О котах и людях: о ястребинке и розах

Все вокруг будто присыпали золотой пыльцой.

Керидвен прислонилась к стенке.

Как было бы хорошо больше никогда не шевелиться…

Страшная вонь резанула по глазам; Керидвен вздрогнула и закашлялась, вытирая слезы. Сестра Урсула с хихиканьем принялась завинчивать пробку на флаконе с нашатырем.

Керидвен подавилась ругательством. Сестра Урсула сунула нашатырь в карман передника и цапнула Керидвен за запястье.

– А ты, милая, ничего рассказать не хочешь?

– Нет, – буркнула Керидвен.

Сестра Урсула резко и неприятно вдруг напомнила ей белую Эйрмид – то ли белым передником, то ли хихиканьем, то ли безумным блеском в глазах. Керидвен выдернула запястье и резко закусила губу.

Каэр-Динен, вот на что был похож приемный покой в монастыре. Те же толстые стены; те же взгляды; то же пространство – внутри больше, чем снаружи – то же неприятное ощущение, будто пол вот-вот разверзнется под ногами.

– Ну, пойдем мы, – пробормотала Керидвен.

– Еще чего, – бухнула сестра Евангелина. – Шляться по ночи. Оставайтесь, вон, пустых коек сколько. Застрянете ночью на своей таратайке – кто будет вас вытаскивать?

– Не застрянем, – горестно сообщил Финн, все это время подпиравший стенку и делавший вид, что его тут нет. – Бензин кончился.

Ночь была отвратительная. Стонал и охал на своей койке преподобный, ворковала над ним сестра Урсула, Керидвен, не раздеваясь, лежала на узкой постели, боясь пошевелиться, то и дело проваливаясь в тяжелое, томительное полузабытье. Койка то и дело начинала раскачиваться, норовя ускользнуть, тогда Керидвен вздрагивала, стискивая тощую подушку, и просыпалась. Хуже всего была невозможность пошевелиться – сознание ворочалось под крышкой черепа, как мышь в горшке. Все остальное тело лежало, как чужое, бесформенной грудой глины, и тошнее всего было тягучее, вязкое, как болотная жижа, чувство беспомощности. Кто я? Что я тут делаю? Зачем?

На соседней койке ровно посапывал Блейз. Керидвен ощутила, как на глазах у нее закипают злые, завистливые слезы. Вот кому всегда все просто! Вот кому всегда все понятно! Везет тебе, братичек!

Изнутри вдруг поднялась волна стылого, ледяного ужаса – а вдруг это навсегда. Вдруг она так и будет теперь лежать, бессильная, беспомощная, безымянная, в пустом покое, всегда, всегда, всегда, и этой стылой волной ее подбросило и подняло. Керидвен села и выругалась сквозь зубы, протирая глаза.

Бросила подушку в изголовье и напоследок ткнула ее кулаком. К черту это все. Изнутри поднялась злая досада – уходить надо было, дошла бы пешком, проветрилась, сейчас дома бы уже была. Нет, послушала черт знает кого!

Керидвен сжала зубы, поднялась, и принялась заправлять койку. Потом повернулась и пошла к сестре Урсуле. Сестра Урсула, мурлыча колыбельную себе под нос и время от времени подаваясь вперед, чтобы поправить на преподобном съезжающее одеяло, щипала корпию. Ветхое полотно расползалось на нити под темными узловатыми пальцами, превращаясь в спутанную бесформенную массу. Керидвен поняла, что ее опять укачивает. Сестра Урсула бросила на Керидвен быстрый взгляд – Керидвен будто ткнули булавкой.

– Что, милая, не спится?

– Заснешь тут у вас, – буркнула Керидвен. – Давай хоть помогу.

Сестра Урсула захихикала и сунула ей тряпку.

– А и помоги, милая, помоги.

Керидвен села рядом, в тусклом круге керосиновой лампы. Ветошь затрещала. Преподобный заворочался. Керидвен стиснула зубы, дергая нитки в разные стороны.

Все там будем. Ох, чтоб мне быстро помереть, дай-то боже.

Преподобный сел и принялся тереть глаза кулаками. Растерянное выражение совершенно не подходило к его бородатому, морщинистому лицу. Сестра Урсула отставила миску с корпией в сторону и опять принялась ворковать:

– Что такое, миленький? Писать хочешь?

Преподобный мотнул головой и вдруг уставился на Керидвен. Глаза у него были блестящие и незамутненные, как у двухнедельного котенка.

– Ты кто? – спросил он высоким голосом.

У Керидвен пересохло во рту.

– Я Керидвен, – сказала она.

Преподобный наморщил лоб. Имя явно ничего ему не говорило. Он зашарил взглядом вокруг. Потом уставился на свою руку и зашевелил губами, пересчитывая пальцы.

Керидвен отвела взгляд. Смотреть на преподобного было мучительно неловко. Козлина он был тот еще, но такого он точно не заслуживал.

Сестра Урсула поправила на преподобном одеяло и опять бросила на Керидвен косой взгляд.

– Не будете как дети – не войдете в Царствие Небесное, – проворковала она.

За стеной, будто подтверждая ее слова, забил утренний колокол.

Керидвен поднялась и одернула подол нарядного платья, так неуместного посреди госпиталя.

– Пойду я. Небось, рассвело уже.

Быстро унести ноги из монастыря, конечно, не получилось. Пока проснулся Блейз да пока растолкали Финна; пока все продрали глаза, да умылись, да поели, потому что попытку отказа от завтрака сестра Евангелина восприняла как личное оскорбление. Да пока поручкались с прибежавшей сестрой Фионой, да пока Блейз помогал приводить в порядок преподобного, который напрудил-таки в штаны, да пока искали у кастелянши бензин для Финновой таратайки, не нашли, но Блейз выпросил на монастырской конюшне коня, чтоб довезти машину до финнова дома, да пока его запрягали – солнце уже укатилось заполдень.

Напоследок, когда они уже выезжали из ворот – точнее, выезжал, Финн, забравшийся с ногами на сиденье и пощелкивающий кнутом, гнедой коняга-ломовоз – и где только монастырь добыл такого красавца? – подергивал ухом, Блейз, закатав рукава, подталкивал машину сзади, а Керидвен, сдерживая зевоту, переминалась с ноги на ногу рядом, проклиная нарядные туфли и стертую на танцах пятку – напоследок из ворот выбежала сестра Урсула и сунула Керидвен корешок на перекрученной красной нитке.

– От суккубов, инкубов, ночных кошмаров, – затараторила сестра Урсула. – На сон крепкий, на глаз меткий, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, аминь!

Керидвен открыла было рот, чтобы спросить, что это на нее нашло, но со двора раздался вопль «Урсулаа!» – и монашенка со скоростью, поразительной для ее возраста, упорхнула. Керидвен вздохнула и попробовала корешок на зуб. Это был пион. Керидвен вздохнула и нацепила нитку на шею – карманов в красивом платье не было.

– Ннно! – Финн щелкнул кнутом, таратайка двинулась, Блейз на ходу вскочил в машину и распахнул дверцу, помогая Керидвен забраться внутрь. Керидвен ойкнула, едва-едва удержав равновесие.

У распахнутых ворот, бывший отец Джозеф, счастливый и расхристанный, вовсю махал рукой:

– Пока, коня-ашка-а!

Блейз выпрямился и тоже принялся махать обратно:

– Пока-пока! Всего хорошего!

Керидвен плюхнулась на сиденье и закрыла лицо руками.

[3х06] ЯСТРЕБИНКА

Колымага тащилась мимо полей; Керидвен задремала, притулившись на плечо к Блейзу. Сквозь дремоту доносились невнятные голоса – Финн болтал без умолку, Блейз поддакивал, коняга флегматично вышагивал, подергивая точеным ухом. Как выяснилось, его подарил монастырю О’Рурк – за успешное разрешение жены от бремени, седьмой ребенок, не шутка, да и в летах маменька-то уже, а что делать, что делать – сын-то, наследник нужен, сестрицы-то все замуж повыскакивают, кроме Оры, небось, кто такую возьмет, вот мелкому все и отойдет, кому еще… Погоди, вклинился Блейз, а ты-то? А что я-то, буркнул Финн, Этану все должно было отойти, как полагается, да где теперь Этан, а я… Не наследник я. Да и не стрелок даже, – буркнул Финн и накрепко замолчал.

Блейз только вздохнул, и стало тихо.

– Приехали! – громко объявил Финн.