Я протестующе замотала головой:
– Совпадение! Просто совпадение! Как существует ограниченное количество сюжетов, так в мире тысячелетиями повторяются одни и те же типажи! Гены, расы, структуры ДНК.
– А я думаю, – с пугающей нежностью коснулся моей пряди и завел её за моё ухо Финн, – что ты даже характером бунтарки похожа на Нефертити. Та была революционеркой тоже.
– Хм… Разве у тебя есть доказательства?
– И упрямством, – рассмеялся Финн, ласково глядя на меня, – кто-то не учится на своих ошибках тысячелетиями.
– Ты не можешь так говорить, потому что фактов нет!
И вдруг я вспомнила то, что можно было считать фактом: упаковку с ватными дисками я не положила на полочку над раковиной. Утром я торопилась и, уронив, пристроила диски в косметичку за полтора метра до умывальника, на окно, возле которого красилась. Там свет лучше. Глядя на Финна и огни ночного Парижа за его спиной, я подумала: «А кто же тогда «уронил» диски в раковину и включил воду? И зачем?»
Во рту у меня пересохло, ум попытался заработать, хотя это было сложно.
«Всегда надо искать того, кому выгодно», – выдала память цитату из детектива. И по моей спине снова побежали мурашки щекотными бисеринами – он, одуряюще привлекательный, пахнущий так, что разум отключался, притягивал меня к себе и склонялся всё ниже. Его лицо было уже совсем близко.
– А для чего тебе нужно, чтобы я жила рядом? – вырвалось у меня.
– Чтобы целовать тебя, – выдохнул он и обхватил мои губы своими.
Глава 7
Как бы ни отключался мозг от поцелуя, я отстранилась и спросила:
– Что ты им сказал?
– Кому? – пьяными глазами взглянул на меня Финн.
– В гостинице?
Он усмехнулся.
– Что ты будущая звезда, а я звезда настоящая, и что наши фото они могут повесить в рамочку в холле и зарабатывать себе звёздочки, и что если они будут зайками, мне будет не лень в ответ на понимание написать пару строк об их гадюшнике у себя в Инстаграме. Я назвал обычный ценник на рекламное сообщение в моём аккаунте, и у них вылезли глаза.
– Зачем мы тогда сбегали?
– Чтобы они не успели оклематься от удивления и не догадались нас сфотать. Тогда пиши пропало: жадность наживы родилась раньше человека.
Я кивнула ему, подумав о своём дяде. Финн взял мои пальцы в свои и начал перебирать их, как струны гитары, от чего снова стало сложно думать. Ночная жара прорывалась в приоткрытые щели окон, мимо пролетали огни, подсвеченная призрачно зелёным колокольня, вывески магазинов.
– Как же ты приехал так быстро?
– Не поверишь: чистое везение. Мы работаем в студии на площади Бастилии, я б и пешком добежал минут за семь, но с навигатором и на колёсах быстрее.
От его голливудской улыбки у меня закружилась голова.
– Почему ты так смотришь? – спросил Финн.
– У тебя такие зубы… белые.
Он хохотнул.
– Думаешь, не настоящие?
Я залилась краской.
– Считай меня вампиром, – смеялся Финн. – Если хочешь, завтра покажу тебе, что такое профессиональная студия. Это улёт! Правда, времени много я не смогу тебе уделить, работа. Так хочешь?
Я кивнула, прикрывая улыбкой стыд за собственную недоверчивость, как вазой пятно на скатерти. Судить надо по делам, а он примчался на помощь. Но всё-таки напор Финна и то, как легко я ему сдавалась, противоречили чему-то в душе, словно чужая кошка, настойчиво царапающая двери с улицы. Морали, о которой говорил отец? Или были напоминанием о позоре, о котором так много твердили в последнее время родственники. На них мне плевать, а вот на отца… Даже пусть его нет в живых, для меня это не так.
– Что? – спросил Финн.
Я потупилась, затем подняла глаза и сказала:
– Мой папа говорил: «У нас должно хватить сил на один подлинно правильный поступок, то есть на то, чтобы сказать себе: я не должен этого делать. Или не должна». Поэтому я и говорю…
Финн изумлённо склонил голову.
– Ты о чём? Стоп! О сексе?
– Да. Мы не должны.
– Хм, тебе настолько не нравится, как я пою?
Я растерялась, он расхохотался и похлопал меня по руке:
– Велю постелить тебе в ванной.
Я моргнула, а он добавил, смеясь уже тише:
– Боже, Дамира, нельзя же быть настолько доверчивой!
Это я-то? Кхм… Я тоже позволила себе улыбнуться, а потом и засмеяться на следующую шутку – воздух в такси между нами завибрировал звонко и дрожал, как будто под нашими сиденьями горел костёр. Я положила руку на сиденье. Он тоже. Между нашими мизинцами оставалась дюжина сантиметров, а я его чувствовала. Разве это возможно?
Мы проехали остаток пути, поглядывая друг на друга, и в этой простоте было больше эмоций, чем во всех поцелуях, что случались со мной раньше. Финн что-то писал в телефоне, а я подглядывала за ним. Почему мне кажется, что я знала его всегда?
Конечно, услышала я о Максе Финне лет пять назад, его песни мне казались дурацкими, а сам он – самовлюблённым, пустым, а сейчас… – я взглянула на него, вновь испытав волну стыда. – Так хочется прикоснуться!
Я вздохнула. Получается ли что-то из таких неравных связей? Может, для него это интрижка, развлечение на одну-пару ночей? Ну, вот и узнаем.
– Все нормально, Катрин не против, – сказал Финн.
Мы свернули с широкой улицы в более тёмный проулок с высокими зданиями и одинокими фонарями. Пара фигур брела по узкому тротуару. Здесь веяло ещё живым средневековьем от собора на углу, тамплиерами – от гербов у входа в каменное здание, временами мушкетеров, интриг и историей мадам Буанасье от освещенной ярким пятном на противоположной стороне улице стены, поросшей плющом.
Машина остановилась, я узнала охряные ворота в арке дома, которые начали медленно открываться. Выходит, он вёз меня на авось?
– А ты авантюрист, – заметила я, рассматривая тени на его красивом лице.