Неопалимая

– Я сделаю все, – стонала я вслух. – Пожалуйста…

Надо мной нависло лицо сестры Айрис. На лбу у нее был порез, что заставило меня вспомнить об осколках стекла, летящих в воздухе. Как давно это произошло? Порез уже затянулся и начал заживать.

– Я знаю, Артемизия, – сказала она, убирая с моего лица потную прядь волос. – Оставайся сильной. Помощь уже в пути.

Часть меня яростно цеплялась за эти слова, а другая думала о том, как бы укусить монашку за руку. Она ушла, прежде чем я успела принять решение. Вскоре мне дали еще сиропа, и больше мне уже ни о чем не нужно было думать.

Пока внутри бушевала битва, время потеряло свое значение. Иногда мир был темным. Иногда светлым. Но в конце концов я заметила кое-что иное: ощущение движения, толчки и дрожь, моя голова качалась на мягкой поверхности, слишком плоской, чтобы быть подушкой. В ушах стучали копыта лошадей, а пространство вокруг издавало легкие скрипы дерева, металла и кожи, подпрыгивая и толкаясь.

Горячий, удушливый воздух. Это не могла быть телега. Карета? Я попыталась сосредоточиться, но мысли ускользали при попытке их ухватить, зыбкие и неуловимые. Вкус сиропа все еще ощущался на языке, но я уже уплывала прочь.

Позже меня разбудили крики.

Сознание возвращалось медленной струйкой ощущений, каждое из которых было более неприятным, чем предыдущее. Голова раскалывалась. Кожа была сальной и зудела под рясой. Теперь карета ехала медленнее, чем раньше, тошнотворно натыкаясь на каждую кочку и камень на дороге. Я моргала до тех пор, пока не увидела перед собой нечто из темной, потрескавшейся кожи. Пахло затхлостью и ладаном. Вместе с этим ощущался другой, более слабый запах, напоминающий вонь старого мяса вперемешку с грязными монетами. Кровь.

На коже виднелись четыре длинные прорези, будто кто-то провел по ней ногтями.

– Не подходить! – приказал мужской голос. – Очистить дорогу!

Я полностью очнулась, сердце заколотилось. Этот голос был мне знаком. Когда я приподнялась, раздался тяжелый металлический звон, и мои запястья дернулись, встретив сопротивление. Взглянув вниз, обнаружила на них железные кандалы, испещренные выгравированными священными символами. Прикрепленная к ним цепь с мощными звеньями лежала у меня в ногах. Я была в карете, но не в обычной. Изнутри она выглядела как исповедальная кабинка. Высокие узкие стены облицованы потускневшим металлом с тиснением, создававшим впечатление витиеватой лепнины, а единственное арочное окно слева от меня закрыто перфорированной перегородкой, сквозь которую проникал мрачный красный свет. Дверь на противоположной стороне кареты была заперта. Провисшая часть цепи вела к лебедке, утопленной в середине пола. Насколько я могла догадаться, цепь можно было затянуть, чтобы удержать меня.

Я знала, что это такое. Дормез – карета, которая была распространена более века назад и предназначалась для перевозки одержимых; обычно их использовали для самых опасных случаев, когда для проведения обряда экзорцизма требовалось участие Божественной. Я знала о дормезах только потому, что видела иллюстрации в книгах скриптория. И не предполагала, что они еще существуют.

Должно быть, Восставший все еще находился во мне, даже несмотря на то что я его не чувствовала. Вероятно, это дормез загнал его в укрытие.

Я вдыхала и выдыхала раскаленный воздух, борясь с тошнотой, вызванной беспрестанным движением повозки. Легче стало только когда подтянулась к окну и выглянула сквозь решетку. И едва не отшатнулась назад, увидев снаружи толпу – десятки, сотни людей, все они стояли вдоль обочины и напряженно глазели. Лица их были покрыты пылью долгой дороги и искажены страхом.

Спустя мгновение, поняв, что они не могут различить меня за перегородкой, я немного расслабилась. Они таращились лишь на проезжающий мимо дормез. Но облегчение не продлилось долго: я наткнулась взглядом на потухшие от голода глаза детей, грязь, покрывающую колеса груженных сверх меры повозок, мертвого мула, что лежал в канаве, облепленный мухами. За перегородкой клубился дым, струившийся из курильниц для благовоний, закрепленных на крыше кареты. Заходящее солнце озаряло его розовым светом и окрашивало толпу, отбрасывающую длинные тени на изрезанное колеями поле, в зловещие багряные оттенки.

Пока я смотрела, мое внимание привлекла одна женщина из толпы. Она прижала к себе ребенка и перекрестилась. На ее руке ярко выделялась темная метка скверны.

Эти люди, должно быть, бежали из своих домов, что означало, мы проезжаем через Ройшал. Я слышала истории о том, как семьи покидали свои деревни, спасаясь от духов и одержимых солдат, но сколько бы времени ни прошло с момента нападения на Наймс, ситуация явно ухудшилась.

Подняв один из тяжелых браслетов, я задрала рукав. Раны, оставленные освященной сталью моего кинжала, зажили, превратившись в бледные розоватые полосы. Я пробыла в беспамятстве по меньшей мере неделю.

– Очистить дорогу! – снова раздался голос. – Дайте нам проехать, властью Ее Святейшества Божественной!

Я сдвигалась до тех пор, пока в поле зрения не появился владелец голоса, восседающий перед дормезом на великолепном сером жеребце. На его черных одеждах не виднелось ни следа грязи.

Лица, обращенные в его сторону, выражали одновременно и страх, и отчаянную надежду. Мое внимание привлек мужчина, спорящий со своей семьей. Мысленно я умоляла его не совершать того, что он собирался сделать, но он выскочил на дорогу и побежал трусцой, стараясь не отставать от жеребца. На фоне сурового великолепия всадника крестьянин выглядел грязно и неопрятно.

– Пожалуйста, Ваша Светлость, нас изгнали из наших домов и развернули на мосту в Бонсанте…

Высокая золотоволосая фигура медленно повернулась и взглянула на него сверху вниз, пока тот бессвязно продолжал говорить, не подозревая о нависшей опасности.

– Мы держим путь на север. Ходят слухи о святой в Наймсе. Говорят, в бою она использовала реликвию святой Евгении и одолела целый легион духов… И что у нее есть шрамы, что мы узнаем ее по шрамам. Прошу вас, скажите, это правда?

Вместо ответа всадник сделал едва заметный жест. Мужчина упал на колени, словно сраженный топором. В толпе кто-то закричал. Когда дормез подъехал ближе, я увидела, что лицо мужчины исказилось от мучительного чувства вины, а сам он беспомощно цепляется за булыжники на дороге.

– Простите меня, – всхлипывал он снова и снова, пока повозка с грохотом проезжала мимо, обдавая его грязью из-под колес.

С тех пор, как я видела его в последний раз, священник изменился. Бледное, властное лицо застыло холодной твердостью мрамора, а под глазами залегли черные тени синяков. Он держался в седле прямо и неподвижно, словно боясь потревожить рану, скрытую под одеждой. На шее на цепи висела реликвия святой Евгении, опалы реликвария неистово сверкали в свете угасающего дня.

Мужчина на земле не узнал ее. Он понятия не имел, что реликвия находится прямо перед ним или что человек, которого они ищут, закован в цепи внутри дормеза, следующего мимо них в противоположном направлении.

По воле случая священник в этот момент обернулся, и наши взгляды пересеклись сквозь прутья решетки. Его руки крепко сжали поводья. Не выказав ни единой эмоции, он пришпорил своего коня и скрылся из виду.

Клирик Леандр. Так назвал его служка. Я не смогла забыть, что он говорил прямо перед тем, как использовал на мне свою реликвию. Так же пыталась убедить себя и по поводу кандалов, дормеза и замков на двери. «Это для твоего же блага».

– Восставший, – сказала я в темноту. Ответа не последовало.

Часами я пыталась дозваться его. Опустилась ночь, и мы наконец-то миновали последние повозки беженцев. Но лучше от этого не стало – за окном потянулись брошенные деревни, крыши чернели на фоне темнеющего неба. Незапертые двери домов болтались на петлях, а улицы были завалены мусором и изредка – трупами. Я знала, что священник тоже должен их видеть, но дормез не сбавлял хода.

Никто не собирался освящать эти тела. А значит, вскоре их души восстанут в виде духов.

После этого я поняла: что бы ни происходило в Ройшале, Круг не мог этого остановить. Возможно, сначала они посылали солдат на помощь, но те лишь становились одержимыми и убивали еще больше людей, что означало больше духов, и затем еще больше солдат, необходимых для сражения с этими духами, и еще больше обращенных. Все становилось только хуже.

– Восставший, – вновь попыталась я.

Тишина.

В конце концов мы сделали остановку, чтобы сменить лошадей. Я мало что увидела, потому что вскоре после того, как дормез остановился, по стенам разнесся мучительный скрежещущий звук, возвещающий о закручивании лебедки. Как только цепь натянулась, прижав меня к полу, кто-то просунул в щель в нижней части двери тюремный горшок и жестяную кружку с водой. Я воспользовалась и тем, и другим, а затем подтолкнула ботинком обратно к щели. Рука, достававшая их, была облачена в перчатку из освященной стали. Через несколько мгновений мы вновь начали движение. Попытавшись забыть о неудобствах, я закрыла глаза, стараясь сосредоточиться. Это было нелегко, так как карета подпрыгивала на каждой кочке, заставляя мои зубы клацать, а цепь звенеть. Я сконцентрировалась на том, чтобы вспомнить, что ощущал Восставший – бурлящую тьму, кипящий гнев, уколы раздражения и скупого одобрения – пьянящий прилив его силы, текущей сквозь меня.

Вот. Присутствие таилось глубоко в моем сознании, словно оброненная на дно колодца монетка. Он не шевелился. Осторожно я представила, как мысленно тыкаю его палкой.

– Прекрати, – слабо прошипел Восставший. – Это больно.

Мои глаза распахнулись.

– Что с тобой произошло? – требовательно спросила я.

– Это все ты, – ответил он. – Но сейчас… оковы, что на тебе надеты. Это Старая Магия. Созданная для меня… для Восставших.

Меня пронзил ужас. Пульс участился, я подняла тяжелые, звенящие кандалы и изучила их в оранжевом свете, пробивавшемся сквозь перегородку, что отбрасывал фонарь, качающийся снаружи. Медленно мое сердцебиение успокоилось. Восставший должен был быть в замешательстве. Оковы выглядели старыми, но гравировка…

– Это святые символы, – объяснила я.

– Как скажешь, монашка.

Я ожидала, что он будет спорить со мной. Вместо этого его голос звучал безразлично, подавленно. По какой-то причине мне это не нравилось. Я почти пожалела, что разбудила его.

– Мне нужно поговорить с тобой. – Я придвинулась обратно к окну, чтобы у Восставшего был вид на проплывающий мимо ночной лес. – Мне необходимо знать, что там происходит.

– Откуда мне знать? Я был заключен внутри затхлой старой реликвии последнее столетие. – Наконец я уловила нотки раздражения в его слабо звучащем голосе. – Ты просто глупа, раз пытаешься что-то узнать у меня.

Возможно, так и было, но в тот момент у меня не было лучших вариантов. Даже если бы он мне солгал, я могла узнать что-то полезное.

– Ты ничего не чувствуешь?