Мысли мамы, или Как не загнать себя в угол

– Потом уже через семь лет пацаны родились один за другим, а дочку Бог уже не дал, сколько мы не старались. Наказал меня за тот грех. Так там сверху решили: «давали ж тебе, Галина Петровна, дочку, не взяла, так живи с этим», – вот я живу; живу и плачу уже больше сорока пяти лет. Плачу, что побоялась рожать, плачу, что уже покойного мужа тогда послушала..

Повисло молчание, я налила все же лимонад и во второй стакан, а секунду после снова услышала:

– Мальчик – ну тоже неплохо!

И я решила не говорить ничего утешительного, я просто обняла ее. Обняла с мыслями, что она не про меня и моего мальчика, а только про себя и свою боль, которую не может отпустить столько лет.

21.08.2014

Не поздравила.

Мама не поздравила вчера своего внука с днём рождения.

Это не укладывается у меня в голове, честно. Я не могу успокоиться, и то и дело на глазах предательски появляются слезинки. Я вытираю их украдкой, но вижу, что Пашенька насторожен, очень насторожен, будто чувствует, что мне плохо. Причём сам он ещё ничего не понимает, ему всего годик, а мне горько и обидно.

Возможно, это мои детские обиды, возможно, непонятное ожидание звонка, возможно, вера в то, что мама превратится по дуновению волшебного ветра в бабушку из книжек, которая приезжает в гости поиграть и водит внуков по театрам.

Точно не знаю, но мне плохо.

Вчера до последнего я ждала от неё поздравлений, сын уже уснул, а я всё проверяла, вдруг не услышала звонка, вдруг на телефоне беззвучный режим.

В часов одиннадцать вечера я налила розовое вино и через бокал, как больная, уставилась на духовку, где часы отсчитывали минуты: двадцать три двадцать семь, двадцать три сорок одна, двадцать три пятьдесят восемь.

Я не сводила глаз, смотрела сквозь «розовое вино», смотрела и ждала.

Мне казалось: вот-вот раздастся звонок, и я услышу её слова запыхающимся голосом:

– Ленусик, забегалась сегодня. Поздравляю вас всех. Поздравляю и люблю.

Двадцать три пятьдесят девять. Я залпом выпила больше половины бокала. И ровно в полночь меня «накрыл» град из слёз.

Дима успокаивал меня, а я ревела о том, что мамы не было на выписке, что она ни разу не была у нас в гостях за этот первый, самый важный, мне кажется, год жизни в судьбе человека, но я так хотела, мне так верилось, что она поздравит, надежда, она же умирает последней, верно?

И, вроде, наступил следующий день, пора успокоиться. Я пытаюсь сделать нам увиденный где-то в интернете овсяноблин, но мне так горько и обидно, и слёзы бегут.

Паша держится за мои ноги и чего-то довольно бормочет, улыбаясь, я смотрю на него сверху вниз, он замечает мой взгляд и начинает заливисто хохотать.

В моей голове начинают крутиться умные фразы психологов о том, что мы должны быть благодарны за что-то там своим родителям.

Я переворачиваю овсяноблин, пытаясь понять, за что сегодня благодарна маме, вижу, что эта смесь из каши, молока и яиц пригорела, и для меня это проблема, а Паша в это время держится ручонками за колени и радостно чего-то выкрикивает, как абориген.

Я опускаюсь и начинаю обнимать его сильно, вспоминая другой совет психологов: учиться многому у своих детей.

И прям здесь и сейчас я учусь у сына не унывать.

Не поздравила его бабушка, а он счастлив! Может, и не в бабушках счастье, а?

ГЛАВА 2. «ОПЫТ» ПРОДОЛЖАЕТ ИСПАРЯТЬСЯ

04.11.2014

– Почему об этом не пишут в книгах по комфортному материнству, а? Кто ответит? Зачем мне сдались эти мнения про пользу совместного сна? Дайте правду, правду будущим матерям. – Если я стану мамским депутатом, то именно такими будут мои лозунги. – Почему нет параграфов, посвященных тому, как ребёнок, лезет, допустим, к туалетному ёршику, как к самой любимой игрушке? И как успокоить себя, если он вылил весь твой шампунь в ванную.

Но это сейчас я веселю сама себя, придумывая такие лозунги и вспоминая сегодняшнее утро, а вот часов пять назад мне было вообще не до шуток, я будто осознавала, что «всё то, что было за год, – это цветочки, а вот сейчас прям «ягодки», ягодки созрели.

Я спокойно стирала в раковине трусы и носки после рисования, радуясь, что уже успела убрать ватман, краски и подтереть пол.

Стирала с мыслью, что вот ещё немного осталось, потом покормлю сына, и можно передохнуть, но тут в ванную зашло нечто.

Я повернула голову и не могла сначала выдавить слова, просто тяжело сглотнула, пытаясь, понять, как всё это могло случиться, ведь меня не было на кухне всего минуты три-четыре.

И этого времени хватило Паше, чтоб взять пачку какао, открыть его, измазать этим чертовым какао с ног до головы себя, открыть морозилку и посыпать этим же какао (чего его так много-то) рыбу, печень, рёбрышки свиные, потом, видимо, опять себя для надёжности, пол на кухне, мое новое пальто, что весело в коридоре на вешалке и зайти ко мне в ванную с такой очаровательной улыбкой.

Смотрю на него и реально немею, такое ощущение, что какао была не пачка, а огромный вагон.

Как мантру повторяю себе, так… надо глубоко дышать, сын просто исследует мир, Лен, принимай это как данность, вернее вымой сына, пол, холодильник и уже принимай как данность.

– Паш, ну и зачем ты сыпал это какао? Ответь? – бормочу я ему, снимая футболку и трусы, которые только-только надела после рисования. – Чего улыбаешься мне, любимыш, а? Зато, знай, ты так вкусно сейчас пахнешь, как лучшая в мире конфетка.

Мы вышли из ванной, я на цыпочках несла Пашу в кухню, чтоб самой не измазаться особо в какао и прям голого посадила в детское кресло, чтоб он не совершил новых подвигов.

– На яблочко, хорошо? Сиди и грызи. А я начну отмывать всё. Видишь, все в какао. Стоп! Сыпать какао… – тут я подвисла, подбирая слова «сыпать какао – опасно», нет, «сыпать какао – вредно», тоже нет, тянуло сказать: «сыпать какао нельзя, но нельзя говорить нельзя, я ж об этом читала», а потом пришло озарение, и я быстро добавила. – Сыпать какао на пол – плохо. Становится грязно. Какао надо есть.

Паша хрумкал яблоко, а я пыталась отмыть куски мяса, но не тут-то было, свинина будто покрывалась корочкой изо льда и впечатывала в себя какао.

Мысленно, чего скрывать, я начала думать, что если бы Катя не сказала нам к следующему уроку сделать этого чертова ёжика из теста, то ничего бы не произошло.

Паша радостно хрумкал, а я сметала в совок какао, как вдруг услышала резкий звук, а затем почувствовала характерный запах.

– Блядь, да что происходит? – резко вырвалось у меня, и я испугалась, что сын услышит ругательство, но он был занят, он обмазывал себя снова, и уже не шоколадом. – Фу, Паша, Пашуня, не трогай, это твои какашки. Стоп.

Я думала, что заплачу от всего этого, потому что ещё с какао не разобралась, а тут новое – привалило.

Я несла Пашу снова в ванную, думая, а где в этих хвалёных книгах о материнстве пишут про то, как ты отмоешь ребёнка от какао, посадишь в кресло голым перекусить, думая, что так он точно под присмотром, а он… Он возьмёт и сходит в туалет под себя… Прям так, будто с рождения терпел, и тут выдал порцию побольше, что аж по ногам вниз потекло, благо в рот не попало. Почему об этом нет книг, ну? Кто мне ответит? Может, Катюша? Или это уже надо читать в книгах про дискомфортное материнство?

Вопрос остается открытым, я повторно отмывала сына, понимая, что даже не могу особо ничего говорить, а во всей квартире стоял тлетворный запах дерьма и шоколада, который объединялся в особые непередаваемые нотки материнства.

07.11.2014

Готовлю ужин, а пахнет какао или шоколадом, и неважно, что я готовлю все эти дни.

И вот я заношу очередной раз нож над луком, как осознаю, что тишина вокруг неспроста.

– Паш, Паша, – кричу я, вытирая руки прям об себя и выходя из кухни, дверь в туалет открыта, ох неспроста это. Заглядываю, а там довольный Паша активно ручками утрамбовывает в унитазе мою белую кофту, достаю ее, а под ней чехол от зонта и глянцевый журнал, который подарила свекровь ещё летом.

Я сажусь на колени, поворачиваю к себе сына, выдыхаю и медленно произношу:

– Паша, на унитаз надо ходить в туалет, понимаешь? Ничего сюда не кидать! Понимаешь?