Кангюй. Лаодика

– А то ты не знал! – с издёвкой возвращает товарищу Пандион. – Будем красть дочь главного гегемона Великой Стены Бактрии.

– Нет, не знал. А он утаил от меня! – обижается на Кекропа товарищ. – Кабы знал, кто отец Лаодики, так мирно бы спал в своей кровати. Вот теперь страшно и мне.

– Конечно, страшиться надо. Уж больно могучий противник у нас, – соглашается с Нисом Пандион. – Нас могут убить в переделке.

– Убить? – Нис хватается руками за живот. – Не согласен я на смертоубийство.

– Да будет же вам! Поздно бояться – невеста моя за стеной стоит и слышит ваши трусливые речи, – трунит над друзьями Кекроп, потирает руки довольно. – Вызволим влюблённую деву.

Нис принимается за воровское дело. Отойдя на несколько шагов от каменной стены высотою в два роста, что ограждает владения Евкратида, юноша ловко закидывает якорь за парапет. Подёргав за верёвку, Нис убеждается в прочности зацепа, жестами предлагает Кекропу первым проникнуть во двор дома. Кекроп указывает рукой на больное колено.

– Пожалей меня, верный товарищ!

– Где та граница между дружбой и службой? Ныне я, словно слуга, исполняю твои повеления, – тяжело вздыхает Нис и берётся за верёвку. Сомнения переполняют юношу. – Воры грабят дома ради наживы. Ради чего я рискую собой?

– Ради забавы, Нис! – подбадривает товарища Кекроп. – Будешь завтра собою гордиться.

Нис поддаётся увещеваниям Кекропа, медленно взбирается по верёвке на стену, вот он уже почти у парапета, осталось сделать последний рывок, и ограждение будет взято. Несмазанные ворота дома с жутким скрежетом распахиваются. На улице появляются пять плохо освещённых мужских силуэтов, один из них в экзомисе с тусклым светильником в руке, а у четверых в руках дротики. Лиц вышедших не видно. Друзья замирают в оцепенении.

– Ой! – неожиданно вскрикивает по-детски Пандион.

– Это воры! Гелиокл, Платон, метайте! – зычно командует самая высокая и крепкая тень.

В друзей отправляется дротик. Нис высвобождает верёвку, рушится наземь. Эта неловкость спасает товарища Кекропа. Дротик ударяется по тому месту, где немногим ранее был живот незадачливого «вора».

– Бежим! – вопит в ужасе Пандион. – Убивают! Люди, спасите!

Нис встаёт во весь рост и заполучает по плечу вторым дротиком.

– О-хо! Меня ранили.

Нис хватается рукой за плечо, вслед за Пандионом подаётся в бега. Вдвоём они наперегонки со всех ног покидают аристократический квартал. Кекроп остаётся наедине с пятью силуэтами. Высокая тень раздаёт другим теням дротики. Ласково наставляет:

– Платон, в этот раз тебе обязательно повезёт. Подражай Гелиоклу. Целься в грудь.

Вот-вот возобновится атака. Страх овладевает Кекропом.

– Не бросайте меня! – Позабыв о больном колене, зачинщик ночного визита пытается нагнать товарищей. – Подождите! Я с вами!

Ему в след с насмешкой поёт Евкратид:

– Сладкое яблочко ярко алеет на ветке высокой —

Очень высоко на ветке; забыли сорвать его люди.

Нет, не забыли сорвать, а достать его не сумели[7 - Сапфо (фр. 105а Lobel-Page)].

Убегающих не преследуют. Три «вора» благополучно исчезают в темноте ночи. Обороняющимся достаются от нападавших богатые трофеи: якорь железный, крепкая конопляная верёвка, кинжал бронзовый в ножнах резных, мешки из воловьих шкур, пара тёмно-коричневых гиматиев из добротного сукна и серебряные фибулы к ним с выгравированными именами владельцев. Ворота дома Евкратида затворяются. Слышатся частые хвалы богам, кто-то в глубине дома женским голосом громко поминает «глупую строптивую деву». «Вызволение» не удалось.

Евкратид

Днём ранее

Оставив Лаодику размышлять в андроне, супруги вводят «варвара» Кастора на кухню. Кухарка разливает половником наваристую душистую похлёбку с кусочками мяса по тарелкам, закончив, покидает помещение. Густой пар поднимается над тарелками.

– Пока остывает еда, расскажу вам про два обряда, через которые я прошёл после сражения под Кангхой, – начинает беседу Евкратид. – В обоих посвящениях инициатором был Кушан. Стадо белых рогатых быков есть у Кангхи. Священное стадо. Личная собственность правителя. Белые быки для меня символ луны. Луна – образ Артемиды. Это мои верования. У кочевников иные боги с иными именами и символами. Кому из них посвящено стадо, мне никто не сказал, я же не интересовался по деликатности.

Так вот, перед самым моим возвращением домой Кушан предложил мне пройти обряд очищения и начала новой жизни. Не смог я отказаться от предложенного, ибо пребывал в полной власти правителя. Привёл Кушан меня к яме рядом с каналом для орошения, над ямой уложено покрытие из сосновых досок. Между досками щели широкие. В покрытии люк. Яму и настил недавно приготовили. Глина ещё не просохла. Я заглянул в яму – глубокая, увидел в яме брёвна-колонны, что поддерживали перекрытие снизу. «Так тюрьмы не делают», – подумалось мне, потому я спустился вниз по лестнице охотно. Никого, кроме нас двоих, не было на том месте. Люк за мной не закрылся, как я того опасался. Остался я ждать. «Что же за обряд будет? Долго ли мне в яме томиться?» Представлялось мне – проведу день и ночь в ожиданиях некого чуда. Ожидания мои не затянулись.

По настилу зашагал бык. «Выдержит ли настил вес быка?» – подумал я в тот момент. «Стой, Евкратид, точно в средине, где камень уложен», – проговорил мне Кушан. Выполнив его указание, оказался я под шеей белого быка, что стоял надо мной. И тут, о удивление, раздались слова молитвы – нет, не богам кочевников, как решили бы вы, но Дионису, трижды рождённому богу. «Быколикий, тебе посвящаю» – то были первые слова из его долгой молитвы. Дивно мне было слышать эллинские песнопения в далёком краю. Всякие сомнения о допустимости для меня чужих обрядов развеялись.

После молитвы на меня посыпались зёрна, потом упал клок шерсти, ну а после Кушан принёс в жертву быка. Рухнул бык на доски. Заскрипели доски перекрытия, но вес туши выдержали. Перерезал правитель Кангюя горло быку, поток крови хлынул на меня через щели. Спустился ко мне в яму Кушан. И стояли мы с ним, обнявшись, как лучшие товарищи, под дождём из жертвенной крови. То было первое действо. За ним последовало и второе.

Поднявшись наверх, принялись мы разделывать тушу без промедления. Ловко разделка прошла в четыре руки. За обсуждением планов дальнейших до полудня мы на том месте от быка оставили только кости и череп с рогами. Мясо, шкуру и внутренности мы сложили в мешки. Некому было забрать у нас лучший кусок, жертвенную шкуру и череп. Ведь жреца с нами не было[8 - В практике древнегреческих жертвоприношений жрец, он или она, исполнитель жертвоприношения, забирал себе шкуру, череп и части жертвы как оплату за выполнение ритуала. В случае бескровных жертв отделял себе часть от них.]. Намеревался покинуть настил я, но Кушан предложил отведать мясо сырое.

Евкратид поворачивается к гостю дома.

– Кастор, скажи, это вы научили Кушана обрядам орфийским?

– Родитель научил обрядам. Я не свидетель тому обучению. Тайное было посвящение, знаю только со слов.

– В память о терзаниях, убиении и поедании титанами вечного бога съели мы с Кушаном жертвенное мясо белого быка. Правитель рисковал жизней своей, проводя эллинский обряд на земле кочевников. Без сомнений, если бы его люди застали нас на месте жертвоприношения, то я бы не сидел с вами сегодня. Это было действо второе. Дружба наша сложилась ещё в первый мой визит. Кушан – человек слова. После битвы мы стали боевыми товарищами. А после жертвоприношения обрели мы кровное братство. Чувства тогда нахлынули на меня. Свежи были переживания от недавнего сражения. Решился я предложить правителю Кангюя брак с Лаодикой. Отказа я не встретил.

– Хотела бы и я с вами вместе пройти обряд очищения. – Хозяйка дома вздыхает с завистью.

Супруги и гость принимаются было за трапезу. В кухню заглядывает раб-привратник.

– Хозяин, простите, что вас отвлекаю. – Раб оглядывается и в сторону громко проговаривает: – Разрешите мне убыть на рынок, со знакомым старинным повидаться?

Одновременно служака незаметно показывает Евкратиду остракон. Гегемону не требуется много времени для понимания.

– К какому знакомому ты хочешь отлучиться? Немедля имя его назови! – властным голосом раздаётся из кухни.

Привратник быстро подходит к столу и осторожно выкладывает перед Евкратидом два обола серебром и исписанный остракон. Содержание секретного послания прочитывается Евкратидом и Лаодикой одновременно. Лаодика, прочтя, прикрывает рукой рот, поворачивается к мужу.

– Оболы возьми себе. Ты их честно заработал, – тихо шепчет Евкратид. Протягивает кухонный нож супруге. – Какова наша дочь! Проучим мерзавца! Допиши здесь вот схожими буквами «в полночь». Заполним её пробел.

– Хорошо же, ступай! Возвращайся до сумерек. Нужен ты мне у ворот, вечером будут гости ко мне, – выкрикивает в открытую дверь меридарх.

Раб выходит из кухни. С супругой и гостем меридарх делится новым откровением:

– Среди многих весомых резонов для брака есть и очень печальный. Брак с могущим соседом надёжно оградит семью нашу от преследований завистливого Деметрия. Знайте, базилевс намеревался по моему прибытию публично унизить меня, лишить всех званий, движимого имущества, дома, клера, поместья. По заключённому браку с династией правителей Кангюя никто не сможет отстранить меня от службы. Отныне ни всесильный Деметрий, ни его брат, безвольный Евтидем, будущий соправитель, не поднимут на нас руку. Позаботился мудро я и о сикофантах. Не вернутся подлые сикофанты в Бактры. Младших гегемонов, что приставил ко мне Дерда-мучитель, по моему приказу люди Кушана казнили в Кангюе. Дочь спасла семью. Хвала юной Лаодике! У нас снова есть будущее.

Лаодика-старшая нежно обнимает супруга. Голодный Кастор молча принимается за горячую похлёбку.

Филилла

Через два дня. Раннее утро. Дом Евкратида