Роза Ветров

«Событие, всколыхнувшее жителей второго Рима, произошло глубокой ночью двенадцатого мая нынешнего года и не оставило после себя свидетелей. Утром тринадцатого числа близ Голубой мечети моряки нашли труп влиятельного государственного мужа Фазлы-Кенана-Паши, бывшего доверенным лицом падишаха и одним из его визирей. Лекари установили, что смерть наступила от удушья и многочисленных ножевых ранений около 10 часов вечера. Позднее убийцы обернули труп в саван и скинули его в воды Босфора. Султан передал это дело сераскеру, а великий визирь и субаши уже ведут расследование…»

ГЛАВА 3.

Ибрагим оказался тем самым гонцом, что принёс плохую весть родным. С первыми петухами он явился в отчий дом и прямо с порога ошарашил их следующими словами: «Дяди Фазлы-Кенана больше нет в живых. Он был убит сегодня ночью». Услышав эту новость из уст племянника, тётя Шебнем громко ахнула и, приложив ладонь ко рту, опустилась на диван без сил, а Амина лишилась чувств. Пока Мехмед и его жена хлопотали вокруг убитых горем супруги и дочери покойного, его средний брат собрал самых быстрых гонцов и отправил их в Кутахью и Эдирне за отцом и Нариманом. Ещё через несколько часов дом наполнили верующие, желавшие выразить свои соболезнования семье, а тело уже готовили к омовению. Впопыхах его хоронили в тот же день, дабы не нарушать традиций.

– В последнее время между нами случались разногласия, – тяжело вздохнул Мустафа-Паша, переворачивая труп на другой бок, пока гассал омывал голову и лицо усопшего, – но я и представить себе не мог, что с ним стрясётся такая беда.

Помимо брата в священном ритуале участвовало ещё четыре человека, а супруга подливала воды из кувшина. Расположенное на жёстком ложе, повёрнутое лицом в сторону Мекки, бездыханное тело – только нижнюю его часть, – прикрывала лёгкая белая ткань. Когда её мужа в очередной раз перевернули на правый бок, тётя Шебнем стёрла с щёк слезинку и скорбно прикрыла трупу глаза. Гассал зазывно прочитал намаз, и всё присутствовавшие ещё раз вознесли Аллаху молитву о прощении грехов покойного.

Мехмед стоял возле стены рядом со старшим братом, а запах кедрового порошка, добавленного в воду, которой омывали покойного, щекотал ему нос. В комнате было душно из-за жары и большого количества народу, из-за чего чёрный траурный кафтан с длинными рукавами пропитался потом. Из-за поста юноша ничего не ел с прошлого вечера, поэтому у него нестерпимо ныла голова. Мысли путались, и Мехмед несколько раз потёр виски. Должен ли он скорбеть сейчас о том, что потерял любимого дядю, или же бояться за то, как бы в убийстве не заподозрили лучшего друга?..

Эти переживания душили Мехмеда, но он не назвал бы сейчас навскидку, какое из них беспокоило его больше. С дядей Фазлы… они не были настолько близки, как с его женой, но смерть родственника – тем более такая скоропостижная, да ещё и от рук недоброжелателей! – выбила почву из-под ног. Даже видя труп дяди перед собой, юноша до сих пор не принял его смерти. Пожалуй, впервые в своей жизни он столкнулся со скорбью. Вот был человек, а вот его и нет!.. Неужели и другие дорогие ему люди – возможно даже более значимые и любимые – могли уйти таким же образом?..

Жена?.. Нет… братья?.. Родители? Друзья?!

Мехмед ещё раз потёр виски. Amca отличался отменным здоровьем, зато не самым лёгким характером и, наверняка… на вышестоящих постах у него имелись враги. От этой мысли племянника почти затошнило. Там, на постах, многие вопросы решались именно так. Но как долго они планировали это хладнокровное убийство и, главное, за что?.. Неужели amca – непринуждённый, душевный аmca, к которому младший племянник часто приходил за советом, – так серьёзно перешёл кому-то дорогу?..

Гассал как раз размял суставы усопшего и подвязал ему челюсть, когда Мехмед внимательно рассмотрел профиль Наримана. Женитьба явно пошла брату на пользу, ведь Хазал очень заботилась о своём супруге. Она хорошо готовила, и его совсем не удивляло, что кардеш поднабрал весу!.. Ну и каково это… иметь ласковую и приветливую кадын?

Мехмед очень старался не смотреть на брата с завистью, но в голове слишком явно пульсировала мысль, что Фарах никогда не расточала ему столько нежностей… А Нариман тем временем раздался в плечах, стал отцом двух детей и отрастил бороду, но своим просветительским идеям так и не изменил. Младший брат очень хорошо помнил первые месяцы после свадьбы старшего… именно в то время Дима и Ксения почти не разлучались, Вачаган всё больше и больше говорил о дочери друзей-ювелиров, в которую сейчас был по уши влюблён, а Гена на тот момент ухаживал за какой-то девушкой, учившейся вместе с Ксенией в педагогическом колледже. Все тогда как будто сговорились!..

– Всё это очень странно, – задумчиво протянул почтенный кадий. – Кому и зачем понадобилось убивать нашего дядю, да ещё и в тот день, когда твой друг…

Нариман осёкся, но Мехмед понял его и так. Кто-то хладнокровно подставил Гену – в этом не оставалось сомнений. Но как бы справиться со своими переживаниями, вызванными смертью дяди, и вовремя прийти на помощь Геннадиосу?..

С омовением как раз покончили и стали одевать тело в саван. Входную дверь раскрыли нараспашку.

Внесли тобут[41 - . Тобут в исламе – похоронные носилки], на котором двое крепких молодцов из родни понесут усопшего к месту погребения.

Ибрагим – крайне важный в адъютантском мундире, – руководил всем действом, и младший брат не сводил с него глаз. Догадливый Нариман перехватил этот взгляд.

– Даже если он что-то знает про подозреваемых, – промолвил он своим вкрадчивым, спокойным голосом, кивнув на среднего, – вряд ли он тебе расскажет.

– Но попытаться всё-таки стоит, – задумчиво отозвался Мехмед.

Если даже Нариман заговорил про подозреваемых и друга, то это значило, что Геннадиос уже на крючке. Весь Стамбул, должно быть, слышал, как греческий молодец угрожал Паше перед честным народом. Вот так ирония!.. Судьба самым бесчестным образом насмехалась над ними, забрав дядю Фазлы к праотцам той же ночью. Кем бы ни был настоящий убийца – ну не Спанидас же взаправду это сделал?! – он не мог подгадать более подходящего момента!..

В последний раз кивнув старшему брату, Мехмед нырнул в смешавшуюся толпу и встал за спиной у среднего. Тело уже водрузили на тобут и ждали, когда толпа разойдётся, чтобы вынести его из дому. Шум и толкотня продолжились, и за ними младший сын Мустафы-Паши не заметил, когда из соседней комнаты в коридор вышла жена и дёрнула его за рукав кафтана.

– Если ты собрался просить за своего грека, то лучше не позорь ни нас, ни себя, – шикнула она сквозь сжатые зубы, поправив на голове платок, который сползал. – На него подумают первым же делом!

– То, что на него подумают, не значит, что это сделал он, Фарах!

– Мехмед, прошу тебя. Оставайся в стороне от всего этого… ты можешь пострадать.

Когда она схватила его за руку, он настолько удивился этому порыву, что даже опешил. Фарах поспешно отдёрнула руку, но супруг ещё долго смотрел на неё сквозь недоумение и обиду. Она, что же, заботилась о нём?.. Она его… любила?.. Или же только беспокоилась о чести семьи, которой подобный скандал вряд ли пойдёт на пользу? Он не находил ответов, но поспорил бы на что угодно, что дело во втором. Но даже если в первом… к сожалению, эта мысль не вызвала в его сердце тех эмоций, которые испытал бы на его месте Нариман, обратись к нему с такой просьбой Хазал. Глядя на жену, он чувствовал только смертельную усталость и отчуждение!..

Даже в день их сватовства, когда его семья пришла в её дом договариваться о свадьбе, во всём облике и поведении Фарах сквозила строгость. На первый взгляд подобная холодность испугала бы любого!.. Но Мехмед очень хорошо помнил свои переживания в тот день. Как он романтизировал её тогда! Он не стал бы обманывать себя, если бы не знал наверняка, что именно этой ханым предстояло стать его женой. Сей факт, конечно, всё менял, и вскоре он не без улыбки про себя подумал, что его невеста была красива. Правильные аристократичные черты лица, неприступно поджатые тонкие губы и взгляд, в котором утонул бы сам шайтан. О чём она думала, смотря перед собой так отстранённо?.. Не мог же живой человек быть сотворен изо льда? Тем более невинная, неискушенная девушка!.. Мехмеда согрела мысль, что Фарах, возможно, специально играла холодность перед их родителями. Готов ли он нырнуть в этот омут, чтобы проверить его глубину?

Увы, омут оказался всего лишь лягушатником с дном по колено. Когда-то ему – бестолковому восемнадцатилетнему парню, чьи друзья слишком явно превозносили чувства к женщине, чтобы они оставили его равнодушным! – очень хотелось растопить её сердце, но, – как иронично!.. Даже наедине она никогда не теряла самообладания. Иной раз ему хотелось встряхнуть её за плечи и крикнуть в красивое, почти восковое лицо снежной королевы: «В тебе есть хоть какие-то чувства?.. Неужели ты никогда не хочешь больше, чем позволяют приличия?» или же: «Ты совсем меня заморозила!.. Прошу, перестань, иначе я больше не жилец!». Но его крик всегда утопал всуе… И теперь: как некстати она вдруг решила проявить заботу?!.. Дружба – единственно ценное, что есть в его жизни, и он не предаст её даже ради жены!..

Всё это слишком явно читалось на его лице, и, угадав мысли супруга, Фарах отпрянула в сторону. Мехмед в последний раз оглядел её почти осуждающе снизу вверх и, обойдя стороной несколько человек, так что чуть не опрокинул тот самый кувшин с кедровым порошком со стола, наконец окликнул среднего брата:

– Ибрагим!.. Абиджим!

Размеренным, выдержанным движением солдата, чауш обернулся на зов младшего брата и всем своим видом – повадками, манерами, – уже выдал то, что знал, зачем понадобился ему. Сей факт ничуть не способствовал хорошему отношению к обсуждаемому вопросу – Ибрагим всегда отличался высокомерием! – и, когда Мехмед поравнялся с ним, он сразу же это почувствовал.

– Мы должны поторапливаться, чтобы похоронить тело до захода солнца, – вскинув бровь, сказал адъютант военного министра. – И так много времени потеряли, пока ждали отца и Наримана… Не думаешь, что нам лучше поговорить позже?

– Ты прав, конечно. Да!.. – Столь холодный приём обескуражил бы и менее бойкого человека!.. – Но я думаю, ты знаешь, что я… не могу ждать, абиджим.

Почти на выдохе Мехмед озвучил свои мысли, уронил руки вдоль корпуса и зажмурился, как будто полностью отдал себя на суд брата. Тревога за Геннадиоса в его сердце росла с каждой минутой, и сейчас он бы потребовал даже аудиенции у султана, если бы знал, что это поможет. Ибрагим ещё выше вскинул брови, но, верно разгадав намерения брата, как будто бы проникся к нему за них уважением. В его взоре поубавилось жёсткости, и в какой-то момент он стал очень похож на Наримана. Тот же рост и стать… только военная выправка, блестящие ряды белых сильных зубов, готовых в любую минуту растерзать добычу, да загрубевшие ладони, уже слишком многое поведавшие на своём веку, не имели никакой схожести с мягкой почтительностью учёного кадия.

– Послушай, – устало вздохнул Ибрагим, несколько раз обернулся на дверь и только потом приблизился. – Твой друг, конечно, первый подозреваемый. Но далеко не единственный…

– Что это значит? – еле дыша, спросил Мехмед.

– За ним рано или поздно придут – двое мужчин и одна женщина уже дали показания. Однако Коджа Хюсрев Мехмед-Паша… подозревает также и нашего отца.

– Что?..

– Субаши считают, что у него есть мотив. Что он завидовал брату и хотел отомстить ему за то, что тот занял его место подле султана. Сам знаешь, наш отец не всегда был сдержан в высказываниях…

– Но как это возможно?!.. Они же не повесят нашего отца? Ты же этого не допустишь?!

– А ты не допустишь того, чтобы повесили твоего греческого друга, – снова хищно улыбнулся Ибрагим и смачно потрепал брата по плечу, – так что нам надо найти кого-то третьего. И желательно, чтобы он действительно был виновен…

«Но это необязательно».

Эта мысль поразила Мехмеда своей жестокостью, но, когда средний брат, напоследок подмигнув ему, скрывался в дверях, младший хорошо осознал всю неизбежность. Груз, который он всё это время носил на своих плечах, становился всё невыносимее. Отныне, чтобы спасти Геннадиоса и отца, но не разойтись со своей совестью, у него оставался только один выход – во что бы то ни стало найти виновного.

Когда тётя Шебнем и Амина окликнули его – женщины, как водится, не ехали на кладбище, – Мехмед с трудом их расслышал. После сегодняшней сцены Фарах держалась в стороне и вместе со свекровью, Хазал и Эдже, женой Ибрагима, уже прибиралась в доме. Мехмед в последний раз посмотрел на неё через плечо и, махнув рукой тёте Шебнем, которая как раз что-то бормотала, выбежал вон из дому.

– Мехмед-джим! – крикнула ему в спину напоследок тётка. – Проследи, чтобы имя и сура на памятнике были выгравированы правильно!..

Мехмед не сомневался, что Ибрагим уже давно позаботился о том, чтобы на кладбище вырыли достаточно глубокий ляхад, а также подобрал самого лучшего имама и самые крепкие доски. Средний брат всегда всё делал безукоризненно, в отличие от него самого… в семье, по правде сказать, очень мало кто верил в него по-настоящему. Зато это всегда делали друзья, и сейчас они действительно нуждались в нём!..

Когда юноша преодолел наконец порог, солнце заслепило ему глаза, и он прикрылся от него ладонью. Процессия только-только собиралась трогаться, а часы уже давно перевалили за полдень. С похоронами они и правда припозднились, но кто на их месте не оказался бы застигнут врасплох?..

– Что там такое? Он идёт?.. – Мехмеду показалось, что он услышал нетерпеливый голос Вачагана откуда-то из-за угла. – Подвинься, мне не видно.

– Да, он как раз спускается по ступенькам, – прищурившись, докладывал русский друг. – Озабоченный какой-то… на нём лица нет. Гена, ты слышишь нас?..

Заметно притихший Геннадиос только что отошёл от стены и кивнул. Солнце сильно припекало, и Мехмед зажмурился, прежде чем сделать друзьям жест.

– Уходите! – шикнул на приятелей турок, ещё раз махнув рукой. – Уходите, пока вас не заметили… потом поговорим!

Через несколько минут улица, почти полностью забитая людьми, заметно опустела, и Дима с тяжёлым вздохом опёрся затылком о стену. Над их головами как раз зазвучали женские голоса, и русский граф ясно расслышал, как мать попросила Амину всполоснуть чашки с кофе.