Мысли мамы, или Как не загнать себя в угол

Так и хочется сказать:

«Да, вы просто Пашу не видели, который, уронив «зелёное новогоднее чудо» лезет на нее сверху, встаёт, как победитель и пытается изображать какой-то танец, а я боялась, что елка для малыша, которому ещё и нет полутора будет Небезопасной, а тут вышло вообще наоборот».

А если перефразировать пословицу «назвался груздем полезай в кузов» так «назвался мамкой, жди от детины конфузов!»

– Паша, стоп! Остановить! Не роняй! Пааааш!

15.12.2014

Попила, блядь, водички!

Вот точно, чему меня научило материнство – материться чаще, благо удаётся вслух порой не закричать это.

Захожу прямо сейчас в комнату и вижу: все, абсолютно все вещи из шкафа валяются на полу, а сверху, как царь горы сидит Он, Довольный Паша!

И в такие моменты я ж должна злиться, типа, снова все убирать надо, беспорядок развёл, а мне смешно, ей-богу смешно от этого.

Вспоминается, как мама запрещала нам с сёстрами доставать пледы и покрывала из шкафа, а мы так-то хотели крепость построить.

Но мама была непреклонна:

– А вдруг они пригодятся? Они ещё и чистые!

А я не помню, чтоб какие-то из этих покрывал вообще когда-то кто-то использовал. Не удивлюсь, если они до сих пор лежат на той же самой полке в шкафу ровной стопочкой, тщательно отутюженные.

Возможно, поэтому меня не злит особо, что Пашуня снова выбросил все вещи из шкафа, будем собирать вместе, заодно и слова повторим: футболка, штаны…

Точно, вот прям сейчас я до конца осознала, что меня не раздражает, что сын выбрасывает вещи, потому что мне это запрещали в детстве, и он сейчас как бы осуществляет ту мою мечту, но меня напрягает то, что он снова утром уронил елку и продолжает переворачивать день ото дня мусорное ведро. Напрягает, это меня очень напрягает, видимо, потому что такой мечты у меня в далёком моем детстве не было. Хе-хе!

20.12.2014

Сын остается верным самому себе, несмотря на выходной встал в шесть утра.

Дима поднял его на руки и унёс в кухню, покормил, и вот уже час тихонько играют в паззлы да конструктор.

Всё, чтобы я могла выспаться.

Просто «выспаться»… как это часто не хватает мамам, забота складывается всегда из мелочей.

Вообще порой мне кажется, что мелочей вообще не бывает. И важно в этом мире всё: и кофе, который ты выпил утром, и улыбка случайного прохожего… Вся наша жизнь, будто эта самая череда таких Важно-неважных мелочей.

И в браке забота – это обратная часть любви, нельзя кричать «люблю», но при этом ничего не делать, думая, что заниматься маленьким ребёнком – это бабское дело, что готовить – это тоже бабский труд, если ты работаешь…да-да, так и есть, а пока я посплю, тихонько посплю, пока мои мужики играют на кухне.

29.12.2014

Дима зашёл, вернее забежал взъерошенный домой со словами:

– Лен, что случилось? Во дворе скорая, спасатели, полиция, меня не пускали в подъезд, пока я не сказал, что здесь живу.

А я не знаю, я ничего не знаю, мне очень плохо, я ничего не слышала. Совершенно ничего, поэтому я машу отрицательно головою, лишь бы он отстал, но Димка разувался и говорил:

– Там стены в подъезде в крови, понимаешь? На нашем этаже. Везде следы крови, оставленные руками.

А я не знаю ничего про кровь, совершенно ничего, мне и без этого плохо.

Два часа назад мы играли с сыном в кубики, и один из них закатился под диван, я нагнулась чтобы достать, а Паша в это время прыгнул ногами мне на голову, и я ударилась головой о пол.

– Голова болит безумно, настолько сильно, что мне все равно на скорую, спасателей и кровь на стенах в подъезде, – заканчиваю я свой рассказ и откидываюсь на спинку дивана. Внутри всё гудит, как будто дрель, Дим, включили.

Я сижу, смотрю, как Дима переодевается и понимаю, что несмотря на боль все же я собралась с силами, читала с Пашей, продолжала играть, потому что он не виноват, что прыгнул, потому что ему хочется играть.

А ещё я сварила на ужин лапшу и пожарила котлеты, потому что Дима тоже не виноват, что сын прыгнул, но муж на это сказал мне:

– Ты что с ума сошла? Думаешь, я б с голода умер? Зачем ты в таком состоянии готовила? Лисенок, зачем?!

30.12.2014

Всю ночь кружилась голова, меня подташнивает, приняли решение ехать в больницу, а потом сообразили, что завтра новый год, у докторов ведь тоже праздник, приема почти нет нигде.

Дима через знакомых нашел доктора, который меня может осмотреть.

Я, еле дыша, натягиваю пуховик, муж одевается быстро сам, одевает сына, и тут звонок в дверь, на пороге стоит следователь.

Потом куча вопросов к нам, о нас и не о нас, подписание документов, прям как в каком-то фильме про полицию и преступников, но выходит так, что жизнь-то будет покруче кино.

И вот мы оделись наконец-то вновь, чтоб ехать к врачу, выходим в подъезд, ожидая лифт, взгляд невольно падает на стены, где кровавые следы рук, я отвожу глаза, вспоминается отчего-то сначала фильм «Титаник», и сцена, где на запотевшем стекле машины появляются отпечатки двух рук, как символ любви или страсти, а если эти кровавые руки – то символ страсти, больной страсти, ревности.

Мы спускаемся в лифте, мне не хочется говорить, тошно во всех смыслах этого слова, лишь сын по-доброму что-то лопочет.

Я вспоминаю, как в этом лифте не раз спускалась или поднималась с соседом, как он ехал со мной однажды был в женских розовых тапках и рассказал, как это важно – расслабляться, показывая на купленную бутылку портвейна, а, может, это была и какая-то другая выпивка.

– Мам, люль, – доносятся до меня слова сына, я делаю усилие, чтоб улыбнуться и произношу в ответ, что тоже его люблю, а сама вспоминаю, как пьяный сосед однажды принял Пашу за мальчика, назвав девочкой, хотя я много раз говорила ему, что у нас сын.

Мы идём к машине, а я пытаюсь понять, как не услышала вчера шума, ведь к нему всегда приходили шумные гости, один из них как-то даже уснул в подъезде.

И вчера они должны были сильно шуметь ещё до того, как Паша прыгнул мне на голову.

Я пристёгиваю сына в автокресле и пытаюсь вспомнить лицо женщины, которая с соседом, но не могу. Пожалуй, я не могу даже сказать, сколько ей лет, потому что она любила выпить с ним, и была какой-то опухшей, да и, мне кажется, вообще не привлекательной, как же он мог приревновать свою сожительницу к одному из гостей.

Мои мысли заглушает радио и доносится нежное:

«…Что вот-вот настанет,

Исполнит вмиг мечту твою…»

– Лисенок, ты чего молчишь? – спрашивает Дима, чувствуется, он волнуется.

– Я не могу понять, почему он приревновал ее так сильно, что схватился за нож, – честно отвечаю я, глядя в окно на ёлочный базар и продавца, который приплясывает в красном новогоднем колпаке, видимо, замёрз, бедолага.