Вторая капля

– Ясен пень. Не дам им Лобзика ухандохать! – ударил кулаком в ладонь лысый бугай, сплевывая.Он был настолько типичен, что даже неестественен.

Где– то что-то громыхнуло – в воздухеповисла тишина. На сцене появились люди. Их было несколько. Одетые в черную военную форму только с открытым лицом, но в шлеме. С явно выпирающим бронежилетом из-под куртки.

– Мы собрались здесь во имя правосудия, – начал средний, но замолк. Его голос потонул в возмущенном вопле.

Средний замялся, но начал вновь, ближе поднеся микрофон ко рту:

– Мир под угрозой…

– Из-за вас! – завопил лысый, но его не услышали.

–Система приняла наилучшее из возможных решений для сохранения мира.

– Ублюдок! Урод!– не выдержала Анет.

– Это тебя повесить надо! – добавил Ларри.

Рен молчал. «Лучше бы это была игра»– подумал парень.

Кто-то больно толкнул его в грудь, стало трудно дышать. Было душно, холодно и резко запахло потом. Голова закружилась и налилась свинцом. Он бы мог упасть, но было некуда. Полиция напирала. Хмырь со сцены нес какую-то чушь.

На лестнице появились люди в наручниках. Они шли медленно и тяжело, казалось, сквозь шум пробивался грохот их шагов.

Четыре веревки, четыре преступления, четыре жертвы.

Первым шел мужчина, худой, седой и грязный. Он опустил голову вниз, так что лицо было скрыто тенью. Да он и сам был похож на тень.

Второго, огромного лысого, почти тащили. Он дергался и упирался всем чем мог. Хотя у него даже ноги были связаны, он что-то кричал, но толи уже сорвал голос, толи вопил недостаточно громко. Слышно его не было.

– Лобзик…– проскулил бугай, поправил коженку и попер сквозь толпу, как танк. Низкий что-то пытался сказать и быстро исчез следом.

Третьей шла темноволосая худая девушка, грязные волосы закрывали ее лицо, а когда она подняла голову, из под грязи и следов побоев, удаленные глубоко в череп, появились тусклые, полуживые глаза. Это была Лиззи.

Холод и дрожь вдруг разошлись по телу. Будто от удара тока сердце забилосьс неимоверной силой.

Она была в первой четверке.

Кто шел третим Рен не видел, впрочем, его это не волновало.

Лиззи подняла взгляд в толпу, жадно съедала взглядом людей на площади, будто желала насмотреться всласть. А ей уже надевали петлю на тонкую шею.

Толпа взревела. Запахло жженной резиной, над площадью пополз едкий черный смог. Все двинулись вперед, Рен едва устоял на ногах.

Взгляды встретились. Глаза Лиззи вдруг зажглись подобно лазурно– пепельным звездам на смолистом небе. Девушка увидела брата и улыбнулась так просто, будто не было ни площади, ни людей вокруг, ни веревки поверх свежих синяков, ни запаха горелых покрышек. Ничего, только они двое, что давно не видели таких похожих на друг друга глаз.

Люди шли на мясной барьер из полицейских. Глупо, бестолково, под удары дубинок, в облака слезоточивого газа и химической дряни, разъедающей слизистую, проникающей всюду. С красными глазами, криками, иногда в крови идиоты падали на землю. Лежали не долго, никто не ждал, пока они поднимутся. Лишь счастливчикам удавалось вскочить.

Рена толкнули, он устоял, на секунду потеряв из виду драгоценные глаза.

Четыре тела в беспамятстве болтались на веревках. Они, еще живые, барахтались, как рыбы на суше. В попытке вдохнуть захлебывались собственной кровью из сломанного хребта. На головы не успели надеть мешки, они так и остались валяться на дряхлом поддоне.

На сцену ворвались люди. Они хватали тяжелые тела и поднимали их в воздух. Хоть один вдох! Мужчина в огромным ножем полез резать веревки.

Полицию вытеснилисо сцены, и она направилась в глубь толпы.

Рена оглушил выстрел. Все вокруг потухло. Звон. Звон, будто черепушка взорвалась. Кто-то в паре метров от него получил пулю в ногу. Грохот толпы заглушил крики несчастного. Едкий запах свежей крови ударил в голову. Парня чуть пошатнуло. Свет вернулся. Рен вновь посмотрел на сцену.

Четыре тела с пробитыми черепами жалко болтались на канатах. Вокруг были разбросаны изрешеченные пулями кучи мяса, напоминающие когда-то людей.

Звон, ничего не было слышно, только запах крови, и ярость развивающаяся по телу как доза чистого героина. Пульс, ничего кроме пульса.

Удар, удар, удар.

Рен бросился на полицейского. Это не было похоже на драку. Скорее на месиво разлитое по площади.

Содержимое желудка рвануло наружу, Рен получил резиновой дубинкой в живот. Он скрючился и отлетел назад. Кто бил? Свои? Чужие? Не возможно было разобрать.

Ларри схватил друга и выкинул в сторону Анет. Девочка не могла его удержать, Рен рванулся вперед не успев прийти в себя, не начав дышать. Туда же, в мясорубку.

Анет прилетел сильный удар в затылок, больно.

Полицейский уже сдавливал кадык Рена гибкой дубинкой. Другой бил парня в живот, пока на нем самом повисал какой-то мужик, таща порванную курту вниз.

Ларри едва вернувший равновесие после нескольких десятков хаотичных ударов схватил полицейского за голову и повис на нем,как макака. Он громко кричал, по его виску стекала свежая горячая кровь, смешиваясь с разбросанными дредами.

Запах пороха, запах горящих покрышек, слезоточивый газ, кровь, крик, пот, холод.

Ларри упал, вязкая красно-коричневая слизь залила асфальт. Рен грохнулся на колени, но тут же вскочил. Кто-то достал пистолет и начал стрелять без разбору. Две– три пули пробили грудную клетку. Ларри брыкался, захлебываясь пенящеейся кровью.

Глава 12

Тонкая рука вцепилась в ледяные, полумертвые пальцы Рена. Слезы, подобные лаве, выжигали обветренную кожу. Поток жесткого воздуха разбивался о хрупкое лицо, разрезая губы, подобно разбитому стеклу. Время будто не существовало в этом месте, его убила боль. Вездесущая, адская боль, она была повсюду. Сам мир был потоком боли. Крики, взрывы, свист сирен, плач, звук ударов– все слилось в единый стон.И этим стоном была Анет.

Она бежала, так быстро, как никогда раньше. А когда остановилась, рядом была лишь тьма и пустота, застывшая в глазах Рена.

Тело, подобное раскаленному металлудрожало в объятьях подвального холода. Мертвая сытость заглушила все звуки мира, оставив лишь боль, пробиравшую до костей. А девочка все сжимала тонкие пальцы.

– Ее больше нет,– ледяной голос парня превратил воздух в миллионы осколков, вонзившихся в барабанные перепонки.

– И его тоже,– все продолжал он. А стекло превращалось в сталь.

Черная капля грязи вонзилась в гнилой пол, и Анет выдохнула, вся горечь ее сердца, вся кровь, что сочилась слизью где-то в глубине вдруг растворилась в истошном крике Рена, в воде, хлынувшей из глаз.

Звук открылся потоком чего-то ныне невиданного, пугающего, опустошающего, что вырвалось из хрупких тел, подобно последнему выдоху. И стало неважно, будет ли вдох.

Поток слепящего света, как клинок, вонзился в плоть и выжег остатки чувств, выел их, вырвал с корнем, даже боль и страх разбились. Лишь пустота внутри росла и пожирала хрупкий универсум.

Свет исчез, и тьма загустела, стала камнем. А там, в глубине, подобно пятну на старой, испорченной пленке, проявился Коил. Гладко выбритый. В пиджаке и галстуке, пропитавшемися сигаретный дымом.