– Спасибо, что захотели послушать.
Старушка попрощалась и вышла из магазина.
– Их любовь была такой чистой, – пробормотала Линдси.
– Да, – согласилась я. – И настоящей.
Глава 3 Король старшей школы
Мой отец отличался жестким нравом и никогда не признавал поражения. Я был полностью уверен в том, что он терпит меня только по одной причине: я его единственный сын. Мы существовали с ним в параллельных Вселенных, лишь изредка пересекаясь на кухне. Большую часть дня он проводил на скучнейшей работе, а оставшееся время просиживал в своем кабинете. Даже к маме он относился холодно. И так было всегда.
У меня никогда не было привычных для моих сверстников нормальных отношений между отцом и сыном. Его почти и не существовало в моей жизни. Фактически я оказался полностью предоставлен самому себе.
Я навсегда сохранил воспоминание из детства, которое повторялось из раза в раз вплоть до средней школы. Мама целовала меня в макушку и шептала: «Мы тебя любим». Не знаю, кто были эти «мы», но отец в это местоимение определенно не входил. Мою мать вполне устраивал расклад: не видеть мужа целыми днями. «Он много работает и обеспечивает нас», говорила она. В глубине души я даже восхищался отцом. Он построил целую империю на какой-то фигне для обработки растений и сколотил свой первый миллион в двадцать лет. Честно признаюсь, единственное, что я к нему испытывал – уважение. Хотя мама тоже неплохо зарабатывала благодаря наследственному владению крупной сети ресторанов «Голден», но мало об этом говорила.
Несмотря на огромное состояние папаши, родители приняли решение отдать меня в государственную школу. Они хотели, чтобы я вырос обычным парнем и никогда не кичился деньгами. Собственно, таким и стал, но немного отошел от их предполагаемых рамок.
Я вел вполне обычную подростковую жизнь, включая все прихоти «трудного подростка»: вечеринки, девушки, сигареты и литры алкоголя. Да, с таким раскладом я не удивлен, что родители меня не выносят. Друзья из государственной школы стали для меня новой семьей, и я, разумеется, стал похож на них.
И знаете, родители постоянно твердили мне, что я поступаю неправильно, но такой уж я любитель совершать ошибки, а потом расплачиваться за них годами.
Майкл сидел напротив меня, откупоривая бутылку очередного холодного пива. Он откинулся на спинку продавленного коричневого дивана, находясь в состоянии полнейшего дзена.
Мы сидели в подвале его дома, который Майкл называл «мужской берлогой». В помещение вела старая лестница, с которой можно было с легкостью навернуться. Его родители скидывали в подвал всякий хлам, которым давно не пользовались, или старые вещи, которые, как считала мать Майкла: «Могут пригодиться». Именно поэтому мы находились в окружении предметов, рассказывающих о молодости супругов Райт больше, чем любые слова. Дэвид Райт, кажется, работал в небольшой юридической фирме, а Хелен решила стать домохозяйкой после свадьбы. Я знал о семье Майкла немного, так как друг не очень любил говорить о себе.
Около меня расположилась коробка винтажных виниловых пластинок – любимейшая коллекция Дэвида, которую он пополнял с семнадцати лет. Напротив уже упомянутого коричневого дивана и пары кресел того же цвета стоял древний телевизор с видеокассетником. На полке рядом с ним лежали старые фильмы на пленке. Мы с Майклом пересмотрели практически все, включая сопливые мелодрамы Хелен Райт. Кроме мелодрам о миссис Райт напоминали: куча старой одежды в стиле девяностых и постеры со смазливыми мужиками времен ее молодости, но все это добро мы сразу же запихнули куда подальше.
Когда другу пришла идея устроить полноценную комнату отдыха, мы решили дополнить обстановку. Тогда на кирпичных стенах появились разноцветные баннеры, огромные дорожные знаки и плакаты, как утверждал Майкл: «лучших фильмов всех времен». В итоге мы решили оставить некоторые вещи мистера Райта, поскольку они были довольно интересными: кроме видеокассетника и пластинок, здесь находился баскетбольный мяч, подписанный самим Коби Брайантом*. Мяч стоял на большом стеллаже рядом с другими прикольными штуками. О! И я, конечно же, не забуду упомянуть мини-холодильник Майкла, которым он так гордился. Внутри он хранил, как вы поняли, то, что держал в руке.
– Черт, в этот раз ты переборщил, – высказался Майкл, глотнув пива.
Я кивнул и тоже влил в горло холодный напиток.
На друге была очередная футболка с изображением обложки какой-то настольной игры про магов. Одна из прекрасных черт Майкла Райта – абсолютное забивание на чужое мнение.
– Как думаешь, он кинет тебя в частную школу? – поинтересовался он.
– Ага, – пробурчал я в ответ, рассматривая деревянный потолок, по которому тянулись провода, позволяющие гореть маленьким лампочкам.
– Не в первый раз отец тебе этим угрожает, – изрек Майкл. – Пустые угрозы.
– Ты не видел, как он это говорил, – произнес я, вспоминая пыхтевшее лицо своего папашки.
Майкл хмыкнул и встал с дивана, принявшись поднимать одно из сидений.
– Ты что делаешь? – спросил я.
– Я кое-что достал, – пробормотал друг и вытащил находку. На его ладони лежали две сигары, точно ему не принадлежащие.
– Ты прячешь сигары под диванной подушкой? – уточнил я, рассматривая золотую эмблемку на секретной плохой привычке.
– Ну да, – пожал плечами Майкл.
– Миссис Райт не приходит сюда пылесосить?
– Уже нет. Недавно она сказала, что я должен сам прибираться здесь.
По сути, эта женщина дала моему другу идеальное место для хранения запрещенных штук. Убирался ли он? Определенно нет. Прятал ли украденные у отца сигары? Определенно да.
– Будешь? – предложил он, протягивая одну.
Я знал, что пора отказаться от такого вида удовольствия, но не мог. Это был мой второй наркотик после Джун.
Вытащив из кармана джинсов любимую металлическую газовую зажигалку с выгравированным изображением черепа в языках пламени, я поджег сигары.
Это странно, но я находил себя в определенных материальных вещах, пусть и являлся фанатом «Бойцовского клуба»*. Мой мотоцикл, старая кожанка, зажигалка – все это говорило обо мне. Эти вещицы были со мной в самые разные периоды жизни, и через какое-то время я начал ими по-настоящему дорожить, поэтому мог понять желание супругов Райт хранить ненужное барахло.
Мы закурили и подняли целое облако дыма, окутавшее нас с головами. Мой смертельный друг Табак вновь забрал меня в свои объятия.
– Когда вернуться твои родители? – буркнул я, выпустив очередной клуб дыма.
– Через неделю. Мама захотела поехать на очередной фестиваль сыров.
Я засмеялся, услышав словосочетание «фестиваль сыров» и снова припал к сигаре. Так мы просидели до самого вечера. Болтали и курили, забыв о мрачных последствиях моего недавнего поступка.
***
Вечером того же дня я, будучи укуренным, набрался смелости зайти к отцу в кабинет. Точнее, не набрался смелости, а слегка притупил инстинкт самосохранения. В моей жизни был лишь один человек, которого я опасался. И этим человеком являлся Оуэн Хэйс.
Я постучал в дверь и зашел в кабинет. Отец скривился над документами, которые освещала одна настольная лампа.
Кабинет напоминал отца: старомодный, строгий, но со вкусом. Стены были обклеены обоями в темно – зеленую шотландскую клетку и контрастировали с белым потолком, единственной светлой деталью в помещении. Сверху висела позолоченная люстра с лампочками, по форме похожими на пламя свечи. Все в кабинете было отделано темным деревом.
Комнату украшала деревянная мебель в английском стиле. Посередине расположился длинный, заваленный бумагами письменный стол. К нему прилагался стул с кожаным коричневым сидением. К стене был прижат огромный шкаф, также заваленный документами, папками и старыми книгами любимых классиков отца.
На столе папа расставил литые бронзовые статуэтки в виде «сильнейших», по его мнению, зверей: лев, крупная собака и какое-то непонятное чудовище с головой дракона. Не знаю, как туда затесалась крошечная лошадь, но мне, в принципе, все равно.
– Можно? – мой голос прозвучал небрежно, но увлеченный работой отец этого не заметил.
В свечении настольной лампы он был похож на Сатану, перебирающего списки своих жертв. Хотя постойте, так он именно этим и занимался. Отец рассматривал списки компаний, которые пытались ослабить влияние его долбаной фирмы «Все для растений» на природу.
Судя по его внешнему виду, он сидел в кабинете уже давно: рукава белой рубашки были закатаны до локтей, а волосы находились в состоянии полнейшего хаоса.
– Чего тебе? – бросил он, не отрываясь от бумаг.
Вероятно, папа до сих пор злился на меня из-за выходки, что было неудивительно.
– Прости, – промямлил я. – Такого больше не повторится.