Чары зла и любви. Легенды Пурпурного Города

Катрин оставила свое занятие – она собирала ягоды боярышника, которыми была усыпана земля под соседним деревом, – и повернулась к дочери.

– Конечно, нет. Ты не любишь разговоры про духов, – вздохнула девушка.

– А ты любишь, правда?

– Ну, это интереснее, чем рассуждения о том, почему один сорт моркови лучше, чем другой.

Катрин подошла к дочери, подняла голову и посмотрела на рябиновые гроздья так, будто видела их впервые.

– Я знаю, ты не такая, как мы, – заговорила она каким-то отрешенным голосом, которого Эль у нее никогда не слышала. – И папа знает. И каждый человек в этой деревне от мала до велика. Наверняка, тебе с нами смертельно скучно.

– Что ты, мама, что за глупости? – искренне возмутилась дочь. – Скучно мне только со сверстниками, а вы у меня самые лучшие и добрые родители в мире.

– Но мы не можем заменить тебе весь мир. Заменить других людей, – покачала головой женщина.

– Мне не нужны другие люди, – быстро сказала Эль, и в ее голосе от матери не утаилась горечь.

– Иногда я слышу, как ты с кем-то разговариваешь по ночам.

Это было настолько неожиданно, что в первые секунды Эль едва не задохнулась от удивления. Но она постаралась взять себя в руки. Сделав вид, что ее особенно заинтересовала нижняя ветка, она повернулась к ней и начала задумчиво поглаживать оранжево-красные ягоды, напоминавшие старые бусы. Стараясь, чтобы голос звучал непринужденно, дочь заговорила:

– Правда? Наверное, я разговариваю во сне… Иногда мне снятся очень яркие сны.

– Расскажи мне о них, Эль.

Мать снова встала рядом с ней и попыталась поймать ее взгляд. Но девушка не сводила глаз с ягод-бусин, что перекатывались в ее ладони.

– Зачем?.. Это же просто сны…

– Это твои сны. Кто тебе снится?

– Девушка… Очень красивая. Она очень добра ко мне, прямо, как ты.

Эль по-прежнему смотрела на рябину, поэтому не заметила, как при этих ее словах по лицу матери пробежала такая мрачная тень, при виде которой она бы наверняка содрогнулась. Окончательно успокоившись, Эль продолжила:

– Она тоже говорит, что я особенная. Поэтому она ко мне и приходит. Она рассказывает много удивительного, правда, на утро я почти все забываю. Но не ее саму, нет. Это лицо невозможно забыть.

– Как давно она тебе снится? – осторожно спросила Катрин.

– Чуть больше года.

– Как ее зовут?

– Адриана.

– Доченька, скажи… она мертва?

Голос Катрин дрожал, но она заставила себя произнести это.

Эль резко выпустила из ладони будто набухавшую в ней прохладную гроздь, и колючая ветка острым когтем скользнула по щеке. Она охнула от боли и неожиданности. Прижав к лицу руку, которая секунду назад сжимала податливые ягоды-бусины, она стояла, не в силах говорить. Вопрос казался таким же хлестким, как удар.

– Ты сказала, что она красива и разговаривает с тобой. Но она ведь не живая, правда? – не унималась Катрин.

Женщина чувствовала, что к глазам подступали слезы. В этом она была не одинока. Эль тоже усиленно моргала.

– С чего ты взяла? – ломающимся голосом вымолвила, наконец, Эль.

– Материнское чутье.

– Может, тогда ты знаешь, почему она выбрала меня? – спросила девушка, стремясь уйти от ответа.

– Не представляю. Хотя… Может, дело в том, что ты очень умная и… красивая?

Теперь Эль хотелось закидать мать вопросами, потому что она чувствовала себя загнанной в угол. Удар ветки будто пробудил ее.

– Я другая, и ты сама это знаешь. Я не понимаю, как это возможно? Как так?..

– …могло случиться, что у таких заурядных родителей родился такой исключительный ребенок? – печально закончила Катрин.

– Вы не заурядные, мама. Заурядные здесь все, кроме вас.

– Но все же ты не такая, как мы. Я думаю, что Бог послал тебя нам, чтобы мы вырастили из тебя хорошего человека. Тебя ждет великое будущее, это я знаю наверняка. Вот только… я боюсь за тебя. Прости меня за это, но я и правда напугана до смерти… Сорви побольше веток рябины и поставь на подоконник в своей комнате.

– Чего ты боишься, мама? Адриана не причинит мне зла, – сказала Эль, и открытая улыбка осветила ее лицо.

– Ты не знаешь, что такое зло. Иногда оно прячется под маской искушающей красоты, но от чистого сердца не утаиться то, что красота эта изъедена изнутри червями, и стоит направить на нее луч света, она рассыплется в прах.

Эль не нашлась, что ответить. Печаль и тревога, словно металлическими тисками, сдавили ее испуганное сердце…

Вместе они собрали рябиновый букет. Эль прижимала его к груди, когда они в полном молчании шли домой. А на рябиновом дереве в закатных лучах сверкала, словно крошечный рубин, капля крови. Осенний ветер налетел на тонкие ветви, смахнул каплю, и та упала на красные ягоды.

Глава 5

Рябиновое сердце

«Если ты исчадие ада, я последую за тобой. Я все для этого совершил. Тот ад, в котором будешь ты, – мой рай».

В. Гюго «Собор Парижской Богоматери»

Как и велела мать, она поставила букет рябины на подоконник в своей комнате. Но сделала это не для того, чтобы «отпугнуть злых духов». При всем желании это не сработало бы. Ее дух не был злым – по крайней мере, на нее он зла не держал. Да и рябина не могла отпугнуть Адриану или причинить ей вред. Эль знала это из своих снов.

…Девушка с черными волосами, одетая в узкие брюки с прорезями и балахон с перевернутой звездой на груди… Почерневшие руины церкви… Пурпурные сумерки, пронзенные кровавыми лучами умирающего солнца… Грозди красных ягод, словно пятна крови… Все эти образы грезилась ей десятки раз. Они были пронзительно реалистичными, и Эль знала, что между ними существует неразрывная связь; вот только не могла понять, какая. Подсознание выхватывало эти разрозненные картинки, похожие на фрагменты пазла, который она никак не могла сложить воедино, как ни старалась. Безусловно, ключевым был образ Адрианы, а все остальное было фрагментами из ее предыдущих жизней.

Главным из них была рябина. Она значила нечто важное для Адрианы. Дерево с огнистыми ягодами благоволило и помогало девушке. Видимо, эта благосклонность не была утрачена даже тогда, когда она сменила свой любимый черный балахон на белые прозрачные одежды, которые, наверняка, были лишь иллюзией – такой же, как и она сама…

Быть может, давно нужно было поставить рябину на подоконник. Но случаю было угодно, чтобы эту идею ей подала мать, которая сделала это с совершенно противоположной целью. Однако теперь это уже неважно, лишь бы сработало. При мысли о том, как мучается эта неупокоенная душа, попав в свой личный ад, созданный из бесконечных воспоминаний, сердце Эль обливалось кровью. Каких, должно быть, усилий стоило призраку вырваться оттуда, чтобы предстать перед Эль, чтобы полнолуние за полнолунием показывать ей этот ад, вновь и вновь прокручивая бесконечную цепь воспоминаний.

А она просто сидела в своей мягкой постели и, пригвожденная собственным бессилием, слушала пропитанные кровью и мраком истории, наутро забывая их, как люди забывают свои нелепые сны. Но ее сны не были нелепы. Хорошо, что они снились намного чаще, чем наносила свои визиты Адриана, а потому запоминались больше, чем ее слова. И во всех сновидениях кровавыми каплями поблескивали ягоды рябины…