– Это чувство, когда бросались на поверженного «Беркута», оно было вынесено из боя, вызвано напряжением, и его, это напряжение, нужно было снять на условном враге? Или это была злость, направленная конкретно на «Беркут»?
– Поведение «Беркута» – оно настолько людей озлобило. Когда на глазах у других они просто отрезают голову… Ну как относиться к этим людям? Просто ставят на колени, берут нож и отрезают голову. Ну о чем тут говорить?
– Вы это видели?
– Нет, но есть же видеосъемки. Это есть на кадрах тех людей, которые своими глазами видели.
– По вашему мнению, чем руководствовался «Беркут» – такой же злостью?
– Мне тяжело думать так, как думают они. Потому что я не понимаю, как можно так думать. Они – звери. Вы посмотрите, как они избивали детей. С чего мы начали до того, как вы меня в сторону увели? Да, ты меня увела… А я начал с того, что я просто приехал протестовать и как бы… изъявить свое желание вступить в Евросоюз. Я побыл здесь два дня и уехал. Но только я уехал, как сразу произошло избиение возле елки. Их там оставалось – семнадцати– и восемнадцатилетних – человек пятьсот. Непонятно, зачем вообще их били. Если бы не били, они бы там еще день-два посидели и разошлись. Я тогда до избиения сам пришел, посмотрел на них, подумал – дети, что мне среди них делать? Поэтому ушел. И эти дети уж точно неспособны вызвать у беркутовцев таких эмоций, чтобы так бить. Беркутовцы отобраны. Они четко отобраны для работы и заряжены своей пропагандой.
– Когда происходил расстрел снайпером из этой гостиницы, где мы сейчас находимся…
– А?а?а, это когда ваш русский снайпер расстреливал и в одну, и в другую сторону?
– Национальность снайпера мне неизвестна.
– Это тебе она неизвестна, а мне известна.
– Хорошо. Перейдем к вопросу, который я хотела задать. Когда производился расстрел, что держало людей на Майдане?
– Исключительно человеческий дух и патриотизм. Желание быть свободным и независимым.
– Свободным или мертвым?
– Знаешь, в чем дело? Я готов отдать свою жизнь за свободу.
– Чем для тебя является человеческая жизнь?
– Человеческая жизнь – превыше всего. Вечная память погибшим и хвала.
– Как показывает человеческая практика, память о погибшем до конца дней сохраняется только у одного человека – у его матери.
– А ты не видишь, сколько свечей и цветов вокруг? Когда гробы выносили… мне тяжело об этом говорить. Когда я начинаю об этом говорить, я начинаю злиться.
– Злиться или сожалеть?
– Злиться, сожалеть и сострадать. Злость – против тех, кто стрелял в безоружных. Против тех, кто давал указания и кто эту игру затеял. И, поверь, к «Беркуту» у меня двоякое отношение. Просто… ну как сказать, чтобы помягче? Это – моральные уроды. Прос-с?то скоты! Которых мама, папа с детства били, их обижали в школе, во дворе – везде. Мне тяжело понять, как человек может до такого докатиться.
– До Майдана ты испытывал к кому-нибудь схожие эмоции?
– До Майдана?…Ну, может, где-то и испытывал. В частности, по отношению к нашей власти, которая просто приезжала и отжимала внаглую собственность у людей. Отчего тут собрались украинцы, которые всегда спокойные? Ты же знаешь поговорку – «Моя хата с краю, ничего не знаю». Це про нас – про украинцев. А вот смотри, оказалось, что не с краю. Это как надо было нас допечь. Реально допечь. И сделал это дядя Витя Янукович.
– Возвращаясь к памяти. Свечи и цветы, в меньшем, конечно, количестве, я видела в Волгограде после совершения терактов в конце декабря. Как показывает жизнь, общество довольно быстро забывает о жертвах.
– Ну, это ваша беда – российская.
– Я думаю, это – общая беда.
– Нет. До этих событий я действительно считал, что украинцы вряд ли уже встанут после Майдана две тысячи четвертого года. Но я ошибался, и я этому рад. Я горжусь своей нацией. О тех, кто просто ехал по своим делам и погиб у вас в Волгограде, у меня сожаления не меньше, чем о наших героях, которые погибли от пули негодяев, больных идиотов, которые стреляли – два человека в левый глаз, два человека в правый глаз. Это же… вообще. Но сожаление одно и то же.
– Как ты относишься к заявлению Яроша, обратившегося за поддержкой к Докку Умарову?
– Дело в том, что у Яроша свое ви?дение. Для чего он это делает, это его дело. Я противник такого, но…
– Вставляется «но»? Значит, терроризм может быть оправданным?
– Вы должны быть готовы к тому, что тут будут возникать радикальные группы, которые будут так делать. Потому что вы на нас вероломно нападаете.
– Вы хотите сказать, что из Украины в Россию могут выходить смертники?
– Если вы не уйдете из Крыма. Если начнется война и будут убиты чьи-то родные и близкие… Люди будут мстить. Я полностью против этого. Я еще раз повторяю – для меня это неприемлемо. Я этого не желаю и не хочу. Но это неизбежно. Как вы этого не поймете?
– Известно, что террористы совершают террористические акты потому, что у них нет армии для того, чтобы вести войну. Говоря о вылазках смертников, подтверждаете ли вы тем самым, что у Украины нет армии?
– Слышь… вот ты интересная какая… Чечня – вот такая маленькая. Какая у нее полноценная сила воевать против России? И такая же Украина – разодранная на куски вашими же технологиями. Технологиями Путина на данный момент… Просто меня удивляют твои вопросы. Я не привык к такому.
– А к чему ты привык?
– К взаимопониманию.
– У нас не может быть взаимопонимания. Я – журналист. Моя работа – задавать вопросы. Я обещала тебе, что не перевру ни одного твоего слова, но я не обещала, что буду задавать вопросы, которые тебе будут приятны. Мой следующий вопрос – почему Майдан не расходится?
– Вообще-то, у нас война, если ты не знала. Вы на нас напали.
– Но речь идет о Крыме. А мы – в Киеве.
– Я тебе объясню. Вот именно этого Путин от нас и ждет. Для того он и создает такую нервозную обстановку, чтобы мы поехали туда и всем объявили бы – бандеровцы приехали. Скажи, я похож на бандеровца? Хотя я к Бандере хорошо отношусь.
– Почему?
– Я не вижу ничего плохого в человеке, который хотел для своей страны свободы. Но с детства нам вбивали в голову, что он – какой-то немецкий прихвостень.
– И как ты эту вбитую информацию выбил?
– Просто разобравшись немножко. Тут не надо много копать. Разобрался, как ваши энкавэдисты заходили переодетыми в села и расстреливали. Об этом рассказывают очевидцы.
– Скажи, пожалуйста, как ты думаешь, свободы надо добиваться любой ценой?
– М?м?м… всегда должен преобладать разум. И в наших действиях на Майдане это было очевидно. Мы до последнего старались не допустить кровопролития. Самооборона всегда вставала живым щитом между людьми и «Беркутом». Мы постоянно старались не дать возникнуть каким-то конфликтам.
– Все боестолкновения происходили без оружия?
– Абсолютно. Нас расстреливали за нашими картонными щитами.
– Сейчас многие молодые ребята ходят по периметру Майдана в камуфляжной одежде, масках. Это – такая мальчиковская игра?
– Объясняю. Эту камуфляжную одежду нам выдали уже после боевых действий. То есть этой мальчиковской игры до того не было. Люди ходили – кто в чем, кто как. Да, сотникам выдавали одежду.