Своя чужая жизнь

– Чем сегодня думаешь заняться? – спросила тётя Катя за завтраком.

– Не знаю. Думаю, погулять. Привыкнуть.

– Это правильно!

– Вы не думайте, на шее у вас я сидеть не буду. Скоро пойду работу искать.

– Ну, что ты, моя хорошая, – Екатерина Николаевна поставила чашку на стол, – Я тебя куском хлеба попрекать не стану. Ты отдохни, приди в себя.

– Я не устала. Надо работу искать, только чуть осмотрюсь, – Вера осеклась, – ну то есть посмотрю, чем сейчас люди живут. За десять лет многое, должно быть изменилось.

– Это да! – согласилась Екатерина Николаевна.

3

Вера и Екатерина Николаевна были обе из Москвы. Обе с окраины, их районы располагались по соседству. Вернувшись вчера в родной город, Вера не успела зайти в полицию, отметиться по возвращению. Так что пришлось идти утром. Подойдя к этому зданию, она не увидела каких-либо заметных изменений. Лишь только с тех дней, когда её привезли сюда арестованную, на ОВД красовалась табличка с русским названием «милиция», а теперь это почётное место занимает заграничное слово «полиция».

Ну, вот, теперь и в этом наша страна не отличается от других, – подумала Вера. Слова, конечно, разные, но смысл один. Под каким названием отмечаться и получать справку вместо паспорта, Вере было всё равно.

Прождав почти два часа в коридоре участкового, Веру ещё час «мариновали» в кабинете, она сидела ждала, пока тот закончит с другими делами и сможет заняться ею.

Домой (там, где её приютила тётя Катя) Вера не спешила. Ей очень хотелось прогуляться, увидеть их дом, в котором она была счастлива в семейной жизни. С тех пор дом заметно изменился снаружи, красный кирпич заметно выгорел, деревья, которые они когда-то сажали, выросли и стали видны из-за забора, а вот пихты, которую они посадили, когда в день их свадьбы, создание их семьи, уже не было. Вера решила, что, наверное, спилили. Оно и понятно, чужое счастье берегло когда-то, а теперь его нет, разрушили, так же, спилили, как и дерево. – на глазах у Веры заблестели слёзы.

У ворот стояла красная иномарка. Из калитки вышла молодая девушка, села в машину и уехала. Вера вспомнила себя, вот так когда-то ездила и она…

Долго смотреть на всё это не позволило сердце, оно начало щемить и «приказало» немедленно уйти, а иначе «грозилось» вырваться из груди. Вера почувствовала сердечную боль не сразу, её глушила душевная боль. А поняв, что больше не может на это смотреть, быстро направилась вдоль по улице. Бывшие соседи, которые попались ей по пути, смотрели на неё, видели знакомые черты, но не могли узнать. И дело даже не в том, что Вера заметно изменилась, а в том, что сейчас она выглядела без особого блеска в глазах, теперь она не та девчонка, любимая и любящая мать и жена. Тогда Вера светилась от счастья. Такой эти люди её и запомнили. А сейчас чёрная кожаная куртка, с тех времён, когда она была счастлива, но теперь куртка была не модной, джинсы, кроссовки, волосы в хвосте. Вот, и весь её наряд. Вера понимала это и не пыталась даже здороваться, для всех этих людей она навсегда в тюрьме и числится убийцей мужа. Теперь Вере было всё равно, она устала доказывать, что она не верблюд, да и какая теперь разница, их семью уже не вернёшь и десять лет за решёткой уже отзвенели. Вера просто шла по улице, не обращая внимания на окружающих, и думала о своём. Ей было о чём думать, об этом она думала все десять лет, конечно, о Маруське.

Вера вернулась в Москву. А вот и до боли знакомые улицы. По ним она когда-то гуляла с дочерью. А вот и старая пятиэтажка, в которой Вера родилась и выросла. Сюда за ней заезжал Илья и они ехали гулять, проводили вместе вечера. Отсюда он забрал её с вещами сразу после возвращения из первой совместной поездки в Санкт-Петербург. Сюда они приезжали с Марусей, навестить эту самую квартирку. Вера показывала ей фотографии в альбоме. Маруся смотрела и спрашивала: «Это моя бабушка?» «Да, это она. Моя мама!» – отвечала Вера с улыбкой.

Домой Вера вернулась только вечером.

Верочка, где ты была весь день? – выбежала на встречу Вере Екатерина Николаевна, как только та открыла дверь. Та выглядела взволнованной.

Вера поспешила успокоить женщину, рассказала, что просто гуляла. А после ужина, когда они уселись возле телевизора, Вера вдруг загрустила и заплакала.

– Верочка, что с тобой? Не плачь, моя милая! – попыталась успокоить её Екатерина Николаевна, хотя прекрасно понимала, по какому поводу слезы.

– Сейчас Марусе уже 16 лет, и она вряд ли меня помнит, – Начала Вера, – Ксенью называет мамой, Робина отцом. Чужого человека, понимаете, а не родного отца. А может уже и русского языка не помнит. Её ведь там приучили к английскому. Когда ей было шесть лет, забрали меня. В школу пошла уже там. Какой ужас! Где мне её искать? Разве я могу? Если бы они были в России. А что, если они живут под чужими именами? – сыпала Вера размышлениями. Теперь ей оставалось только думать. Действовать не обдумав, нельзя. Ксенья опасный человек, но вот только до неё нужно добраться каким-то мистическим образом. А ведь действительно, нужно обратиться к мистическим силам. У тёти Кати есть фотографии маленькой Маруськи. Нужно попробовать. – Тётя Катя у вас же должны были остаться наши фотографии.

– Конечно! – Екатерина Николаевна достала альбом, который уже лежал на готове и отдала Вере.

Как только на нашла нужные фотографии, расплакалась пуще прежнего. Спустя часа два Вера уснула. Екатерина Николаевна заботливо укрыла её пледом. Фотографию с изображением семьи, не стала доставать из рук Веры. Та крепко спала. Наплакалась, настрадалась.

– Верочка, я сегодня разбирала фотографии. Хотела найти Марусину карточку. А там конверт, в нём карточки какие-то с цифрами, – поведала ей тётя Катя.

– Марусины? Ильи?

– Нет! Их карточки я тебе вчера отдала. Это кредитные карты, банковские которые. Да вот же они, сама и погляди.

– Тётя Катя, а откуда это у Вас?

– Помню, что Маруся с этим конвертом играла, вот видишь, тут вместо марки цветочек нарисован, – она указала на рисунок, который Вера не увидела вначале, ведь она и на сам-то конверт путём не посмотрела.

– Маруся? А, когда это было?

– Давно.

– Меня тогда уже посадили?

– Я не помню. Хотя, помню, что Машуню Ксенья потом забирала!

– Значит, посадили! – вздохнула Вера.

Дальше пытать пожилую женщину не было смысла, она и так сказала, всё что помнит. Вера дождалась, когда та уйдёт по своим делам и принялась рассматривать фотографии. Она не хотела, чтобы женщина снова видела её слёзы. За десять лет заключения она научилась плакать беззвучно, ведь там за любой писк, особенно ночью, могли не только избить, но и убить. Она знала это как никто другой. Композиторша, пусть и уважала её, но слёз никогда не терпела. Говорила, что слёзы здесь ни к чему, слёзы – это бабья стихия, а здесь мы все равны и ими горю не поможешь.

Увидев дочкин рисунок, Вере ужасно хотелось кричать во весь голос, превысить все возможные и невозможные децибелы, кричать так, чтобы слышал весь мир. Проблема в том, что уже не получалось. Поэтому плача над фотографиями разбитой семьи, Вера понимала, что уже она не та Верочка Самойлова, любимица её окружения, а теперь она твёрдая Наива, та которая горы свернёт, но что у неё на сердце никто не узнает.

А пока она одна в этой комнате, её никто не видит, и она может побыть той, что сейчас смотрит на неё с фотографий. Слёзы льются, падают на фото. Одна упала на изображение Ильи, улыбчивого и счастливого. Вера не выдержала, вскочила со стула схватила кухонный нож (которым до этого резала яблоко), но ударить себя им не смогла, посмотрев ещё раз на фото мужа, ей показалось что это слеза принадлежит не ей, а Илье. Вера стояла словно в ступоре, крепко сжимая в руке нож. В комнату вбежала испуганная тётя Катя.

– Вера, не делай этого! Опусти нож!

Но Вера была словно не в этом мире. Она слышала голос, но ей казалось, что происходит это где-то далеко-далеко, рядом с ней. Екатерина Николаевна, видя, что Вера стоит, не шевелясь и ничего не понимая, тихо взяла её за руку и вытянула нож. Вера пришла в себя. Её ладонь была порезана и на пол капает её кровь. Она поняла, что во всём этом помутнении схватила нож не за рукоядку, а за лезвие и сильно сжала в кулаке. Но как она не почувствовала боли? Она же была не под наркозом? Ответ один: душевная боль вытеснила физическую.

Тётя Катя усадила её на диван, обработала рану и дала Вере успокоительное.

– Простите меня, тётя Катя, я не знаю, как это получилось, я ничего не помню. Я только сейчас поняла в чём дело, мне страшно!

Екатерина Николаевна присела рядом и по-матерински обняла.

– Ничего, Верочка, успокойся. Я с тобой. Ложись, поспи, только не плачь.

Плакать Вера уже не могла, подействовало успокоительное и она заснула. Только во сне другая жизнь, только во сне она счастлива и только во сне вся её семья вместе.

Проснулась Вера спустя несколько часов. Фотографий на столе уже не было, кровь с пола была вытерта, полы вымыты. Екатерины Николаевны не было дома. Вера осмотрела всё вокруг, никак не могла прийти в себя, она подошла к входной двери и попыталась, не понятно зачем, открыть её, но та не поддалась, ключей не наблюдалось. Как тут не забеспокоиться? Она не очень хорошо знала эту женщину, но та сделала ей много хорошего и только одна она у неё осталась и не отвернулась от неё. Но сейчас Вере пришла в голову очень плохая мысль, что Екатерина Николаевна, испуганная её выходкой, посчитала её ненормальной и решила принять меры.

А что, если она в психушку её хочет сдать? Может она за врачом пошла? – думала Вера, но сразу же отогнала от себя эту бредню. – Что за глупость? У неё же есть телефон, если бы она хотела, то просто набрала номер и вызвала врача.

Вера вернулась в комнату. На полке серванта лежал тот самый конверт, Вера взяла его в руки. В памяти всплыл тот момент, когда Илья расплачивался такими же по счетам. Он держал их в сейфе и только одну носил с собой, ту на которой меньше всего денег. А остальные…да вот же они. Но, где тогда взять пин код? Он должен где-то быть записан, раз карты здесь, в этом конверте в доме тёти Кати, лежат вместе с фотографиями, может там есть и цифры.

Вера хотела начать пересматривать оборотную часть фотографий, когда её занятие прервал поворот ключа в замке. Дверь открылась.

– Тётя Катя, я так испугалась… – бросилась ей на шею Вера.

– Чего ты испугалась, Верочка?

Вера поняла, что ляпнула что-то не то.

– Одна испугалась. Я одна давно не оставалась, – соврала она, нужно же как-то выкручиваться.