Поймать лаптем удачу

– Гущин хороший парень. И не гей, как некоторые.

Смеется? Нет, я его убью! Что же получается? Всегда там, где находится Миша, в меня стреляют. Почему он меня спасает, а на самом деле хочет по-тихому убить? Это он так при всех строит себе алиби? Мол, я ее спасал, все видели, а кто ее убил – не знаю. Какой же он хитрый и расчетливый… Но я жить хочу, я не дам ему убить меня втихаря. Я с огромной тяжестью на сердце поняла, что, наверное, убью его сегодня. Ему нельзя жить. Он маньяк, гей… И что он со мной делает?! Сам остается холодным, как сухой лед. Мне было до слез обидно и стыдно от того, что я отчетливо понимала, что он раскусил мое состояние, причем его это забавляло. Я опять не успела понять, сколько мы проехали, и включилась, только когда он остановил мотоцикл рядом с моим подъездом. Я залезла в сумку и достала пистолет.

– Я вызываю тебя на дуэль, – сказала ему я, направив на него дуло.

– На какую?

– На обычную. Вызываю на дуэль, как Пушкин вызывал Дантеса.

Меня уже трясло. Я понимала, что если он останется таким спокойным, то я его во дворе без дуэли пристрелю, за одно только безразличие. Он вздохнул и ответил:

– Для Пушкина дуэль закончилась плачевно. Зачем тебе она?

Я еле сдерживала свои пальцы.

– Ты пытаешься убить меня исподтишка, а мне жить хочется. Я буквально сегодня хотела тебе отдать все документы, а ты все испортил! Я жалею какого-то гея и маньяка, который никак не определится, кто он, и зачем ему жертва!

Миша взглянул на мое окно, за ним перевела туда взгляд и я. Сверху за нами наблюдал Гущин.

– В дуэли я предлагаю тебе и себе равный шанс на жизнь, – сказала я.

– Поговорить не удалось, – заключил Миша. Он притянул меня к себе одной рукой и, привстав, поцеловал чуть выше верхней губы. И… уехал. Я направила на него дуло и несколько раз попыталась выстрелить. Не получилось. Я села на корточки и заплакала. Ну что же я за дура такая! Он играет со мной в кошки-мышки, а я загораюсь от его взгляда. Он все понял… Стоп! Надо принять холодный душ и хорошенько подумать. Я что-то упустила сегодня. Меня этот Высоковский сводит сума! Я совсем все забываю.

Гущин сидел на кухне и смотрел новости по телевизору. Увидев, как я вошла и села на стул, он включил микроволновку и достал из холодильника греческий салат.

– Я забыла купить продукты, – сказала я вслух, имея в виду полуфабрикаты. – Ты сам приготовил его? – спросила я про салат.

– А то! – Гущин достал из микроволновки тарелку с рыбой в кляре и пюре и поставил ее передо мной. – Ешь, может, подобреешь.

Интересно, он рыбу сам жарил или готовую купил? По вкусу она была немного суховатой и недосоленной, но я была не против отведать и такой. Когда я нервничаю, то либо совсем не ем, или ем, но очень много. Сегодня был второй случай. Я посолила и рыбу, и пюре и набросилась на еду.

– И что я, дурак, на заводе торчу? Пять лет на институт потратил! Выучился бы на повара в ПТУ и пошел себе в ресторан работать шефом. Смотри, как уплетаешь! – засмеялся он. – А я есть это не смог. Для меня оно несъедобно. Салат куда лучше получился. Вик, с тебя сто рублей за испорченную тетрадь и пять тысяч четыреста за моральный ущерб.

– Я тебя не просила готовить.

Я почему-то чувствовала угрызения совести за то, что мой гость сам кухарит.

– Да, и еще за обслуживание я пришлю тебе счет факсом. Ты зачем пригласила меня к себе жить?

– Потому что одной мне страшно.

– Неправда. Я знаю, – игриво улыбнулся он, – ты запала на меня.

Я посмотрела на Сергея уничижающим взглядом.

– Столько всего для привлечения внимания предпринимаешь, – продолжил он. – И не смотри на меня так, а то я с тобой как твой бисексуал поступлю!

– Кто? – не поняла я.

– Да гей твой! Как ты думаешь, я ему понравился? А то я чуть не покраснел, как ты, когда он на меня посмотрел с улицы.

Гущин и смеялся, и искусственно пытался стесняться, но выходило у него это плохо. Покраснела, к своему ужасу, я. Меня охватил жар. Когда он перестанет про этого идиота болтать?!

– Как ты считаешь, он думал обо мне? – почти с девичьей жеманностью продолжил Гущин. И по-мужски, с приподнятой бровью спросил. – Не боишься, что меня уведут?

Я закашлялась. Да чтоб его! Я всегда от его еды давлюсь. Нет, я больше есть при нем, не буду. Гущин быстро налил воды и похлопал меня по спине со словами.

– Да не расстраивайся, пошутил я! Я же сказал: так и быть, женюсь я на тебе когда-нибудь. Только возмести ущерб за тетрадку.

Он достал тетрадь и положил перед моим носом. У меня еще стояли слезы в глазах от кашля, и я не сразу заметила, что я, дура, забыла вырвать из нее ночные фантазии про Высоковского-младшего. Я так их и оставила на память бедному Гущину, который не догадывался о моих похождениях. На листе было три Высоковских, один голубой – перечеркнутый. Я глаз не могла отвести. Как же я круто его нарисовала! Особенно первого…

– Я, конечно, ценю твое творчество, но как-то я у тебя плохо получился. Может, если раскрасить и челку сделать кудрявой, тогда я больше буду похож, а?

Опять прикалывается. Когда же я перестану краснеть?

– Э… э… – Я тщетно пыталась выкрутиться.

– Вик, а может, ты перестаралась? Давай сознавайся, ты специально его мне нарисовала, чтобы я приревновал, да? Ну не могла же ты в гея влюбиться!

Так, раскрылся. Он меня пытает.

– Да нет же! Я не влюбилась в него! – не выдержала я.

– Ага, конечно! Да ты его только за то, что он на тебя похотливо посмотрел, чуть не пристрелила, а уж когда назло мне, он поцеловал тебя, я был уверен, что произойдет мокруха! Даже фотоаппарат взял! Но ты его, к моему сердечному огорчению, помиловала. Так зачем ты его рисовала в моей рабочей тетрадке? А?!

Ни пить, ни есть я уже не могла. Да, зачем же я его все-таки рисовала? Чтобы понять, на кого он больше похож. И я поняла? Нет! Разве, что на гея он не походит.

– Над ним издевалась, – сказала я первое, что пришло мне в голову, и тут же пожалела. Глупо!

– А зачем в моей тетрадке?! Это мне назло, да? Одним выстрелом – двух зайцев, так? И что-то не похоже по этим картинкам, что ты над ним издевалась. Вик, или это я у тебя плохо вышел? Давай признавайся, кто у тебя на душе? Я или гей?

– Гущин, я куплю тебе дюжину тетрадок, только отвали от меня!

– Зачем ты его рисовала в моей тетрадке? Что ты хотела мне этим сказать? – не унимался Сережа.

– Да я нечаянно!

Это тупик. Что же придумать?

– Кристина… Она просила изобразить мне его достоверно. Вот я и прикидывала образы. А тетрадь твоя – первое, что попалось мне в руки в период вдохновения.

– А почему он тебя подвозил?

Я не ответила.

– Вик, зачем ты меня позвала?

Опять по-новой. Мне опять становилось не уютно.