Сезон тыкв

Джек подошел еще ближе и замер, потрясенный совершенной красотой. Он бы никогда не решился осквернить ее своим прикосновением и так и стоял, оглушенный эйфорией от близости к этой богине, которая по каким-то неведомым причинам выбрала его. А потом произошло чудо – она склонилась к нему и поцеловала его своими сочными губами, от которых пахло спелыми яблоками. Почувствовав ее язык между своих губ, Джек ощутил, как его накрывает нежная тьма. В этой тьме кружили над ним увядающие листья, они засыпали его дрожавшее тело, и он проваливался в бархатную мякоть тыквы. За эти несколько секунд счастья он готов был отдать ей все – уготованную ему счастливую, но такую заурядную жизнь, свое будущее и свое настоящее. И жизнь свою, и смерть. И он отдаст, хотя тогда еще не знал об этом…

А теперь, когда ему приснился этот сон, он узнал. Он, Джек, двадцатичетырехлетний парень, который видел сейчас этот тревоживший все его существо сон, знал сейчас, что сон этот был скорее воспоминанием. Он уже видел эту богиню. Тогда она тоже была в капюшоне, закрывавшем большую часть ее лица. На короткий миг, не глазами, а сердцем, ему удалось разглядеть эту неземную красоту, которой может обладать лишь Природа. Это представление четко отпечаталось у него голове. И пусть, повзрослев, он забыл ее источник, красота эта осталась в его сердце навсегда. А потому он не мог согласиться на то, что могли предложить ему земные женщины. Каждый раз его надежды о божественной красоте разбивались о реальность. Завидев кого-то хотя бы мало-мальски похожего на обитательницу тыквы, он спешил как можно быстрее вкусить очередной плод. Он овладел этой наукой в совершенстве, и порой ему удавалось сорвать первый поцелуй в течение первого часа знакомства. И каждый раз он чувствовал горькое разочарование – ни одни губы на этой земле не могли подарить ему поцелуй с ароматом костра и яблок; поцелуй, в котором смешивались увядание и жажда возрождения, боль и страсть, смерть и любовь.

Но зверь внутри уже был разбужен, и Джек срывал податливый плод, хотя знал, что послевкусие его будет горьким. А все потому, что лесная богиня была единственной, кого он любил. В каждой девушке судорожно и безнадежно искал он ее, ее алые губы и волосы цвета спелой пшеницы, маленький подбородок сердечком и будто осыпанную золотистой пыльцой грудь, ее запахи и ее вкус. И пусть он не успел снять капюшон и не увидел ее лица, он знал, что это самое прекрасное лицо на свете. А потому он мог бесконечно долго искать ее в толпе прохожих, в кафе и барах, на сайтах знакомств и в социальных сетях. Она могла оказаться где угодно и кем угодно, а потому надежда умирала последней.

К своему двадцатичетырехлетию Джек успел порядком насытиться. Прошло восемь лет, а он так и не нашел свою богиню, и с каждым новым днем надежда найти ее угасала все сильнее. Он все больше погружался в мир компьютерных игр, из которого его могла вытащить только работа и очередная вылазка с друзьями – только теперь не в лес, а в ближайший бар, где он по инерции искал взглядом блондинок, и ему было уже все равно, как они пахли и как целовались. Он знал, что не встретит ее здесь, в прокуренном баре, где сам воздух пропитан легкодоступностью.

Джек был стройным и высоким. Его темно-русые волосы спадали набок густыми прядями. Он обладал правильными чертами лица, на котором особенно выделялись чувственные розовые губы. Осень едва доходила ему до плеча, и ей приходилось вставать на цыпочки, чтобы поцеловать его. Это умиляло его и заставляло любить ее еще больше, если это вообще было возможно.

После ее исчезновения он получал от женщин множество предложений, но теперь они лишь злили его. Если раньше он без зазрения совести пользовался своей внешностью, то теперь ему все было безразлично – и то, как он выглядел, и то, кто именно обращал на него внимание. Теперь он понял, что девушки так же, как и он когда-то, ничего не видели за яркой оболочкой и не хотели видеть. Он не мог их в этом винить, ведь большую часть своей жизни сам был таким. Надо признать, он не был сторонником одноразовых связей, и всегда надеялся на то, что очередное знакомство выльется во что-то большее. Но при этом Джек не признавал долгих ухаживаний и всегда действовал с натиском, сметая на своем пути любые попытки к сопротивлению, если они, конечно, были. Если не с первого, то со второго раза он всегда добивался своего, и тут же его новая знакомая теряла в его глазах свое и без того небольшое очарование. Иногда его все же хватало на пару-тройку месяцев. Каждое свидание было как будто бы очередным разоблачением новой пассии. Тогда как в него влюблялись с каждой встречей все сильнее, он, напротив, терял остатки интереса.

3

С Осенью все было не так. Он встретил ее в баре, куда пришел за компанию с друзьями праздновать Хэллоуин. В тот дождливый вечер ему едва ли хотелось выходить из дома и тем самым отрывать себя от очередной игры, где он побеждал и добивался своего так же часто, как и на любовном фронте. Но друзья уговорили его. Он был душой их компании, самым веселым и остроумным среди них. Большинство девушек разочаровывали его именно своей глупостью. Нередко в разговорах с приятелями он сетовал на то, что женщины не понимали и половины слов, на которых он думал. Хотя бы с друзьями все было не так плохо. Не то, чтобы он считал их великими интеллектуалами, но с ними его связывало много приятных воспоминаний, а потому ему доставляло удовольствие поддерживать эту связь. С родителями он никаких отношений не поддерживал, просто вычеркнув их из своей жизни за то, что они испортили его детство. Единственными людьми, с кем он мог поговорить по душам, были друзья – его неизменные спутники в вылазках – сначала в лес, а потом в бар.

И вот в этом злачном месте, среди алкогольного угара, сигаретного дыма, потных тел и ухмыляющихся тыкв, в прорезях глаз которых светилась неумолимая истина – ты никогда и никого не найдешь, ты обречен влачить свое жалкое существование в прокуренных барах, – эта незыблемая прежде истина обернулась ложью. С каждым новым знакомством надежда встретить ту, которой он позволил бы остаться рядом навсегда, превратилась в слабый огонек догорающей свечки Джека-фонаря. А через несколько десятков лет его затушит ледяное дыхание смерти. Но какое-то едва уловимое предчувствие пока еще поддерживало этот огонек.

Настал сезон тыкв, и он встретил ту, которую искал долгих восемь лет. Тлевшее глубоко внутри пламя разгорелось и полыхало теперь в светильнике Джека, обжигая его холодное сердце. Он увидел лицо, на этот раз не скрытое капюшоном, и его затянуло в манящий огонь янтарных глаз. Стены бара и пьяные голоса друзей, обсуждавших всех симпатичных женщин, которых они когда-либо знали, вдруг исчезли, и он очутился в лесу.

Над головой простиралось сумеречное осеннее небо. Деревья протягивали к нему свои черные ветви, и ветер судорожными порывами сдувал с них оставшуюся листву. Листья кружили и стремительно падали, но он не смотрел по сторонам. Она была так близко, что стоило протянуть руку, и он коснется ее золотистых волос. Но в то же время она была для него так же далека, как существо с другой планеты. Обычно при взгляде на заинтересовавшую его девушку он примерно понимал, что она собой представляет и чем ее можно зацепить. Но не на этот раз. Это и привлекало, и тревожило его. Он столкнулся с чем-то не от мира сего, подсказывала ему душа. Но он не верил в то, что у него была душа, а потому послушал голос разума, который твердил, что он должен поскорее разбить эти странные чары. А для этого ему нужно просто заговорить с ней.

– Как тебя зовут? – услышал он будто из другой вселенной голос, показавшийся ему чужим.

И все же этот голос принадлежал ему, Джеку, который весь вечер пил пиво с друзьями, отпускал похабные шутки и негодовал, что большинство присутствовавших дам он либо уже знал, либо они были недостаточно красивы, чтобы узнать их. Как только он заговорил, лес исчез, и они снова очутились в плохо освещенном коридоре бара, ведущем в уборную.

– Осень.

Имя слетело с губ незнакомки, как несколько секунд назад в его воображении слетали с веток багряные листья – тихо и очаровательно. Давнее воспоминание о лесной деве опалило его сердце, словно сигаретный ожог, и разнеслось по телу приятной дрожью. Нет, этого не может быть! Не бывает тыкв размером с коттедж! И уж тем более не бывает девушек в них живущих. Наверняка это был всего лишь сон. Давний сон, который вспомнился ему сейчас, когда он услышал это странное имя, от одного звука которого его пробила дрожь. Нет, так не пойдет. Он знал эту девушку меньше минуты, а уже дрожал от одного ее присутствия. Надо взять себя в руки. И вообще, что это за странное имя такое – Осень?

– Ты хочешь сказать, это твой сегодняшний образ на Хэллоуин? – усмехнулся Джек.

Он внимательно посмотрел на девушку и понял, что весь ее вид опровергал его предположение. Она была одета в обтягивающие стройные ноги джинсы, балахон и короткую кожаную куртку. Вся одежда была черного цвета. И только струящиеся по плечам золотистые локоны и витавший в воздухе запах костра навевал ассоциации с чем-то теплым, уютным и осенним.

– Нет, это мое имя, – все так же тихо ответила незнакомка, и в голосе ее не было и тени улыбки.

Вот бы увидеть, как она улыбается, – промелькнула в голове Джека мысль, и она удивила его не меньше, чем то, что его новую знакомую зовут Осень, а то и больше. Чтобы как-то скрыть свое замешательство, парень широко улыбнулся и сказал:

– А я Джек. Хочешь сегодня быть моей тыковкой?

Он осознал, что произнесенная вслух фраза звучит более развязно, чем она звучала у него в голове, когда он придумывал ее, но он не привык строить из себя хорошего мальчика, поэтому раскаяния не почувствовал.

– Только сегодня? – серьезно спросила девушка.

– Сегодня и всегда, когда захочешь, – все так же широко улыбаясь, ответил Джек, и он мог поклясться, что говорил искренне.

Было в ней что-то, что цепляло его. Какая-то загадка, которую никогда не разгадаешь, сколько ни пытайся. И в тот миг он готов был отдать и эту, и все свои будущие жизни, если бы он в них верил, за то, чтобы разгадать ее.

– Идет, – кивнула она и протянула ему руку.

На несколько секунд он оцепенел.

Обычно либо женщины сами вешались на него, либо он довольно быстро вторгался в их личное пространство, используя нехитрые способы. А вот так было впервые: нейтральный вроде бы жест – протянуть руку. На него не вешались, но и не ждали, пока он сам возьмется за дело. Это была абсолютная уверенность в себе и открытость без намека на пошлость.

Незнакомка протянула ему руку не так, как делают мужчины, а ладонью вверх. Но сейчас не время размышлять об этом, стоя перед ней как вкопанный, иначе она подумает, что с ним что-то не так и, чего доброго, отдаст свою тыковку кому-нибудь еще. Бережно он обхватил маленькую ладонь обеими руками, сознавая, какое ему оказывали доверие, и прижался к ней губами – пожалуй, чересчур страстно в контрасте с нежным прикосновением. Не удержался. Его пьянила одна мысль о том, что он целовал женщину (пусть это была всего лишь ее рука) в первую минуту знакомства. Такое с ним было впервые, несмотря на все его многочисленные подвиги.

После пылкого поцелуя в ладонь, он уже более уверенно взял ее за руку и повел в бар. По пути он молился всем богам, чтобы его друзей там уже не было, но молитвы эти не помогли – друзья были. Делая вид, что не знает этих людей, парень прошел мимо их столика к барной стойке, не выпуская руки незнакомки из своей. В ту минуту ничто не заставило бы его отпустить ее руку: ни подколы друзей, ни пожарная сирена, ни конец света. Джек чувствовал себя счастливчиком, который случайно нашел бриллиант на пыльной, усыпанной булыжником дороге, и эта мысль придавала ему сил. Он знал, что завтра ребята будут писать, звонить, а может, и стучать в дверь; выспрашивать, подкалывать и негодовать, что он променял их славное общество на очередную юбку, но он это переживет. А еще он знал, что ничего им не расскажет. Эту победу (в которой он пока что не сомневался) он не будет обсуждать с ними, как это было принято в их обществе вечно ищущих охотников.

Усаживаясь за барную стойку, Джек спросил:

– Что будем пить?

– Что-нибудь хэллоуинское, – ответила Осень.

Им предложили Кровавую Мэри. Джек внутренне скривился – не любил он всех этих вычурных коктейлей. Простое доброе пиво – вот что он любил. Или виски без колы. Но ради новой знакомой был согласен на что угодно, даже на Кровавую Мэри.

– Что такая красавица делает одна в столь жутком месте? – спросил он, делая глоток и кривясь – теперь уже не мысленно.

– Если ты любишь пиво, то мог бы заказать его, – вместо ответа на его вопрос заметила девушка, бросая на него сочувственный и вместе с тем лукавый взгляд.

– Но пиво – это не по-хэллоуински, – улыбнулся Джек самой очаровательной своей улыбкой, которая, как он знал, действует безотказно.

Но не на этот раз. Незнакомка лишь молча смотрела на него своими удивительными янтарными глазами. В ее взгляде не было дерзкого вызова, с каким обычно смотрели на него женщины, когда он с ними знакомился (или они с ним). Не было и осуждения, которое охватывало порой некоторых из них, – правда, ненадолго. Это был чистый взгляд, каким смотрят дети на взрослых. Взрослые для них не хорошие и не плохие. Вся реальность для детей – это чистый лист, на котором можно нарисовать все, что угодно. Взгляд красавицы заглядывал в самую душу, и казалось, она знала о нем все – все его секреты, страхи и пороки. Но при этом он, Джек, не казался ей мерзким, каким он казался себе в те редкие моменты, когда заглядывал в свою душу.

Когда-то, в те далекие времена, когда они с друзьями любили гулять по лесу, он и сам умел так смотреть на мир и на людей – без каких-либо предубеждений и навязанных извне шаблонов, в которых жил теперь. Кажется, это было в прошлой жизни. А теперь он жил, как и все окружавшие его люди, словно в темной тесной коробке. Он утратил способность видеть в одну из тех ночей, когда восторг сменился пресыщенностью. Теперь он знал все про всех наперед. Знал чужие тайны и желания. Знал чужие страхи и пороки. И обзавелся своими собственными.

А теперь эта едва знакомая ему девушка сидела напротив него и смотрела на его пороки не сводя глаз. Она не любовалась ими, но и не отворачивалась в отвращении. Они были для нее данностью – такой же, как высокая табуретка, на которой она сидела, барная стойка, на которой небрежно лежала ее тонкая рука, как коктейль, который она потягивала из трубочки. Они были для нее чем-то таким же естественным, как и все, что их окружало. Она и сама была воплощением естественности, но в то же время из ее мерцавших в полутьме янтарных глаз смотрела на него бездна. Бездна чего-то неизведанного, куда он жаждал упасть.

– Ты смотришь на меня так, как будто знаешь меня много лет, – сказал Джек, сам до конца не понимая, то ли флиртовал с ней, то ли просто не мог держать язык за зубами.

– Так и есть, – ответила Осень, и он не понимал, чего в этих словах больше – простодушия или загадочности.

– Я бы никогда тебя не забыл, – покачал головой парень.

– И не забудешь.

– Так мы знакомы?

– Я видела тебя во сне. Значит, знакомы.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда мы засыпаем, наша душа летит туда, где есть все, что было, будет и могло бы быть с каждым из нас. Бесконечное множество вариантов развития событий.

– Подожди, то есть ты хочешь сказать, что это не мозг генерирует сны, а мы их видим на самом деле.

– Именно так. Мозг может управлять той версией нашего «я», которую мы представляем собой в выбранном душой мире. И чаще всего делает он это так же бестолково, как и наяву. Поэтому, вместо того, чтобы остановиться и посмотреть в лицо монстра, испепелив его взглядом, мы от него убегаем.

– Во сне я сам всегда монстр, – признался Джек.