Своя чужая жизнь

– А кто же ещё? До тебя не «дошло» ещё что ли?! Нет, конечно, можно предположить, что это всё совпадение, но ребёнка-то она зачем тащит? Почему тётке этой не оставила?

– Екатерина Николаевна Илье мачеха несостоявшаяся, по документам чужой человек. Его отец не был с ней зарегистрирован.

– Вот говоришь этим мужикам, говоришь, что в ЗАГС надо. Случись чего, не докажешь. А они ЗАГСа как огня бояться, – влезли в разговор соседки.

– Цыц! – рявкнула на них Композиторша, хотя знала, что те правы, но дело сейчас не об этом. И продолжила с Верой. – Ты думай! Сестрица ведь за все это время не разу к тебе не приехала и письма не черканула. Думай. Может, что и «дойдёт» до тебя до дуры!

Заключенные отошли от Веры. За ними пришли гулять. Композиторша шепнула конвойной, чтоб Веру не трогали, пусть сидит. Та спорить не стала. Вера осталась одна, думать. Но мыслей никаких. Она слишком сильно любит сестру, чтоб такое про неё думать. А, что, если Ксенья просто вынуждена вернуться к бывшему мужу, а Марусю берёт потому, что другого выхода нет.

Вера до последнего верила в свою версию, «соседки» называли её наивной, за что придумала подобного рода чушь и верила в это. Нет, конечно, «вера» – это заглавная её страница в жизни, на то и имя при рождении такое получила. А они зечки со «стажем», у каждого за спиной не одна «ходка». А Вера наивная глупенькая дурочка. За это её и прозвали Наива.

3

Так прошло ещё время. Заключенные работали, шили спецодежду. Вот и Вера научилась этому ремеслу. Работа не сложная, делаешь норму и тебя никто не трогает. Хотя бывали случаи со многими, кто норму не выполнял, после отбоя их тащили доделывать. Свет включать запрещено, сидели в темноте. Выбирали место, больше освещённое лунным светом, и шили. Иногда выходило и криво, за что и отгребали. А начальству докладывали, якобы это кривую фигню нашили днём, да ещё норму не сделали. А за это сутки, а то и больше карцера.

Однажды зимой на прогулке, Вера посмотрела в небо. Оно было серым, хлопьями шёл снег. Вера вытянула руку, на ладонь упало несколько снежинок. Чудно, с неба падает белый пух, а на руке, прям как на картинке самая настоящая снежинка.

Странно устроена жизнь. Еще год назад Вера бегала по их саду с дочкой, лепила снеговика, они вместе ловили снежинки, рассматривали их, наблюдали, как они таят на ладони. Для природы ничего не изменилось, всё идёт своим чередом. Весна сменяет зиму, за летом следует осень. И всё по кругу. А у неё у Веры всё стоит на месте. Никаких новостей. Нет покоя на душе и нет больше счастья. Илья больше нет. Что сейчас с дочкой и где она, неизвестно.

4

Вот и приехала Екатерина Николаевна. Женщина заметно постарела за это время и из ухоженной светловолосой высокой дамы превратилась в старушку, с пробивающейся сединой. Так как раньше она не держала гордо поднято голову, стала горбиться. По её виду было заметно, что Екатерина Николаевна тяжело приняла такой поворот, хоть и была, по сути, Самойловым чужим человеком. Вести она снова привезла плохие, да и отъездом Ксеньи с Марусей не ограничилось. Хоть женщины не были родственниками, но свиданку разрешили.

– Ксенья-то разрешение получила на выезд. Машуня у меня жила первые дни, а потом приехала Ксенья и увезла её, даже проститься не дала. Я ей звонить пыталась, а она трубку бросала, а теперь и вовсе телефон выключен, – Екатерина Николаевна сделала паузу, которая ещё больше испугала Веру, – она мне по почте копию прислала…

– Какую ещё копию?

– В которой говориться, что ты от Маруси отказ подписала, а Ксенья удочерила её. Увезла она её, понимаешь? – Екатерина Николаевна промокнула глаза носовым платочком, – она матерью её считается, а отец американец какой-то, не помню имени, но что-то типа Робин-Бобин, как в книжке детской.

– Робин Брукс, – догадалась Вера.

– Да, точно он!

– Это её бывший муж, – лишь и смогла выговорить Вера, а после из её глаз потекли слёзы. Сколько же она здесь, за решёткой их уже пролила. А сколько ещё осталось? Одному Богу известно.

Екатерина Николаевна понимала, что Веру эта новость может убить, но не сказать, она не могла, просто не имела на это право.

– Верочка, а как же ты документы подписала? Я поверить этому не могу!

– Я не знаю! Я ничего не знаю! – Вера закрыла голову руками.

Екатерина Николаевна видела эти искренние глаза, полные слёз. Эти глаза и ответили на её вопрос. Она понимала, что Веру и здесь подставили.

– Вера, это ещё не всё! – продолжила она. Вера подняла голову и посмотрела на неё. – Вера, она ведь и дом продала. Я не знаю, как у неё это вышло, думаю, что наследство-то всё Маруське перешло, а она матерью теперь считается…

От этих слов, что у её дочки, у её любимой Маруськи теперь матерью считается другая, Вере стало плохо, слёзы ещё сильнее хлынули, голова закружилась, но она не подавала вида.

– Вер, и бизнес Ильи она весь развалила. Ты же ей тогда, ещё до своего ареста доверенность подписала с правом подписи. Вот она и понадписывала там чего-то.

Вернулась Вера уже не живой и не мёртвой. Эмоций ноль. В руках пакет с гостинцами. Как только дверь за ней закрылась, Вера прижала к груди пакет и рухнула на пол. Очнулась, уже лежа на «шконке», рядом с ней её «соседки», а ближе всех Композиторша.

– Ну ты как? – донеслось до неё. Голос казался каким-то далёким.

Вера была не в состоянии ответить сразу. Она ещё не могла понять, что происходит и почему не помнит, как попала в свой барак. Последнее, что стояло в памяти, это взволнованное постаревшее лицо Екатерины Николаевны. Вера напрягла силы и попыталась хоть что-то вспомнить. А может это просто сон? Она приподняла и увидела на столе пакет. Нет, это был не сон.

– Давно я так? – наконец проговорила она.

– Минут 5, – ответили «соседки», – обычно со свиданки радостные приходят или злые как черти, а ты в обморок хлопнулась. Что там с тобой делали, аль про Машку твою новости принесли?

– Принесли. Только новости-то такие, хоть иди и вешайся! – Вера окончательно пришла в себя и зарыдала.

– Не реви, хату нам затопишь. И чушь не моли, вешаться она собралась! Лучше расскажи, что сказали.

Вера рассказала, всё как есть. «Соседки» обратились в слух, сидели кивали головами с открытыми ртами. Они много за свою жизнь повидали и много разных историй наслушались, но такая история впервые.

– Ну и стерва же твоя сестрица. А ты мне не верила. Теперь то хоть веришь?

– Верю! Только, что мне теперь делать. У меня никого нет и выйду я от сюда, идти некуда.

– Ну тебе ещё долго чалиться! И что значит у тебя никого нет? У тебя дочь есть, ну, а о жилье думать ещё рано. Тебе восемь лет ещё сидеть, а так остаётся только сидеть и молиться, чтоб с Машкой твоей всё хорошо было.

Глава IV

Прошло несколько лет. «Соседки» одна за одной менялись, кого перевели, кто «откинулся». Настало время для «звонка» на выход Композиторши. Подозвала она Веру к себе, а когда та села, Композиторша начала свой разговор.

– Я вот что хочу тебе сказать, мне через пару дней на воле гулять, землю нашу Матушку топтать, а тебе ещё больше года чалиться. Вот тебе адресочек один. Это не далеко от Москвы. Поедешь туда, если деваться будет некуда. Там тебя примут, скажешь от меня. Я маляву напишу, передашь её, тогда точно без вариантов. Это кореша мои. Может и меня там сыщешь когда-нибудь…

– Воры? Бандиты? – Вера округлила от испуга глаза.

– И то и другое. Честный вор – это профессия такая, – Композиторша посмотрела на непонимающий взгляд Веры. – Да ты, Наива, не пугайся. Почти восемь лет отсидела, сможешь и там. Здесь сложнее, там хоть какая-никакая воля. Считай, что работа твоя такая. Ну, да, не по трудовой книжке, уж извиняйте! Но там связи есть. Этнос главарь. Всё сделает и дочь твою найти попытается. Лет много может понадобиться, но землю всё перероет. А ты делай всё, что скажет, своей среди них станешь, а своих Этнос не бросает. Как ты к нему, так и он к тебе.

– Ты тоже с ними…ну это…работала? – не могла подобрать нужного слова Вера.

– И это и то и жила, и работала. Этнос мне, вроде как, муж.

Вера была удивлена услышанным, но за помощь такого рода была благодарна. За столько лет на зоне она прекрасно понимала, что, кроме как люди из этого круга помочь ей и смогут. На кого надеяться? К кому бежать? Только на себя надейся, а связи нужные имей.

– Спасибо тебе, Татьяна Семёновна! – Вера с благодарностью улыбнулась и обоими руками взяла руку Композиторши. Та была не против, хоть никогда и не любила телячьих нежностей.

– Помнишь ещё имя моё, приятно. Композиторша с грустью натянула улыбку, – а я вот уже сама забывать начала.

От мысли, что теперь у неё появился шанс найти дочь, Вера немного успокоилась. Та боль, с которой она жила всё это время, немного приутихла.

Через два дня Композиторша помахала «зоне» рукой и пошла топтать Землю-Матушку. Она вышла с шуткой, сказав, что оставляет «хозяйкой» хаты Веру.

За эти восемь лет Вера сильно изменилась, от той прежней Веры остался только взгляд синих глаз, но в минуты гнева и злости, которых здесь очень много, и взгляд меняется. Теперь она никому не доверяла и не верила. Жизнь её сделала такой, а Композиторша научила её как выжить в этой жизни. Новые «соседки» знали Веру только такой и, что когда-то она была слабой и наивной, даже не догадывались, а кто бы сказал, не поверили.

Спустя неделю на место Композиторши завесилась Армянка Ануш. Ануш вела себя тихо, в разговоры лезла редко, но как-то странно она начала коситься на Веру. Вера заметила этот взгляд, но посчитала, что женщина просто присматривается к местной жизни, порядкам, соседкам, к ней в том числе.