Нерон. Блеск накануне тьмы

Я принялся пояснять, что и как будет построено дальше – озеро, террасы с садами, портики, вестибюль…

Пока говорил, в голову пришла еще одна грандиозная идея.

– А в вестибюле под открытым небом будет воздвигнут колосс… Да! Он будет посвящен Аполлону, ознаменует новую золотую эру и превзойдет Колосса Родосского[44 - Колосс Родосский – гигантская статуя древнегреческого бога Солнца – Гелиоса, которая стояла в портовом городе Родосе.].

– Насколько? – встревоженно спросила Поппея.

– Настолько, что будет виден отовсюду. На Родосе колосс высотой в сто футов, – стало быть, мой должен быть не меньше ста двадцати. И он будет из позолоченной бронзы. – Тут я рассмеялся. – Но ты не волнуйся, у нас уйма неотложных работ, так что на колосса мы будем тратиться только по их завершении.

– Считаешь это разумно?

– Ты о колоссе? Я же сказал: им мы займемся в последнюю очередь.

– Нет, сейчас я о твоей идее превратить центр Рима в твои личные земли.

– Но в реальности они не будут моими частными владениями. Все, за исключением павильона, будет открыто для людей. Как то пространство в Антиуме: набережная, сады и театр. Таким образом я верну Рим его гражданам.

– Ну, простым людям, положим, это понравится, но богатым, которых ты отселишь с их участков, вряд ли.

Я уже упоминал о том, что моя супруга была женщиной практичной, и я высоко ценил это ее качество, но в тот момент оно вызывало у меня нечто вроде досады или раздражения.

– Для кого-то большие перемены всегда связаны с потерями, тут уж ничего не поделаешь. Перемены – это одновременно и награда, и наказание, добро и зло, которые изливает на нас из своих чаш Зевс.

– Мне надо одеться. – Поппея плотнее запахнула шелковый халат. – Идем со мной, ты так редко у меня бываешь.

Все правда – в ее покоях мне всегда было душно, как в некой насыщенной теплом женственности оранжерее, и поэтому я старался пореже туда наведываться. Но тем утром у меня еще кружилась голова от испытанного после планировки нового Рима упоения, и я чувствовал себя защищенным от любых сюрпризов. В общем, я согласился пойти с Поппеей.

Ее покои были почти такими же просторными, как мои, а вот прислуга гораздо многочисленнее, – вероятно, для обслуживания императрицы требуется больше людей, чем для обслуживания императора. Или все дело именно в самой императрице?

Поппея не любила утренний свет, и потому ее покои располагались в западной части дворца.

«Я предпочитаю предвечерний свет, – как-то призналась она. – Косые лучи солнца… Ощущение завершенности… Волнение от приближения ночи… Вот что я люблю».

Солнце поднялось уже достаточно высоко, но, сообразно вкусу Поппеи, ее покои все еще были погружены в полумрак.

Как только она вошла в свою комнату, слуги поклонились и раздвинули шторы.

Ее кровать, устеленная гладкими шелковыми покрывалами с разложенными по ним такими же несмятыми подушками, – настоящий павильон удовольствий, здесь никто не захотел бы терять время на сон.

Я не отрываясь смотрел на кровать, но рядом было слишком много людей… Впрочем, Поппея, когда у нее возникало желание, легко и без всякого смущения отсылала их из своих покоев.

Она определенно заметила, как я смотрел на ее ложе, но в то утро не была расположена разделить его со мной. Вместо этого она прошла к туалетному столику, на котором были расставлены флаконы и баночки самых разных форм и размеров – настоящие сосуды красоты, выполненные из серебра, тонкого стекла и алебастра.

Поппея взяла зеркальце и критически посмотрела на отражение своего лица.

Я подошел к ней со спины и увидел свое отражение.

– Картина была бы лучше, если бы в этой комнате было больше света, – заметил я.

– А может, мне это и не нужно, – откликнулась Поппея. – При другом освещении я могу увидеть то, что мне не понравится.

Я обнял Поппею и зарылся лицом в ее волосы:

– Такого не может быть и никогда не будет.

Но она продолжала смотреться в зеркало, недовольно хмурясь.

– Раньше этого не было.

– О чем ты? – не понял я.

– Вот эта морщинка… – Поппея легко прикоснулась к коже возле губ.

– Ну, если отказаться от еды и вообще забыть о том, чтобы открывать рот, морщинки точно не появятся, – усмехнулся я.

– Раньше их тут не было, – упрямо повторила Поппея и положила зеркальце на туалетный столик. – Помнишь, я говорила, что хочу умереть до того, как моя красота потускнеет?

– Она не потускнеет. – Мне совсем не нравилось, куда повернул наш разговор.

– Мне тридцать два года, – вздохнула Поппея. – Время берет свое. Я вижу…

– Хватит! – решительно прервал ее я. – Ты зациклилась на этой идее. Не перестанешь об этом думать, сама накликаешь то, чего так боишься.

– Тебе легко говорить, тебе всего двадцать шесть!

– Будь это в моей власти, я легко поменял бы свои двадцать шесть на твои тридцать два. Меня никогда не волновала наша разница в возрасте. Для меня ты – богиня, а у богини нет возраста.

– Ну да, только у этой богини появляются морщины!

Я не сдержал смеха:

– Откуда тебе знать, были они у Афродиты или нет?

Поппея не очень охотно, но тоже рассмеялась:

– Думаю, мне снова нужны ванны из молока ослиц. Не знаешь, где теперь мое стадо?

– Признаюсь, состояние и место выпаса твоих ослиц оказались в нижних строках моего списка неотложных дел по восстановлению Рима. Но я этим займусь.

У Поппеи было стадо из двух сотен ослов и ослиц, которые содержались на окраине Рима, и она для сохранения красоты принимала ванны из ослиного молока.

– Если у меня снова будет их молоко, это восстановит цвет моего лица и разгладит морщинки.

– У тебя прекрасный цвет лица и нет никаких морщинок, – не отступал я.

Поппея прошла в противоположную часть комнаты и призвала служанок, которые отвечали за ее гардероб. Те мгновенно оказались рядом со своей госпожой.

– Сегодня снова будет жутко жарко, – объявила Поппея. – Желаю надеть самое наилегчайшее платье.