Кангюй. Бактрия

Аргей первым приходит в себя и бежит за кулачным бойцом. Гора мышц настигает мальчишек, оказывается между ними, делает подножку одному, тому, что слева, а правого бьёт кулаком сверху по темени. Две жертвы падают. Безумец, оттолкнувшись от земли обеими ногами, прыгает и точно приземляется ногами на спину упавшего от подножки мальчика. Раздаётся треск костей и детский вопль боли. За воплем следует крик ликования кулачного бойца. Боец прыгает по телу поверженной жертвы. Аргей пригибается, хватает левой рукой горсть песка, правой вытаскивает из ножен подарок Апполодора.

– Эй ты, павший фаллос, посмотри на меня! – окрикивает Аргей во весь голос безумца.

Кулачный боец разражается криком ненависти, оборачивается к юноше и в тот же момент получает горсть песка в лицо. Не давая опомниться противнику, протирающему глаза от песка, Аргей заходит слева, атакует бронзовым ножом, нанося колющие удары в шею и горло. Три удара приходятся по шее, два в горло. Атака приносит результат, артерия перебита. Аргей отступает на десяток шагов назад.

Безумец кричит от боли, шагает к Аргею, хватается руками за шею, пытается зажать раны ладонями, истекает кровью, колышется-шатается от лёгких дуновений ветерка, обессилев, падает на колени в лужицу свой же крови, стоит на коленях перед противником, громко стеная от боли, смотрит на нож Апполодора неподвижным взглядом и наконец рушится ниц, испуская дух у самых ног юноши[27 - Известно не менее двух подобных случаев в античности. Так, в Астипалее в 492 г. до н. э. кулачный боец Клеомед в припадке бешенства растерзал шестьдесят детей в школе (Paus. VI, 9,6). Во многих полисах в результате схожих инцидентов законодательно было запрещено заниматься гимнастическими упражнениями в одном месте взрослым, подросткам и детям.]. Капли крови стекают с бронзового лезвия, падают в песок.

Зрители окружают поверженного безумца и Аргея. Юноша приходит в себя, присаживается, склонившись над трупом, вытирает о него брезгливо нож, руки, с нагим ножом медленно поднимается. Толпа расступается перед юношей. Аргей оставляет палестру, никого не видя, смотря куда-то вдаль. Ему, уходящему, вслед несколько голосов запрашивают имя, звание, место проживания. Аргей, продолжая брести шагом нетвёрдым, пьяным, печально выдыхает:

– Аргей, сын Ореста… друг базилевса Селевка… македонянин.

Покинув палестру словно в забытье, почти выйдя на церемониальную улицу, Аргей ловит испуганный взгляд разносчика фруктов, вспоминает о даре Апполодора, убирает окровавленный нож в ножны, оглядевшись по сторонам, поворачивает в сторону отчего дома, утратив всякий интерес и к брадобрею, опрометью выскочившему при его появлении из цирюльни вместе с напомаженным клиентом, и к тем новостям, которые хотел разузнать. Шум улицы смолкает для Аргея, полис пустеет, горожане растворяются в пелене из слёз.

Юноша добредает до аристократического квартала. Вот и улица к родному дому. Аргей оглядывается по сторонам. Сторонится и пропускает телегу с амфорами вина. Старика-бактрийца нет. Снаряды для пращи забрали прохожие. Взгляд юноши находит в глубине улицы ворота дома и… троих незнакомцев, прислонившихся спинами к стене. Более на прямой улице нет никого. Аристократический квартал пребывает в запустении по причине отбытия многих жильцов в Индию.

– День ужаса и скорби не закончился, – шепчет под нос Аргей, находит под одеждами нож, решительно направляется к незнакомцам. – Отец, клянусь, ты не познаешь моего позора. О, дар Апполодора, не подведи в бою, как не подвёл в палестре.

При приближении к незнакомцам становятся видны их наряды, то прохудившиеся, непонятных выцветших цветов, с масляными пятнами, часто заштопанные, неподшитые экзомисы рабского сословия. Ойкеты при виде Аргея достают короткие дубины, нагло улыбаются. Юноша в ответ вынимает бронзовый нож и с ним бросается на незнакомцев. Не ожидали ойкеты встречной атаки. Улыбки сменяются растерянностью. Растерянность незнакомцев придаёт уверенности Аргею.

Нападающая сторона и обороняющаяся меняются местами. Двое рабов пятятся назад, прячась за спину самого крепкого из троицы. Он же, удивлённый, замахивается дубиной без намерения ударить, глупо угрожая, и получает удар ножом в живот. Аргей, не вынимая ножа из чрева противника, тянет бронзу снизу вверх, распарывая живот до грудины. Дубинка выпадает из рук ойкета. Раб оглушительно кричит в небо, хватается руками за живот, пытаясь удержать выпадающие кишки.

Подельники по разбою подаются в бега. Аргей спешит за ними, где-то позади него открываются ворота, раздаётся окрик Лисандра:

– Воры!

Ойкеты на бегу оглядываются, один из бегущих неловко оступается, цепляется ногой за выступ мощения, неуклюже падает плашмя. Лисандр, верно, заметив знакомые одежды Аргея, спешит нагим и безоружным товарищу на помощь. Аргей перепрыгивает через упавшего ойкета, настигает убегающего и колет без промедления ножом в ягодицу. Бегство остановлено, ойкет хватается рукой за рану, поворачивается к Аргею лицом, намеревается отбиваться от преследователя дубинкой, встречает короткий удар ножом по рёбрам. Ойкет многословно молит о пощаде, поминает имена богов, пятится, бросает дубинку, поднимает к небу руки, плачет. Нет, не разжалобить ему жертву засады. Аргей впадает в бешенство. Хватает левой рукой ойкета за экзомис на груди, крутит ткань, с силой тянет на себя. Хлипкий экзомис трещит, рвётся. Аргей срывает облачение с раба, разворачивает его спиной к себе, наносит ещё два сильных удара ножом по ягодицам пленного.

– А-а-а-а! – Три голоса ойкетов вопят одновременно.

Аргей оглядывается назад. Лисандр избивает упавшего раба коленями и ногами, держа за волосы голову противника. Раб с распоротым животом сидит у стены соседнего дома, обмочившись от болевого шока. Аргей тяжело дышит, пытаясь справиться с непослушным дыханием, сгибается вполовину.

– Ты ранен? – Лисандр бросает избитого ойкета, бежит к Аргею.

– Нет, я не ранен, со мной всё хорошо. – Аргей выпрямляется. – Лисандр, веди рабов ко мне в дом на дознание.

Аргей уходит к открытым воротам.

– А ты? А ты что будешь делать? – Обеспокоенный Лисандр хватает ойкета за шею, отвешивает тому сочные оплеухи.

– А я сменю одежды! Оденься. Простынешь, – выкрикивает в ответ Аргей, собирает три дубинки и исчезает с ними в проёме ворот.

Каллиграф гонит двух рабов в дом, связывает их верёвкой, выходит за третьим, тем, что уже лежит в лужи мочи и крови, но этот третий очевидно безнадёжен, утратил сознание, умирает от потери крови.

– Лисандр, помоги управиться с доспехом, – раздаётся из глубины внутреннего двора.

Каллиграф возвращается. Аргей при ксифосе, кинжале, в шлеме и со щитом-гоплоном. Торакс надет, но не стянут шнурами и застёжками. Лисандр берётся за дело оруженосца умело, доспех фиксируется точно по телу.

– У тебя гоплон полиса Гекатомпила! – Каллиграф читает надпись на щите. – На нём серебряный якорь Селевкидов. Здесь же Бактрия вокруг. Ты что, с якорем на обидчиков пойдёшь?

– И что с того? – Аргей проверяет оружие, Лисандр застёгивает поручи.

– Меня с собой возьмёшь? – Оруженосцу-каллиграфу не терпится принять участие в сражении. – А вдруг врагов будет там много? Тебя прикрою надёжно со спины.

– Нет, Лисандр, ты охраняешь дом. – Аргей не терпит возражений. – Развяжи им руки. Будут тащить того с кишками.

Каллиграф развязывает руки ойкетам, берёт дубинку в руки на случай нападения. Однако пленники безвольны, стонут, причитают, трогают раны и не намереваются биться с двумя озлобленными юношами. Аргей вынимает ксифос из ножен. Нагое железо готово пить кровь. Ойкеты устрашены, замолкают, встают на колени, закрывают глаза, заклинают жалостливо о милосердии.

– Не нужны мне ваши мольбы! Оглох я и ослеп. – Аргей являет жестокосердие. Ксифос указует в сторону умирающего. – Возьмите под руки распоротого друга, ведите меня к вашему хозяину.

Ойкеты встают с колен, плачут, хромают к лежащему, отрывают тело от земли. Кишки падают из живота наземь. Избитые и израненные нагие рабы тащат умирающего по улице, той самой улице, где ещё недавно поджидали Аргея для расправы. Светило поднимается над крышами квартала, любопытствует происходящим. Четверо мужчин петляют среди улиц Бактр. Позади них остаётся след крови.

Изысканный в простоте фасадов суровый аристократический квартал сменяется кичливым кварталом богатых граждан полиса. Жилые строения с коринфскими или персидскими колоннами на входе, разновеликими нишами с фигурками богов, героев, предков, яркими узорными росписями на стенах и воротах, торопятся явить прохожим благополучие владельца. Рабы останавливаются у крепких еловых ворот со свирепым ликом горгоны Медузы. Творение художника на досках великолепно. Если бы не утро, то можно было бы и испугаться. Змеи в причёске кажутся настоящими и живыми. Их глаза блестят, а раздвоенные языки шевелятся. Впрочем, настоящий ужас происходит не на досках.

– Пришли. – Избитый ойкет сбрасывает труп к воротам.

Товарищ раба, раненный в ягодицы, напротив, полон сочувствия к умершему. Страдая от мук, оттаскивает труп к стене дома. Аргей хватает избитого ойкета за волосы, стучит-мозжит головой раба что есть силы в ворота.

– Не бейте меня, прошу! – Раб пытается вырваться из хвата Аргея, но гоплон торцом больно бьёт по рукам. Кровь ойкета оказывается на якоре Селевкидов. – Хозяин, откройте побыстрее, не то он меня убьёт! Оха-хо-хо!

За воротами шум.

– Наглецы, вы поплатись за вторжение! – гневается мужской бас. – Это дом Стасиппа, сын Хармина! Влиятельный эллин…

Ворота отворяются. Аргей тут же швыряет живых ойкетов одного за другим в открытый проём. В воротах три мужа разных возрастов, от двадцати пяти до сорока, разного сложения, от худощавого до дородного. Юноша обнажает ксифос, обращается сразу ко всем троим:

– Кто из вас хозяин этих наглых ойкетов?

Мужи замечают окровавленный труп с распоротым животом и выпущенными кишками.

– А-а-а-а! – истошно вопят встречающие, разбегаются по разным сторонам внутреннего дворика.

– Постой же, подлый трус! Где честь твоя? – Аргей устремляется за дородным господином. – Ну так сразись со мною сам, не через ойкетов!

– Спасите! Убивают! Спрячь меня! – орёт кто-то истошно из кухни, слышится падение посуды, женский визг.

Страх придаёт сил беглецу, хозяин дома подбирает полы длинных платьев, шуршит дорогими тканями, стремительно, по-мальчишески перескакивая через ступеньки, поднимается по лестнице на второй этаж дома. Чёрная тень выбегает из женской половины дома, преграждает путь Аргею. Незнакомка скидывает вдовий платок, выставляет по сторонам руки. То дева лет девятнадцати, роста среднего, эллинка, красивая в правильных чертах лица, чёрные густые волосы уложены в сложную причёску. Ксифос упирается остриём в девичью грудь.

– Сразись со мной, Стасипп! – выкрикивает гость в спину убегающему дородному мужу. – Я Аргей, македонянин, сын Ореста!

Юноша зол, смотрит на защитницу хозяина исподлобья, пытается обойти то справа, то слева незнакомку, но дева в чёрном отчаянно смела, перед оружием не трусит, смотрит прямо в глаза Аргею и всякую попытку обойти её решительно-упрямо пресекает. Гость в нарядных доспехах полиса Гекатомпила подвергает поруганию хозяина дома.

– Стасипп, ты подлец! Стасипп, ты мерзавец! Только деньги умеешь пересчитывать, дрянь? Где ты, безродная крыса? Не прячься! Появись же наконец, Стасипп! Забудь про богатство, вспомни про честь! Возьми оружие в руки. Я здесь, враг смертный, стою у твоего алтаря. Мечтал меня унизить? Вознамерился лишить македонянина гордости на пороге отеческого дома? Ты мой, Стасипп! Страшись, бесстыдный меняла. Вернусь я за тобой. Смешаю тебя с грязью! Вырву сердце из твоей груди. А есть ли у тебя душа, богач? Ведь чести нет у тебя!

Громкоголосые поругания остаются без ответа. Благоприятный момент для поединка чести упущен, хозяин дома скрылся в комнатах второго этажа, на шум сбегаются соседи. Но понапрасну ожидает появления оскорблённого хозяина Аргей, противник уклоняется от вызова. Со второго этажа не доносится шум приготовлений. Бранная ярость медленно угасает. Разочарование овладевает юношей. Аргей недовольно шумно выдыхает, произносит негромко зло «День ужаса и скорби», вкладывает ксифос в ножны, обменивается долгим взглядом с незнакомкой, словно бы прощаясь с достойным противником, и покидает гордым враждебный дом. Толпа соседей безвольно расступается перед гоплитом Гекатомпила. Второй раз за долгое утро никто не пытается Аргея остановить или разоружить. Позади него, лязгающего железом, раздаётся горький плач, то ойкеты Стасиппа оплакивают павшего товарища.

В то же самое время.

Кома лаой базиликой, в трёх днях пути от Бактры