Династия для одного

– Очень странно слышать это от тебя, Абдулка…

– Вот как? – не дав договорить султану, перебил его шехзаде.

– Да, так! Не ты ли с тем же Энвером-пашой встречался на этих ваших подпольных собраниях, где вы строили планы по распространению свободы на территории Османской империи? Ты же не думаешь, что это тайна?

– Это происходило задолго до свержения моего отца! И это были безобидные встречи с рассуждениями о свободе слова и выбора. В отличие от вас, я во время свержения отца не высказывал своё одобрение совершаемых младотурками действий!

– Да неужели?! – воскликнул султан, резко встав из-за стола. Кресло скрипнуло и закачалось.

Хумаюн стоял посередине комнаты и, сложив руки на груди, наблюдал за конфликтом двух представителей самой могущественной династии в мире.

– А не ты ли во всеуслышание говорил, что есть только один путь стать свободным – нарушить порядок в государстве? И не нужно сейчас говорить, что ты имел в виду совершенно другое, – Вахидеддин поспешно поднял руку, останавливая попытку Абдулкадира перебить его. – Главное то, как твои слова толковались теми, кто их слышал. Одно дело внутри себя одобрять чьи-то поступки, неосторожно озвучив это. И совершенно другое дело помогать этим людям деньгами. Разве ты не знаешь, что революционерами являются не только те, кто вышли, захватили, убили, свергли, но и те, кто спонсировал это?

Произнеся последние слова, Вахидеддин ужаснулся: неужели он сказал всё это вслух? Да ещё так прямолинейно? Что с ним произошло? Почему он позволил себе это? В голове возникали в качестве возможных ответов одна за другой мысли: он с тобой не поздоровался – не признаёт падишахом, не выразил почтение – а ты старший в династии, заподозрил в союзе с триумвиратом. Будь на его месте кто-то другой, не часть Османской династии – скорее всего, Вахидеддин молча бы снёс все оскорбления. Как всегда. Но это – Абдулкадир, сын брата, кровь от крови. «Как он мог так поступить?» – с тоской подумал Вахидеддин, опуская взгляд. И в этот момент султан услышал, как племянник тихо проговорил:

– Я уже поплатился за свои ошибки. И хочу исправить последствия моих действий, от которых страдает вся Турция.

– Многие обманулись, поддержав идеи и цели младотурков, – вмешался в разговор Хумаюн, подходя к столу. – По сути, младотурки победили Абдул-Хамида, да будет благословенно имя его, его же оружием.

– Что вы имеете в виду, Хумаюн-паша? – спросил Абдулкадир.

– Вашему отцу помогли взойти на трон только потому, что он обещал ввести конституцию. Тогда многие считали, что конституция в Турции – это путь к светскому обществу по образцу Европы. Возможность народа принимать участие в управлении страной была привлекательной всегда. Даже сейчас о ней грезят многие, ведь так?

– Сейчас народ больше мечтает прекратить бессмысленную войну, – заметил Вахидеддин.

– Османы, являющиеся солдатами, – воины пророка нашего Мухаммада, мир ему и милость Аллаха. Защищать исламский народ – наш долг, – возразил Абдулкадир.

– А разве в этой войне, что разрывает сейчас Европу, идёт речь о защите ислама? Я готов сам повести армию, если кто-то посмеет бросить вызов учению пророка и тем, кто ему следует!

– Султан, шехзаде, пожалуйста, прекратите споры. Мы так до утра не закончим. А я, с вашего позволения, хочу спать. Нам нужно найти какое-нибудь решение в сложившейся ситуации в стране. Давайте продолжим по делу.

Абдулкадир, вздохнув, кивнул, а Вахидеддин своё согласие со словами полководца выразил взмахом руки. Хумаюн продолжил:

– Итак, о чём я говорил? Младотурки, да. Точнее, Абдул-Хамид. Он пообещал конституцию Турции, стал падишахом, но всячески откладывал выполнение обещания. Это привело к волнениям, которые могли вылиться в очередное, уже третье, свержение за полгода. Тогда он ввел конституцию, публично принёс присягу на верность этой конституции. А когда волнения в стране и правительстве улеглись, начал тихую борьбу за власть абсолютного монарха. И отменил конституцию. Пришли младотурки, наобещали много, в том числе и то, что вышито здесь, – Хумаюн указал рукой на табличку. – Заставили султана вернуть конституцию, а потом, это вы и так прекрасно знаете, свергли Абдул-Хамида, в котором видели угрозу, посадив вместо него султана Мехмеда V Решада. А в итоге: отменили конституцию, захватили власть полностью в свои руки, разрушая попытки неугодных им не просто прийти к власти, а занять хоть какую-то государственную должность. А Энвер-паша! Он уволил сотни прекрасных генералов и офицеров, назначив на их места кого? Немцев и своих протеже! Прекрасных воинов – выбросил, как мусор! Тех, кто читает шахаду*[5 - ***Шахада («свидетельство, речь исповедания веры») – один из пяти столпов ислама, важнейшее положение исламского вероучения. Это формула исповедания веры, которая звучит следующим образом: «Свидетельствую, что нет божества, кроме Бога, и Мухаммед – посланник Бога».]чески откладывал выполнение обещания. Это привело к волнениям, которые могли вылиться в очередное, уже третье, свержение за полгода. Тогда он ввел конституцию, публично принёс присягу на верность этой конституции. А когда волнения в стране и правительстве улеглись, начал тихую борьбу за власть абсолютного монарха. И отменил конституцию. Пришли младотурки, наобещали много, в том числе и то, что вышито здесь, – Хумаюн указал рукой на табличку. – Заставили султана вернуть конституцию, а потом, это вы и так прекрасно знаете, свергли Абдул-Хамида, в котором видели угрозу, посадив вместо него султана Мехмеда V Решада. А в итоге: отменили конституцию, захватили власть полностью в свои руки, разрушая попытки неугодных им не просто прийти к власти, а занять хоть какую-то государственную должность. А Энвер-паша! Он уволил сотни прекрасных генералов и офицеров, назначив на их места кого? Немцев и своих протеже! Прекрасных воинов – выбросил, как мусор! Тех, кто читает шахаду* перед каждым сражением, кто идёт в бой с такбиром на устах – заменил на немцев! Вот как турецкими солдатами может командовать немец? Как немец может вести их в битву с именем Аллаха на устах?

Голос Хумаюна задрожал. Вахидеддин мог поклясться, что видит слёзы в глазах у наставника. Старого вояку сильно задевали неразумные действия военного министра. Когда Энвера-пашу только назначили на этот пост, Хумаюн долго и много пил. «Как военным министром может быть человек, который не то что ни разу не добился серьёзных военных успехов, так он чаще всего проигрывал все сражения, в которых участвовал!» – ударяя кулаком по столу, кричал Хумаюн. «Да Энвер-паша просто бездарный полководец», – заявляли товарищи Хумаюна, прошедшие вместе с ним много славных битв. Вахидеддин опасался, что обильные алкогольные возлияния подорвут и без того уже слабое здоровье Хумаюна. Но старый вояка взял себя в руки и через две недели был уже на ногах в полной боевой готовности. Однако, с началом первой мировой войны Хумаюн снова вернулся к злоупотреблению алкоголем. «Самый высший военный пост в Турции – и кто? Этот Энвер, этот неумеха? То есть Решад, падишах наш, чисто номинально значится главнокомандующим, а вся армия, вся военная сила Турции – в руках этого, назначенного заместителем главнокомандующего. Да что же это происходит в стране? Как такое может быть?» – с трудом выговаривая слова, возмущался Хумаюн. Став султаном, Вахидеддин первым же делом назначил главой корпуса «победоносной армии Мухаммада» верного наставника. Но рана от оскорбления Хумаюна как человека, посвятившего всю свою жизнь военному делу, до сих пор кровоточила.

– Сомневаюсь, что люди поверят ещё раз в обещания о свободе, – задумчиво произнёс Абдулкадир. – Более того, при всем моём уважении к вам, дядя, вы с этим не справитесь.

Вахидеддину показалось, что Абдулкадир последней фразой отомстил ему за обвинение в финансировании младотурков. По крайней мере, султана это задело. Он и сам понимал, что недостаточно силён, недостаточно подготовлен к противостоянию с такой силой, как триумвират пашей. Каждый день султан пытался собраться и сделать что-нибудь полезное для страны, для турецкого народа, для династии, для самого себя, в конце концов. Ведь если будет страдать его народ и его родные – он не сможет спокойно отойти в вечность, когда придёт время.

– Но и оставить всё так, как есть сейчас, нельзя. Турция на краю пропасти, – возразил султан.

– Повелитель мой, разрешите сказать кое-что?

– Говори, Хумаюн-паша, говори.

– Я потому и обратился к Абдулкадиру хазрет лери. В вопросах создания государства, где все имеют равные права, он лучший советник.

– Хорошо, Хумаюн-паша. Я доверюсь тебе и твоему мнению в этом деле.

– А что ты скажешь насчёт твоей поездки? – нетерпеливо спросил султан

– Пока развозил весть о вашем восшествии на престол, я разговаривал с многими солдатами и офицерами. Искал, по вашему поручению, тех, кто может поддержать вас в борьбе с этими подлыми захватчиками власти. Многие солдаты недовольны, как и я, действиями Энвера-паши. Он губит людей и страну своими распоряжениями.

– Значит, народ больше не в силах оставаться безучастным, – заметил султан

– А наши шехзаде, находящиеся сейчас на фронте, все, как один, на вашей стороне, повелитель мой, – продолжал рассказ Хумаюн. – И солдаты под их руководством тоже.

– Отец любил повторять, – вмешался в разговор Абдулкадир. – Должность шехзаде была важна для государства до этих дней, – говорил он. И после будет важна. Когда шехзаде понадобится – он проведёт тонкую политику, а когда понадобится – возьмётся за свой меч и возложит на себя тяжесть государства. И если у него хватит сил, также говорил отец, он не станет убирать меч в ножны. Либо поведёт за собой людей, либо станет падалью для ворон.

Вахидеддин, слушая Абдулкадира, в очередной раз с грустью подметил, что Абдул-Хамид делал всё, чтобы в случае становления падишахами, его сыновья были готовы ко всему, с чем могут столкнуться на этом посту. Его же не готовили. Его вообще не учитывали как полезного шехзаде. И поэтому он не так умён, смел и решителен, как Абдулкадир. «Насколько мой сын будет готов, если сложится так, что и на него будет надет меч Османа? Смогу ли я воспитать его готовым ко всему? Каким примером я ему буду?» – подумал Вахидеддин. Если он не может вытащить Османскую империю из той ситуации, в которой она сейчас, Эртугрул не сможет гордиться отцом. Не будет повода вспоминать в разговорах с кем-то сказанное Вахидеддином. Потому что к словам падишаха, не сумевшего защитить страну, никто не прислушается. Никто не будет говорить: как же правильно он сказал. Никто не позавидует в душе: каким же хорошим человеком и отцом он был.

– У меня есть письма для вас от нескольких верных офицеров, в том числе, и от Мустафы Кемаля, – продолжил Хумаюн рассказывать итоги поездки. – Если вас интересует моё мнение – для начала нам нужно понять, как вывести страну из войны. Когда наша армия, наши солдаты и сторонники, вернутся обратно в Турцию и в Константинополь, вырвать страну из когтей триумвирата будет не так сложно.

– Хорошо, Хумаюн-паша. Это добрый совет. Я думаю, так и следует поступить. Я напишу ответные письма, найди надёжного человека, который отвезет их. Если не найдёшь – сам поезжай, но, чтобы наши противники не узнали о содержании писем.

Хумаюн почтительно поклонился и проговорил:

– Как прикажете, повелитель мой.

– Абдулкадир, – обратился Вахидеддин к племяннику.

– Я поищу надёжных людей, которые помогут нам, когда придёт время, в столице, – подходя к столу сказал шехзаде.

– Так ты готов помочь уже сейчас? Я предположил, что Хумаюн привлёк тебя, потому что только ты можешь помочь создать правильную структуру свободного государства. Такого, о каком мы все мечтали, но которого нас годами лишали обманом.

– Если будешь бежать от государства, когда оно нуждается в тебе, то не найдёшь государство рядом, когда будешь нуждаться в нем, – с грустной улыбкой ответил Абдулкадир.

– Эти слова тоже принадлежат моему брату?

– Нет, эти слова любила повторять моя мать.

– Мудрая была женщина. Как жаль, что Аллах призвал её.

Впервые за сорок лет жизни Абдулкадира Вахидеддин испытал к нему искреннюю нежность и тепло. Не потому, что шехзаде собирался поддержать султана в предстоящем противостоянии с могучим триумвиратом пашей. Бидар-кадын умерла в январе этого года, а через месяц, в феврале, в вечность отошёл Абдул-Хамид. Точно так же, как и в случае с Вахидеддином, Абдулкадир потерял родителей с разницей в один месяц. И пусть шехзаде уже достаточно взрослый, пусть у него были сложные отношения с отцом, сиротство невыносимо в любом возрасте. На войне Вахидеддин видел много сирот. Кто-то становился сиротами прямо у него на глазах и по его вине. Эта та сторона войны, которую он ненавидел больше всего. Каждый раз, видя в глазах человека боль от потери родителей, он снова становился тем мальчиком, который обнимает одеяло вместо мамы, который в каждом мужчине ищет отеческую поддержку. И эта боль объединяла Вахидеддина со множеством сирот на земле.

Султан отвёл взгляд и, взяв из рук Хумаюна письма, стал их изучать.

– Мы можем идти, повелитель?

Вахидеддин провёл рукой по лицу, пытаясь стереть ощущение усталости. До этого вечера были лишь мечты и планы, а сейчас начинается тихая борьба. Выживут ли они после неё? Получится ли у них? Султан посмотрел на своих союзников – не такими они ему представлялись, не такими виделись во снах. Их должно быть больше. Они должны быть влиятельнее. Но скольких он не видит? Сколько верных сторонников сейчас сидят по домам? Сколько ждёт его писем на фронте? Вахидеддин выпрямился и ответил:

– Пусть Аллах будет доволен вами двоими!

31 октября 1918 года, Константинополь, Османская империя, дворец Долмбахче

Первые заметные изменения произошли в середине октября. Триумвират пашей распустил политическую партию, к которой они принадлежали почти двадцать лет и с которой пришли к власти. Они создали другую партию. Назвали символично – «Возрождение». Для проницательных людей данные действия означали публичное признание неправоты. Для Вахидеддина же это знак: они на правильном пути.