Оценить:
 Рейтинг: 0

Легенда о Боге Смерти

Год написания книги
2023
Теги
1 2 >>
На страницу:
1 из 2
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
Легенда о Боге Смерти
Margaret Silver Silver

Полюбил деву он земную, да только в тягость это чувство бессмертной душе в холодном тощем теле. В груди сердце камнем тянет вниз и ему, увы, теперь не избежать неминуемого…

Margaret Silver Silver

Легенда о Боге Смерти

Что скрывается в густом и тёмном еловом лесу? Ничего? Пустота? Быть может, отшельник, что следит за каждым росточком и диким животным, за забредшими по своей глупости в чащу леса? Они, плача, пытаются отыскать путь обратно – в ближайшую деревню.

Деревенька совсем небольшая, домов десять от силы и населяют их люди в большинстве пожилые, чьи дети уже давным-давно уехали или же отошли в мир иной. «Вечерние бойни» среди молодёжи в конце концов привели к их гибели. Причин находилось много, в них старшее поколение не посвящали, отчего драки во дворе казались каким-то сумасшествием.

В одном из домов, ветхом и старом, в крыше которого дыры забиты соломой и заколочены скрипучими досками, что едва держались на ржавых гвоздях, проживала одна девчонкa. Совсем глупая, как считали все в округе. Ну, что с неё взять: хозяйство не ведёт, ходит в лес – промышляет собирательством, отчего веса в ней немного. Тонкие руки даже полено не поднимут, не то что пасти животных или доить корову. Коровы, к слову, у неё не было совсем, как и козы. Даже кур нет. В чём только душа держится – сетовали женщины, шествуя мимо неё, собирающей ветки, что сбил недавний ураган, на долгий огонь таких не хватит, видно, от этого она была необычайно бледна и слаба – постоянно болела.

Родители давно померли, как раз и оставив ей этот жалкий домишко, зайди в него и ужаснёшься: холоднее чем на улице даже в самое тёплое лето. Полы скрипучие, щели в деревянных оконных рамах, а дождь проливается меж досок крыши. Да и ветер ничуть не останавливают стены.

Как жива ещё горемыка – не ясно совсем. Ходит в рванье, голодная – видно, холодная, да и без хозяйства.

Качают головами бабы, ждут, когда вслед за родителями уйдёт молодая, а она цепляется за существование окоченевшими паучьими пальцами и смотрит болотными глазами на пасмурное небо.

Просыпается от воя ветра по ночам, кутается в поношенную дырявую накидку и прячет отмёрзший нос. Дышит часто-часто, но всё согреться не может.

А на утро кашляет, кровь под ноги сплёвывает, а затем грязной старой тряпкой рот утирает, потом вся вздрагивает, скрючивается и хрипит. Мимо проходящие косо на неё поглядывают, качают головами, и спешно закрывают за собой двери в избы. Проблем и так своих хватает, а на эту девчонку времени тратить попусту нет желания. Давно уже понятно, что не проживёт долго, а утопающего спасать – сам потонешь.

Так и живёт она уже десятый год. Одна. Да жалоб не найдётся, живая и достаточно. Зимой, правда, бывает тяжко, но, там поглядишь, может, кто корку хлеба подарит, ну, или поленом поделится в обмен на ягоды какие иль грибы. Много кто в лес ходить не любит – старикам бы за своим хозяйством углядеть, а тут вот, девчонка, ничем другим не занимающаяся, даже монеты не берёт. Откупишься от убогой поленом каким мелким – она и рада, Слова дурного никому не говорит, ходит всё, сгорбившись, да глупо улыбается иной раз, увидев кого-то с мешком муки или чем другим съестным.

Родители у неё бедняками всю жизнь прожили, род совсем незнатный, да и шибко силачей средь них не было. Все тощие как палки и потомки все такие. У неё ведь две сестры было и брат. Всех выкосило.

Кровавым кашлем давились, доживали годов до пяти и в ящик. Эта, глядите, даже до двадцати годов доковыляла, да вот, правда, кажется и она скоро отойдёт.

Жаль её, жаль. Да не на столько, чтоб своим хозяйством с ней делиться.

– Ефима! А, Ефима, поди сюда! – баба в юбке с несколькими заплатками и шалью поверх платья машет рукой, подзывая девчонку, что как уже привычно, подбирает пыльные ветки, выуживая их из травы.

Вся вымазанная в земле и пыли, она ковыляет в её сторону, отчего-то рот зажимая. Останавливается на полпути и содрогается в немом кашле. Баба морщится, лицо отворачивает ненадолго, выжидает, пока неприглядная картина сменится – собери бруснички мне корзинку – я тебе парочку поленьев и хлеба кусок?

– Хорошо, – кивает она, хрипит жутко, обнажая кривоватые зубы, – до заката постараюсь принести…

Да только баба не слушает её уже. Зашла в дом, оставив на крыльце своём корзинку плетёную.

В лесу мрачно, еловые ветки, тёмно-зелёные, под серым небом кажутся совсем почерневшими, земля под ногами, ранее коричневая, от недавнего дождя ещё не просохла, отчего стопы в слабых лаптях тут же утопли в грязи. Ноги волочить по хлюпающей заплывшей тропинке тяжко, она дышит часто, в ушах собственное сердце слышит и побаивается – как бы не замерло. В руке болтается корзинка, которую девчонка поставить не смеет, хозяйка, вдруг, браниться будет, без хлеба и так тяжко, лишний день проводить лишь на ягодах и сушёных безвкусных грибах – мочи нет.

Так и блуждала бы девчонка до заката. В темноте ягод не углядеть, а желудок сводит болью. Она останавливается средь лесной чащи, опирается о холодный ствол дерева и прикрывает на секунду глаза.

Голова кругом, а корзинка из рук всё же падает, а вслед за корзинкой и она сама на землю свалилась, вымазываясь окончательно.

Холодно здесь. В нос бьёт запах мокрой земли, что-то впивается ей в ладонь, верно, еловая иголка, да и неважно это вовсе. Встать сил не находится, и она чуть отползает от корзины, тянется к сухой ветке, натягивает на себя, словно покрывало, а затем глаза прикрывает. В ночь оставаться жутко, здесь дикого зверья валом, но ноги совсем не слушаются, отчего она негласно смиряется с участью стать пропитанием для

местных обитателей.

Сова вдали почти бесшумно парит, мышь следом издаёт последний писк. Вдали воет волк, а затем еще один и ещё. Она утыкается лбом в колени, трясется не то от холода, не то от страха. Где-то неподалеку хрустит ветка под чьей-то ногой и хлюпает мокрая земля.

Неужто человек сюда забрел в такую темень?

Девчонка глаза приоткрывает, стискивает стучащие челюсти и пытается в темноте рассмотреть кого-то, да вот только невидно совсем никого. Внутренности холодеют, скручиваются в тугой узел, вставая комом в горле, но глаз от темноты перед собой она отвести не может.

Словно зачарованная, она приподнимается, щурит глаза, не теряя надежды что-то углядеть, но так жутко стало, что хочется бежать.

Да не получится.

– Эй, – хрипит она голосом сиплым, обнимает свои плечи дрожащими руками, втягивает шею, – кто здесь?

В ответ ей только холодное дуновение ветра. Девчонка сидит так еще пару мгновений и без сил валится обратно. Спать охота.

Утром её будит крик петуха, и она подрывается со скрипучей кровати круглыми глазами рассматривая собственную избу. До носа доходит мягкий запах лесных ягод. Она поворачивает голову и подле своей койки видит корзину полную брусникой.

В дому отчего-то совсем не холодно и только затем девчонка замечает, что укрыта она чёрным, расшитым серебристыми нитями, плащом. Таких вещей она не видала с раннего детства.

Чьё это?

Почему это здесь лежит?

Она поднимается, спешно скидывает с себя вещицу и пристально в неё всматривается. Холод тут же змеёй пополз по ногам. На вид дорогая, богатая. Явно недеревенскому принадлежит. За окном слышны первые голоса женщин и мужчин, что уже приступают к ежедневной сельской рутине. Девчонка ежиться, накидывает-таки на плечи чёрную ткань и ощущает странное тепло, что прогревает до самых костей и холод где-то в груди. Она не глядя поправляет плащ и покидает избу не забыв прихватить плетёную корзинку полную ярко-красными ягодами брусники.

Волосы по привычке уж не расчесывает. Косу заплела уж как месяц и не распускает, отчего она растрепалась и выглядит небрежно. Однако дела до этого девчонке нет совершенно.

Бредет она до дома той бабы, что и просила ягоды с леса, в дверь стучит и на пару шагов

отступает. Дверь отворяется неохотно, и баба в лице переменилась. По обычаю, все лицо кривят в жалости да отвращении, а сейчас перед глазами Ефимии предстало лицо испуганного человека. Девчонка сама аж отпрянула и всем телом похолодела, даже на губы улыбку нацепила, да женщина на это за сердце схватилась.

– Что-то случилось, баб Изид? – решается-таки хоть что-то вымолвить, – может позвать Варахисия Акакиевича?

– Г-где ягоды? – она тут же опускает взгляд на руки, что Ефимия держала перед собой. Корзина доверху заполнена ярко-красными ягодами брусники. Женщина выхватывает корзину из рук девчонки и захлопывает дверь, оставляя её на пороге. Холодный ветер треплет волосы Ефимы, обтекая её фигуру, заставляя чёрный

плащ развиваться.

Чья же это вещица на самом деле?

Девчонка стучится в дверь вновь, но по ту сторону царит безмолвие.

– Эй! – голос она повышает с трудом, повторно стучит и кутается в плащ сильнее. На этот раз дверь чуть приоткрывается, в эту щель хозяйка кидает пару досок и ломоть черствого хлеба, что падают прямо на дорогу, поднимая пыль. Ефима тяжело сглатывает, всё подбирает и понуро отправляется в дом, где вновь возьмется прясть пряжу, из которой давно хочет связать какую-нибудь одежду. Хотя бы перчатки на зиму стали бы уже

отличным подспорьем в её «работе».

Что только случилось с той женщиной – Изидой. Она выглядела и вела себя странно. Даже слишком.

Воротившись домой, на холодном полу она расстилает плащ и пристально вглядывается в серебристые нити, что образуют странные орнаменты и узоры, совсем ни о чём Ефимии не говорящие. Она проводит ладонью по гладкой и мягкой материи, хмурит редкие брови и качает головой.

Совсем ничего не понятно.
1 2 >>
На страницу:
1 из 2