагает к жертве. Жертву поднимают с колен. Дева срывает остатки окровавленной одежды, наматывает лоскуты на левую руку. Ей, перемотанной, хватает крепко и отрезает достоинство хозяина имения. Подержав в руке, как добытый трофей, засовывает останки плоти в рот пленника и крепко зажимает его челюсти.

– Вы свободны! Богиня соревнований Эрис дарует вам свободу! Сикулы, вы можете покинуть тюрьму! – торжествующе выкрикивает криво улыбающимся сикулам белая маска.

Рабы тут же пускают в ход тяжёлый домашний инструмент – на головы жертв сыплются удары устрашающей силы – до тех пор, пока от голов ничего не остаётся. Дева ксифосом пробивает насквозь грудь хозяина усадьбы. Труп падает камнем на окровавленную землю.

– Что будем делать с золотым венком? – маска веселья спокойно спрашивает белую маску.

– Спрячем в тайник дома, там, где он и хранился. – Белая маска передаёт золотой венок маске веселья и указывает на открытую дверь дома. Тут же оборачивается к бывшим рабам: – Почтенные сикулы, прошу вас, как только мы покинем это печальное место, а вы отправитесь…

Но договорить просьбу белой маске не удаётся – бывшие рабы прерывают его бурными выкриками:

– Сжечь дом!

– Трупы порубим на части и раскидаем по двору!

– Сердца заберём с собой!

– Птиц досыта человечиной покормим!

Двойные авлосы прекращают пение. Их, уставших, бережно прячут в пыльные дорожные мешки. Тени гостей скоро покидают поместье. Три лошади остаются в дар бывшим рабам. Ночное представление с песнопениями закончено.

Глава 6. Дорога на Катанию туда и обратно

– Фукл, принимай моих приятелей! – Гермократ, спешившись, издали в приветствии машет рукой спешащему ему навстречу высокому, суховатого сложения мужчине лет тридцати двух-трёх.

– Хайре, хозяин! – для Гермократа неулыбчивый, грубоватый в обхождении Фукл нашёл сдержанную, но душевную улыбку. Строгого видом Фукла, метека[14 - Метек – поселенец-грек без гражданства города.], выходца из дорического города Гелы, что за Камариной и перед Акрагантом, управляющего поместьем Гермократа, очень хорошо знают Мирон и Граник. Оба гамора с радостью обмениваются с серьёзным бородачом объятиями дружеского свойства. Фукл настороженно, искоса и крайне неодобрительно посматривает в сторону ему незнакомых: трёх усталых флейтисток и двух странного вида вооружённых луками всадниц, что не спешат покинуть знакомые Фуклу попоны лошадей хозяина. Управляющий, как кажется со стороны, теряется в смутных догадках о характере отношений с хозяином прочих утренних гостей женского пола.

– Фукл, познакомься – Мегиста, Неэра, Тимоклея! Флейтистки погостят у меня до возвращения из Катании. Позаботься о девушках, как позаботился бы обо мне.

– Да это же скифянки! А с ними что прикажешь делать, хозяин? Покупки? Рабыни – и при оружии? – Фукл нахмурил лоб, наконец-то в предрассветной мгле определив возраст и племенную принадлежность вооружённых всадниц. Гермократ посмотрел на скифянок, те принимают его взгляд как приказ – покидают спины лошадей.

– Одну оставлю тебе на излечение от голода. Ту, что покрепче, возьму с собой перегонять купленный табун. – Гермократ, подражая своему управляющему, нахмурил лоб. – Надо бы дать им эллинские имена, мой Фукл. Какие думаешь?

– Сикания, например… – Граник предложил Гермократу прежнее название Сицилии.

– Великолепно, Сиканией станешь ты, крепко стоящая на ногах скифянка. А какое имя для выздоравливающей девы в татуировках? – Гермократ вопросительно посмотрел на друзей, потом на Фукла. Управляющий поместьем деликатно помалкивает, ему откровенно не нравятся все девушки.

– Сибарис! – Мирон хвастливо хлопает самого себя по могучей груди.

– Рекой сицилийской назовём? Ну что ж, отличное предложение! Тогда и не пересохнет в моё отсутствие. – Гермократ радостно обращается к скифянкам: – Девы, мы дали вам очень почётные имена! Прежние имена оставьте тайной для будущих друзей. В Элладе вы теперь – остров и река! – Скифянки поднимают правые руки, соглашаясь на переименования с Гермократом. – Фукл, я купил их на рынке вчера, но теперь они…

– Свободные работники? Проверенные работники? – участливо поддерживает Фукл и почему-то подмигивает тайно Мирону и Гранику, всё так же в своей привычной суровой серьёзности.

– Именно так, мой Фукл. Жалованье им назначено в половину от эллинского. Хорошая сделка, согласись? Искали же с тобой радетельных пастухов задёшево… – продолжает Гермократ.

– Они – хилые пастушки, мой драгоценный хозяин… а был разговор про здоровых пастухов! – резко и заметно недовольно вставляет Фукл, как всегда остающийся при своём упрямом мнении. И тут же управляющий осуждающе впивается немигающим взглядом в едва стоящую на ногах Сибарис. Всем своим видом Фукл выражает сомнения относительно качества приобретения.

– О нет, мой Фукл! Это надёжные пастухи! Своё не отдадут – чужое заберут! Оружие тоже их, в дар для работы от меня.

После того как Сикания на ухо растолковала смысл сказанного своей подруге, Сикания и Сибарис прикладывают правые руки к груди в знак благодарности.

– Гермократ, ты хозяин, и тебе, конечно же, виднее… – Фукл с шумом выдохнул очередное недовольное суждение. – Эх! Зазря деньги немалые потрачены! – Сказано суждение, однако негромко, как бы для себя самого. Так же шёпотом для самого себя следует пояснение: – Впервой от хозяина такой убыток. Надо было мне на рынок…

Смех трёх друзей оборвал горько сожалеющего об убытках Фукла, оставив недосказанным, что «могло бы произойти на рынке при правильном подходе к хозяйству». Гермократ улыбается, берёт под уздцы двух свежих лошадей и направляется к воротам поместья. Краем глаза он замечает, как дорогой железный ксифос Мирона заботливым жестом отправляется к Сикании и тут же исчезает под её новым дорожным плащом, найденным где-то в щедрых полях полиса Акраганта.

По странным, давно заведённым привычкам Гермократ никогда не прощался перед дальней дорогой. Вот и теперь аристократ Сиракуз попросту исчез, нагло показав спину, даже не кивнув головой. Гамор, богатый владелец поместья и мастерских, как с ровней, на одной линии проследовал через ворота поместья с новым компаньоном из Скифии. Такое поведение вызвало удивление, даже бурное негодование в молчаливых жестах у Мегисты. Мегиста поднимает в стороны руки. Прикусывает до крови губы. Она выглядит как ребенок, у которого только что забрали игрушку. Граник спешит с пояснениями:

– Наш друг, пойми, крайне суеверен. Не прощаться – стародавняя привычка у многих тут, на Сицилии, согласен, смешного свойства. Однажды…

Но договорить Граник не успел. Мирон, тоже участник давних событий, резко махнул рукой и чуть не прокричал:

– Нет-нет! Я расскажу ту загадочную историю! Пойдёмте омоем ноги с дороги. За едой вы посмеётесь, как ещё никогда не смеялись. Фукл, не прячь от нас хорошее вино! – Интригующе поиграв бровями, Граник передал право рассказа другу. Мирон же хитро подмигнул трём девушкам. Обида за неучтивость Гермократа быстро исчезает. Рассвет окончательно выкрашивает яркими красками хлебные поля, оливковые рощи и обширные виноградники поместья Гермократа. Фукл, ещё раз тяжело вздохнув при виде севшей на землю обессилевшей Сибарис, с причитаниями: «Больше одного хозяина на рынок не отпущу за покупками» – ведёт почётных гостей дома к подогреваемой ванной для омовения, что за кухней в главном доме усадьбы. Управляющий по пути щедро раздаёт поручения, наставления многочисленным работникам и, конечно же, отвешивает сочные тумаки со звонкими подзатыльниками для «сонных ленивцев, что и на обеде, и на ужине спят».

Полдень того же дня. Дорога на Катанию

– Свободная? Доля от добычи тоже моя? – Гермократ уже в пятый раз, не теряя терпения, отвечает на одни и те же вопросы Сикании. Девушка подолгу, пристально и недоверчиво смотрит в глаза бывшему владельцу и новому хозяину. Наконец самый важный вопрос срывается с губ: – Могу я уплыть домой в Скифию?

– Можешь уплыть. – Гермократ, покачиваясь на богатой попоне, принимается насвистывать мелодию насмешливой песенки. Её простой мотив словно бы кувыркается мячиком в детской игре.

– Не доплыву? – Девушка отличается редкой сообразительностью. Правая рука Гермократа поднимается к полуденному солнцу. – Пираты в бухтах поджидают? Снова продадут меня в рабство?

Ироничная мелодия знатного гамора Сиракуз не прерывается, насвистывание дополняется словами:

Куда хочу, могу идти,

Куда хочу, могу бежать,

Мой остров – дом мой,

Но вот беда…

Левая рука юноши указывает на запад, потом на юг.

Там кровожадный Карфаген