Звенел булат

– Да, мой брат Дауд.

– У того, кто не разделяет твою печаль, не ищи сочувствия и совета.

…Бике, жена Бийакая, в пятницу приготовила мучную халву, специально чтобы угостить Хаджи-Катун. Придя к хозяйке дома, она, выбрав момент, шепнула Саиде: «Зайди к нам». Это было перед вечером. Когда бабка стала расстилать молитвенный коврик, Саида, шмыгнув, исчезла за дверью. Лёгким ветерком помчалась она по коридору и влетела в квартиру секретаря суда. Хозяина и хозяйки в первой комнате не оказалось. К ней повернулся высокий, стройный молодой человек, стоявший у окна. Саида хотела выбежать обратно, но что-то удержало её. Человек, которого она однажды видела в окно веранды, обратился к ней на родном языке:

– Откуда явилась?

Краска стыда густо покрыла лицо Саиды. Манаф шагнул в её сторону. Девушка отступила к двери.

– Не бойся, трогать тебя не собираюсь.

Девушка подняла голову, но не посмотрела Манафу в лицо.

– Выйдешь за меня замуж?

– Выйду, – ответила неожиданно Саида. Но тут же, хлопнув дверью, исчезла.

Манаф не поверил своим ушам.

Бийакай с женой, весело улыбаясь, вышли из дверей второй комнаты.

– Ну как, насытил глаза красотой хозяйской дочери? – спросил Бийакай.

– Глянуть не успел.

– Неправда, не то что глянуть, поговорить даже успел.

– С ума можно сойти. Она заарканила меня не только красотой, но и смелостью. А может, смеха ради ответила «выйду»?

Манаф задумался.

– Не тужи, кунак, – заговорил Бийакай. – Может быть, она и на самом деле готова выйти за кого угодно, лишь бы вырваться из домашней тюрьмы. А с таким парнем, как ты, не только дочь Сулеймана, дочь хана сбежит не задумываясь.

Весна восемнадцатого года на фоне тревожных дней игриво расписывала неотъемлемые законы влечений. И природа, и люди в зависимости от сил, способностей следовали этим законам, особенно те, что не перешагнули за возраст любви.

Никакие каноны, никакие догмы не способны подавить движение чувств молодого сердца. Как никогда в жизни почувствовал это Манаф. О своей любви рассказал Гаруну. Восторженный поэт экспромтом сложил песню о любви Манафа, пропел её, сидя в рабочем кабинете типографии, в заключение пожелав удачи.

Махачу открыл Манаф свою тайну только тогда, когда окончательно договорился с Саидой о дне побега.

– Ей-богу, хорошее дело! – воскликнул Махач и добавил: – Только с одним условием: любовь любовью, а дело делом. В Кази-Кумухском округе работы хоть отбавляй. Комиссаром окружным туда направлен Саид Габиев, знаешь его?

– Видел один раз, Гарун знакомил с ним.

– Я напишу письмо к нему. Перед отъездом зайди.

Бийакай договорился с казанищенским аробщиком, человеком знакомым, на которого можно было положиться. Двухколёсная арба, запряжённая волами, подъехала к двору, где жил Манаф. На неё взвалили огромный тюк с оставшимся оружием, прикрыли сеном, сверху положили кое-что из вещей. Джавад с Абдуллой приехали на постоялый двор. Манаф пошёл прощаться с Даудом. Тот сказал:

– Я с тобой прощаться не буду, постараюсь пораньше встать, приду провожу.

Манаф с вечера обошёл друзей, знакомых, зашёл к Махачу за письмом. Ночью вначале бродил по широкому двору и помещениям, где спали постояльцы. В полночь отправился к дому Сулеймана. Он без конца оглядывался, гуляя по тротуару. Неужели проспит, а может, не удастся выйти или передумала? Нет, передумать не могла, сказала, ничто не может удержать её.

Может, в доме заподозрили или схватили, когда выходила…

Ну что ж, тогда придётся отложить отъезд. Но откладывать не пришлось. Она вышла со двора, когда ночь была почти на исходе.

Манаф бросился ей навстречу. Саида дрожала от страха.

– Ради Аллаха, бежим быстрее.

Через минуту они зашли в подворотню постоялого двора. Не прошло и четверти часа, как со скрипом со двора выкатилась арба. Только за городом Манаф и Саида уселись в неё и облегчённо вздохнули.

Холодный предрассветный туман густо стелился по горам. Было ещё темно и тихо. Не выпуская из рук узелок с одеждой, Саида, дрожа и от страха, и от холода, прижималась к Манафу, накрывшись широкой полой бурки.

Постепенно рассеялся туман. На тёмном небе слабо мерцали далёкие звёзды. Медленно катился к западу бледный диск луны. Через тёмную прореху над восточными горами пробивался лоскут серого рассвета. Лениво тянули арбу на гору волы. Длинной тонкой палкой направлял их аробщик на середину дороги. «Какая она?» – думал Джавад, непрерывно оглядываясь назад, где, словно орёл со сложенными крыльями, сидел в бурке Манаф. А если пошлют погоню? Что стоит богачу Сулейману нанять полдюжины молодчиков… Думает ли об этом Манаф?

Манаф тоже думал о погоне, прислушивался к каждому звуку. Нет, топота копыт не слышно.

…Солнце поднялось. Осталось позади и Верхнее Казанище. Жарко было Саиде под буркой, но высунуть голову боялась. На дороге встречались путники, едущие вниз и вверх на лошадях, на подводах.

В доме, наверное, переполох, думала Саида. Жаль было только мать, забитую, безропотную, на которую нередко поднимали руку не только отец, но и бабка. Не напрасно она ночь перед бегством провела в комнате бабки. Целый день была у неё на виду. Пусть теперь Хаджи-Катун себя винит, что недосмотрела. Пусть отец теперь ей выбьет глаз, как когда-то выбил бедной матери.

Она представляла себе окаменевшее в гневе лицо отца, мечущие искры зла глаза бабки.

– Сверни с дороги, сделаем остановку в том лесочке, – указал Манаф пальцем аробщику Арслану.

– Лес Нухбека Тарковского, – сказал возница.

– Ну и пусть, мы же не собираемся рубить его.

Арслан, завернув быков в сторону, заехал в чащу.

Манаф с Саидой сошли с арбы. Пошли по тропе к ложбине, скрылись в зарослях терновика. Завтракали все вместе. Саида почти ничего не ела. Низко опустив голову, сидела она в стороне. Манаф заботливо протягивал ей хлеб, сыр, куски вяленой баранины.

…Вторую ночь провели в Левашах. Въехали в село не по главной дороге. Арслан считал, что опасность погони ещё не миновала. В Левашах у Арслана оказался старый кунак. Остановились у него.

Третью ночь провели в Цудахаре. Остановились в доме знакомого цудахарца.

– Жена? – спросил хозяин Манафа, глянув на Саиду

– Нет, невеста.

– Какой дурак отпускает девушку с молодым человеком, если она не стала женой.

– Никто не отпускал, я похитил её.

Цудахарец посмотрел пристально на Манафа, потом на Саиду.

После ужина цудахарец исчез. Он вскоре явился с тремя стариками. Один из них оказался муллой. Хозяин сказал Манафу: