Так много лет назад объяснила ему мать, в тот первый и единственный раз, когда Люк спросил, почему он должен прятаться.
Тогда ему было шесть.
До этого он думал, что только малыши должны от всех прятаться. А когда он вырастет, как Мэтью и Марк, то будет везде гулять, как и они, ездить на поле и даже в город с отцом, высовывая голову и руки из окошка пикапа. Раньше думал: вот исполнится ему столько же, сколько Мэтью и Марку, и он сможет играть перед домом, а захочет – кинет мяч прямо на дорогу. А ещё, что дорастет до Мэтью и Марка и пойдёт в школу. Правда, они вечно жаловались, ныли:
– Боже, нам же ещё уроки делать!
Или:
– И кто только придумал это правописание?
Зато рассказывали про игры на переменках, про друзей, которые в обед делились конфетами или одалживали перочинные ножики.
Но Люк не взрослел, как старшие братья.
В тот день, когда ему исполнилось шесть, мама испекла необыкновенный торт с малиновым джемом, капельками стекающим по бокам. Вечером за ужином она водрузила на торт шесть свечек, поставила его перед Люком и шепнула:
– Загадай желание.
Он уставился на кольцо, гордо рассматривая свечи, замкнувшие круг на торте, и вдруг припомнил другой торт, другое колечко из шести свечек – в день рождения Марка. А вспомнилось ему это, потому что, несмотря на торт, Марк капризничал:
– Я хочу-у праздник и гостей! Вот к Роберту Джо в день рождения приходили в гости трое друзей.
– Ш-ш-ш, – прошептала тогда мама и показала глазами на Люка, будто на что-то намекала, но он ничего не понял.
Поражённый воспоминанием, Люк шумно вздохнул. Две свечки тут же мигнули, и одна из них погасла. Мэтью с Марком засмеялись.
– Желание отменяется, – сообщил Марк. – Эх ты, малявка. Даже свечки задуть не можешь.
Люк чуть не расплакался. Впопыхах он даже желание забыл загадать, а если бы не удивился, то задул бы все шесть свечек. Запросто. А потом получил бы… Он даже не знал, что выбрать. Прокатиться в город? Или поиграть в том дворе, перед домом? Или пойти в школу?
Вместо этого возникло нелепое, совершенно неправдоподобное воспоминание. Наверняка это был седьмой или даже восьмой день рождения Марка. Ну не мог Марк дружить с Робертом Джо в шестилетнем возрасте, ведь тогда бы он прятался, как Люк.
Целых три дня эта мысль не давала Люку покоя. Он хвостом ходил за матерью, пока та развешивала на верёвке бельё, варила на зиму компот и варенье из земляники, драила в ванной пол.
«Сколько мне должно быть лет, чтобы я мог выходить на люди?» – порывался спросить он, но каждый раз его что-то останавливало.
Наконец на четвертый день, после того как отец, Мэтью и Марк, позавтракав, встали из-за стола и направились в сарай, Люк, пригнувшись, сел у кухонного окна, выглядывать в которое ему не разрешалось, ведь проезжающие могли мельком заметить его лицо.
Он склонил голову набок и приподнялся так, что левый глаз оказался чуть выше подоконника. Так ему было видно Мэтью и Марка, которые бегали на солнце, а высокие голенища сапог из свиной кожи хлопали им по коленкам.
Вот ведь резвятся на глазах у всех, ничего не опасаясь. Носятся у входа в сарай, просматриваемого с дороги, а не бокового, выходящего на задний дворик, которым обычно пользовался Люк.
Люк отвернулся и сполз на пол, скрываясь от чужих глаз.
– А Мэтью и Марк никогда не прятались? – спросил он.
Мать очищала сковородку от остатков яичницы. Она обернулась и настороженно посмотрела на сына.
– Никогда, – подтвердила она.
– Тогда почему я должен?
Мать вытерла руки и отошла от мойки. Люк раньше никогда не видел, чтобы она вот так бросала гору немытой посуды. Уселась рядом и откинула с его лба волосы.
– Ох, Люк, оно тебе надо? Просто знай, что у тебя своя жизнь, другая.
Он задумался. Мама всегда говорила, что только он сидел у неё на коленях и обнимал, ласкался. Она до сих пор читала ему на ночь сказки, из-за чего Мэтью с Марком поддразнивали, мол, фу, совсем как девчонка. Об этом она говорила? Просто он младше всех. Но ведь подрастёт же. Разве он не станет таким же, как и они?
– Почему у меня другая жизнь? – с неожиданным упрямством настаивал Люк. – Хочу знать, почему я должен прятаться?
И тогда она рассказала.
Позже он пожалел, что не выспросил побольше. Но тогда он мог только слушать. Казалось, он тонет в потоке её слов.
– Так получилось, появился ты. Желанный. У меня и в мыслях не было от тебя избавиться, и отцу твоему сказала, чтоб даже думать не смел.
Люк живо представил себя младенцем, брошенным в коробке где-то на обочине дороги. Отец часто рассказывал, что раньше так подкидывали котят, в те времена, когда ещё разрешалось держать домашних животных. Но, может, мама говорила не об этом.
– Закон о народонаселении был принят сравнительно недавно, а я всегда мечтала иметь полный дом детей. Я имею в виду раньше. Твоё появление стало чудом. Я надеялась, что правительство отменит глупый закон, может, даже до твоего рождения, и тогда я всем покажу ещё одного сыночка.
– Но не вышло. Ты меня скрывала, – с трудом выговорил Люк. Голос прозвучал неожиданно хрипло, словно чужой.
Мать кивнула.
– Когда живот стал заметен, я перестала выходить из дому. Это оказалось совсем нетрудно, я ведь редко куда хожу. И Мэтью с Марком также запретила далеко отходить, боялась, что проболтаются. Даже матери и сестре ничего о тебе не написала, хотя тогда я ещё так не боялась. Просто из суеверия. Да и хвастаться не хотелось. Думала, рожать пойду в больницу. Я не собиралась скрывать тебя всегда. Но потом…
– Что потом? – спросил Люк.
Мать отвела взгляд.
– Потом по телевизору стали показывать передачи про демографический надзор, что делает полиция, выискивая нарушения, как следит за соблюдением закона.
Люк бросил взгляд на огромный телевизор в гостиной, который ему смотреть не разрешали. Не потому ли?
– Потом отец кое-что узнал. По городу поползли слухи о других детях…
Люк вздрогнул. Мать смотрела вдаль, туда, где кукурузное поле сливалось с горизонтом.
– А ещё я мечтала о Джоне, – призналась она. – Помнишь детский стишок: «Мэтью, Марк, Люк и Джон, мой благословите сон»? Но я благодарю Господа, что он по крайней мере дал мне тебя. И ты здорово научился прятаться, да?
Она неуверенно улыбнулась, и ему захотелось её поддержать.
– Конечно, – согласился он.
И как-то после этого разговора он больше не возражал прятаться. Зачем ему новые знакомства? И кому охота ходить в школу, где, если верить Мэтью с Марком, учителя будут на тебя орать, а другие ученики будут так и норовить обмануть, и придётся держать ухо востро? Он был не таким, как все. Тайным ребёнком. Домашним. Это ему доставался первый кусок яблочного пирога, ведь в отличие от других мальчишек Люк всегда был дома. До?ма, и мог возиться в сарае с новорождёнными поросятами, лазать по деревьям на опушке леса, бросать снежками в столбы для бельевой верёвки. До?ма, где всегда манил безопасностью задний двор, защищённый родными стенами, сараем. И лесом.
Пока лес не вырубили.