Естественная история драконов. Мемуары леди Трент. Тропик Змеев

– Фадж Раванго, – неуверенно, будто ожидая, что язык запутается в непривычных созвучиях, ответил мистер Уикер. Он тоже изучал местный язык, но это имя было не йембийским. Возможно, этот Фадж Раванго – иностранец или выходец из одного из иных народов, населяющих Байембе?

Я даже не сознавала, что мы с мистером Уикером погрузились в непродолжительное молчание, пока его не нарушила Натали.

– Что ж, – сказала она, – от такой чести отказываться нельзя.

– Да, конечно, – согласилась я, убирая блокнот и вешая сумку на плечо. – И медлить, я полагаю, ни к чему. Идемте знакомиться с этим Фаджем Раванго.

Мы спустились в корабельную шлюпку, нас отвезли к берегу и высадили на покрытые коркой засохшей соли доски причала невдалеке от места, где стоял Фадж Раванго. Он, как отметил мистер Уикер, был невысок по сравнению со своим окружением – даже чуть ниже ростом, чем я. Кожа его, хоть и смуглая, была заметно светлее, чем у большинства стоявших рядом, и вдобавок отличалась своеобразным красноватым оттенком.

За неимением иных возможностей, я приветствовала его на йембийский манер, коснувшись ладонью сердца, и он ответил мне тем же. То же самое сделали и Натали с мистером Уикером. Но, как только с официальными приветствиями было покончено (надо сказать, в тех землях эта процедура куда более продолжительна, чем в Ширландии), Фадж Раванго заговорил на нашем языке.

– Оба сожалеет, что вынужден просить вас продолжить путешествие, но в Атуйеме, в королевском дворце, вас ожидает отдых со всем возможным комфортом.

– Это весьма любезно с его стороны, – сказал мистер Уикер. – Для нас забронированы комнаты в отеле неподалеку от Пойнт-Мириам. Мы надеялись, что будем представлены ему в один из последующих дней, но и не думали рассчитывать на его внимание и гостеприимство сразу же по прибытии.

Фадж Раванго ответил на это учтивым взмахом руки.

– Это вовсе не в тягость. Оба видел много ширландских купцов и солдат, но ученых – еще никогда. Он очень интересуется вашей работой.

В последний раз, когда нашей работой интересовался титулованный иноземец, это ничем хорошим не кончилось. Именно это обстоятельство, а вовсе не слова гонца, заронили в мое сердце дурные предчувствия. Но что нам оставалось делать? Натали была права: отказаться от приглашения мы не могли. Я мысленно прокляла политические ухищрения, предшествовавшие нашей экспедиции. Да, они были необходимы, чтобы получить разрешение на въезд в Нсебу, но, очевидно, привлекли внимание оба куда больше, чем мне бы того хотелось.

Наши лошади ждали невдалеке, под полосатым навесом, среди многих других – должно быть, это место было чем-то наподобие лошадиного зала ожидания. Но наши выделялись из общей толпы – не только отменными статями, но и роскошью упряжи, украшенной бусами и позолотой. Все это богатство охраняли четыре солдата, явно представлявших собою наш эскорт.

Я называю их солдатами, но в тот момент вряд ли смогла бы применить к ним этот термин, несмотря на ширландские винтовки на плечах. Для меня солдат был человеком в мундире. Этих людей я назвала бы скорее воинами, поскольку их одеяниями, совершенно не похожими на привычные мне мундиры из грубой одноцветной шерсти, были повязанные вокруг пояса широкие полосы хлопчатой ткани с замысловатым орнаментом и шкуры леопардов, свисавшие со спин, как плащи. Конечно, шерсть – плохая защита от винтовочной пули или кавалерийской сабли, но подобные соображения не спасали от страха за их нагие, ничем не защищенные тела.

Готовясь сесть в седло, я увидела, как вспыхнули щеки Натали. До этой минуты я если и замечала, что они наполовину наги, то разве что умом. К несчастью, после этого я ни о чем другом и думать не могла. Мои щеки тоже запылали огнем, я оступилась, садясь в седло, и носок моего ботинка зацепился за край юбки-брюк. (Правда, смущение мое несколько отступило при виде того, как порозовели уши мистера Уикера, по всей вероятности, смущенного тем, что подобное зрелище предстало перед взглядами леди – ведь джентльмены видят друг друга обнаженными во многих ситуациях. Конечно, все мы понимали неизбежность этого, учитывая местный климат, но понимать и испытать на опыте – вовсе не одно и то же.)

По пути из доков к границам Нсебу я, дабы скрыть утрату самообладания, принялась расспрашивать Фаджа Раванго. Вернее, таково было мое намерение: вскоре беседа превратилась в вежливые препирательства, так как оба мы настаивали на использовании языка собеседника. В результате он говорил со мной по-ширландски, а я отвечала на йембе. Языки никогда не были моим ремеслом, посему его навыки, боюсь, намного превосходили мои, но, как показал выштранский опыт, самое надежное средство улучшить знание языка есть регулярная практика. Поэтому я упорно настаивала на своем, пока Фадж Раванго не склонился перед лицом моего упрямства и не начал отвечать мне на йембе.

После этого мы обсудили ряд разных тем, варьировавшихся так широко, как только позволял мой ограниченный словарный запас и указания, полученные Фаджем Раванго от его царственного хозяина. Первое явилось куда большим препятствием, чем второе, но вскоре я обнаружила (благодаря обычному своему любопытству и недостатку благоразумия), что политический климат Байембе – тема неподходящая. Нет, этот человек не стал отчитывать меня за неуместный вопрос, но выказал явное нежелание говорить ни о движении войск Иквунде, так напугавшем нового человека в министерстве иностранных дел, ни об экспансионистских амбициях их правителя, инкоси, в целом. Не стал он говорить и о Талу, северном «союзе», а на деле – империи, ассимилировавшей соседей одного за другим. Очевидно, обсуждать вопросы политики с приезжими из Ширландии, пусть даже цель их приезда далека от политики, таким, как он, было не по чину.

(Да, я искренне полагала, что мое пребывание в этой стране никак не будет касаться политики. Что ж, посмейтесь вдоволь и продолжайте читать.)

Вместо этого мы завели разговор о людях, попадавшихся навстречу: Фадж Раванго преподал мне первый урок распознавания местных народностей, и эти сведения впоследствии оказались как минимум не менее ценными, чем могли бы стать его политические соображения. Конечно, из-за смешанных браков физические различия часто бывают нечетки, однако и в этих случаях сохраняется достаточно черт, на которые вполне можно полагаться. К тому же и традиционное платье, и украшения каждого народа также могут варьироваться. Однако нигде вокруг я не видела никого, похожего на самого Фаджа Раванго, и вопрос об этом он оставил без ответа. Подозрения, что он рожден за границей, усилились, но развивать эту тему я не стала.

Таким образом мы выехали из укрепленных ворот Нсебу и двинулись по зеленому лугу.

В наши дни оба эти города слились в один, но в то время Нсебу и Атуйем были еще отделены друг от друга. Первый был небольшим портовым районом и начал разрастаться в нечто большее всего пятьдесят лет назад. Развитие торговли подхлестнуло его рост, затем союз Ширландии и Байембе был ознаменован постройкой форта Пойнт-Мириам, а вскоре за ним последовало и основание колонии. К нашему приезду Нсебу представлял собой диковинное гибридное поселение, тянувшееся через свободные земли к более аристократическим кварталам Атуйема.

Эти кварталы располагались куда выше Нсебу и в физическом, и в социальном смысле – на плоскогорье, где можно наслаждаться прохладой ветров, но и достаточно близко к порту, чтобы пользоваться всеми торговыми выгодами – потому-то Бунди н’Маво Нсори, оба, правивший Байембе около века назад, и перенес сюда свою главную резиденцию. Атуйем делился на нижний город и верхний город, угнездившийся на плоской вершине скалистого холма, откуда открывался прекрасный обзор на окрестные земли. Крепостные стены резиденции оба возвышались над холмом, будто корона, венчавшая его каменную главу, и сверкали золотом в лучах послеполуденного солнца.

Большая часть этого золота была всего лишь метафорой, иллюзией, созданной цветом глины, использованной при постройке стен, и палящим солнечным светом. Однако высочайшая из башен дворца блестела слишком ярко для простой глины. Нет, россказни, будто байембийский оба живет во дворце из чистого золота, далеки от истины, но по крайней мере одна башня действительно была покрыта этим металлом.

Что и говорить, эта демонстрация богатства производила впечатление, хотя, возможно, оба и жалел о ней в то неспокойное время войн и корысти. Но внимание саталу, иквунде и ширландцев привлекало отнюдь не байембийское золото. Железо – вот добыча, которой стремилась завладеть каждая из трех стран!

Королевскую крепость окружали дворцы и особняки высшей знати, патриархов древних родов, составлявших аристократию Байембе. С годами они разрослись, вытеснив с небольшой вершины холма всех остальных, изгнав простой народ в дома и лавки, сгрудившиеся у скалистого подножья холма. По пути через нижний город наш небольшой отряд привлек к себе множество внимания, поскольку наш эскорт явно состоял из королевских воинов, а Фадж Раванго имел немалый чин, да и к ширландцам здесь, в отличие от Нсебу, еще не привыкли настолько, чтобы не удостоить их и взгляда. Особенно много пересудов вызывали мы с Натали, будучи ширландскими леди, зрелищем совершенно непривычным в любой части Байембе.

Мне стало очень не по себе. Чувствовать себя представительницей своей расы и пола перед всем этим множеством людей оказалось бременем не из легких. Мое платье – дорожная одежда, по ширландским понятиям простая до уныния, созданная для совершенно иного климата в угоду совершенно иным нравам, – казалось здесь чрезмерно сложным и вычурным. Я прекрасно понимала, что лицо мое раскраснелось, взмокло от пота и, скорее всего, обожжено солнцем, несмотря на защиту капора, и что вся я с головы до ног покрыта дорожной пылью. Что и говорить, я выглядела весьма и весьма жалкой представительницей своего народа.

Следуя по главной дороге, мы обогнули подножье холма и вскоре остановились у ворот, построенных в обычной для этих земель манере: глинобитные стены, украшенные яркой плиткой и подпираемые через равные промежутки деревянными стойками, служившими, как я понимаю, опорами и помогавшими забираться наверх, когда облицовка нуждалась в ремонте. Здесь Фадж Раванго о чем-то быстро и неразборчиво переговорил со стражей, тем самым показав, насколько четче и медленнее обычного старался говорить ради меня. После этих переговоров мы снова двинулись вперед и начали подниматься на холм по самому пологому из его склонов.

Здесь Атуйем сделался совершенно иным. Шумные толпы, сквозь которые мы проезжали у подножия холма, сменились безликими стенами, ограждавшими особняки знати. Значение орнаментов из плитки, украшавших эти стены, лежало далеко за пределами моего понимания. У ворот стояли стражники. По мостовой в разные стороны сновали слуги – некоторые несли в занавешенных паланкинах хозяев. Порой за газовыми занавесями я могла разглядеть внутри темные тени, а иногда эти тени, протянув наружу унизанную золотом руку, сдвигали легкую ткань в сторону и откровенно разглядывали нас. Эти взгляды были не такими, как замеченные мной внизу: для знати верхнего города мы были не простыми диковинками, а новыми переменными в политическом уравнении их страны. Каким будет наше влияние – положительным или отрицательным, – еще предстояло выяснить.

Проехав сквозь громадные ворота крепости оба, мы скрылись от оценивающих взглядов, но это принесло с собой и облегчение, и новую тревогу. Мы спешились в парадном дворе и были встречены коленопреклоненными слугами с чашами чистой прохладной воды, чтобы ополоснуть руки и лица. Пока мы совершали омовение, наш эскорт стоял навытяжку, затем, козырнув, рысцой выбежал за ворота.

Солдат сменила пара, насколько я могла судить, слуг высшего ранга – мужчина и женщина.

– Для вас приготовлены комнаты, – сказал наш провожатый. – Эти двое покажут.

Появление двух слуг, хотя можно было обойтись и одним, подсказало, чего следует ожидать.

– То есть, наши комнаты не рядом? – спросила я.

Фадж Раванго кивнул с бесстрастием, по коему можно было судить, что он ожидал этого вопроса, однако счел меня дурой за то, что я задала его вслух.

– Во дворце короля мужчины и женщины не живут вместе.

Мне стало интересно, что бы они делали, будь Джейкоб жив и здесь, со мной. Позволяют ли супружеским парам жить рядом, или мужьям приходится всякий раз призывать жен к себе? Но этот вопрос был не из тех, ради которых я явилась сюда. Вместо этого я сказала:

– Мы намерены проводить большую часть времени вместе. Этого требует наша работа.

– Безусловно, – со всей возможной любезностью отвечал Фадж Раванго. – Во дворце есть общие комнаты и дворы.

Где за нами, конечно же, можно будет наблюдать, отыскивая в наших словах и поступках намеки на непристойное поведение. А я-то надеялась, что все это осталось в Ширландии…

Мы послушно позволили слугам увести себя – мистера Уикера в одну сторону, а нас с Натали в другую. Нашей новой провожатой была пожилая женщина с серо-стальной сединой в волосах, тут же напомнившей мне о ширландских интересах в этом регионе. Она провела нас сквозь целые соты из двориков и колоннад, затем мы, наконец, поднялись по лестнице и оказались в прохладной просторной комнате, отделанной голубой плиткой.

К этому времени усталый мозг уже отказывался иметь дело с чужим языком, но из слов нашей провожатой я сумела понять, что это и есть наша общая с Натали резиденция. По ширландским меркам мебели здесь почти не было: несколько мягких скамей и табуретов, которые можно сложить и убрать, когда в них нет надобности, сундуки для наших вещей, да кровать за газовыми занавесями, уберегавшими спящих от назойливых насекомых, но пропускавшими внутрь прохладный ночной бриз. После корабельной тесноты и тягот долгого плавания все это показалось мне уголком рая на земле.

Пока Натали распоряжалась приготовить ванну, я занялась исследованиями. Один ряд окон, прикрытых тонкими планками на шнурах, был обращен к западу и выходил во двор, судя по кипучей деятельности, отведенный под хозяйственные нужды. Очевидно, покои наши были не из лучших, несмотря на изящные голубые изразцы.

Окна противоположной стороны выходили в еще один из мириадов двориков, из которых состоял дворец. (В самом деле, я не слишком ошиблась, мысленно сравнив его с пчелиными сотами: открытых двориков во дворце было не меньше, чем залов и комнат, и практически все хоть сколько-нибудь существенное происходило в первых. В стране столь жаркой, как Байембе, свежий воздух – не просто удовольствие, но жизненная необходимость.)

Служанка ушла, и Натали со вздохом рухнула на кровать – падать на местные скамьи было бы вовсе не так удобно, как на диван или софу.

– Клянусь, я скажу это только раз, – заметила она, – но, господи милостивый, ну и жара!

(При всем уважении к Натали, которую я люблю как саму себя, это оказалось враньем. Если бы всякий раз, как она жаловалась на жару во время той экспедиции, я выпивала глоток джина, моя печень превратилась бы в фуа-гра.)

Поддавшись соблазну, я села на скамью и расшнуровала ботинки. Прохлада изразцовых плиток оказалась сущим благословением для босых ног.

– До сих пор не могу решить, к добру это все или к худу, – сказала я. – Зачем оба пригласил нас сюда? Чтобы предложить помощь? Или он намерен чинить нам препятствия?

– Зачем ему чинить нам препятствия? – рассудительно возразила Натали. – Не вижу, что он от этого может выиграть, а вот риск настроить против себя наших соотечественников – налицо.

– Зачем? Разногласия с нашими соотечественниками будут, в худшем случае, пустяковыми – сомневаюсь, что кого-нибудь из военных и промышленников так уж заботит судьба наших исследований, и потому оба сможет продемонстрировать, что не позволяет ширландцам помыкать собой, практически ничем не рискуя, – я яростно почесала кожу под пропыленными волосами. – Несомненно одно: он отменно ловко отделил нас от большинства земляков. Возможно, он полагает, что так мы менее опасны.

Взглянув на пыль, налипшую на влажные от пота пальцы, я поморщилась. Натали перевернулась набок и взглянула мне в глаза.