Серебряный капкан для черного ангела

– Сбежав в город, она ненадолго «сходила» замуж за очень пожилого мужчину. Можно сказать, Владимир Андреевич Соколов просто пожалел ее, устроил к себе на завод, главным инженером которого был. Женился, дал фамилию ей и дочери – мама в девичестве была Соколовой. И еще он прописал их в своей квартире. В той самой, где мы с вами встретились впервые, Федор Николаевич.

– Да, история… а я не знал, что у вас был еще и дом в Яровке. Осокин о нем знал? Кстати, где это?

– Недалеко от Энгельса. Нет, Стас о доме не знал.

– Так вы что, давно знакомы? – Берта с подозрением оглядела обоих. – Вы, господин майор, приехали к нам из Самары, я правильно поняла?

– Да, вернулся в родительский дом… доживать. Аглая Андреевна, очнитесь, – окликнул он задумавшуюся о чем-то мать. – И рассказывайте уже все. Дочь из вас душу вынет, если молчать станете. Так ведь, Берта Львовна? Кстати, и я бы послушал. Ваш взгляд на те события может оказаться любопытным.

– Какой взгляд?! Я сбежала сюда и тряслась первое время от страха – а вдруг ничего не закончилось? Вы хоть представляете, как это – из-за каждого стука в калитку прятаться в спальне хозяина в надежде, что в помещение, где лежит больной, бандиты сунуться побоятся? Вы думаете тот, кто мне звонил в тот вечер, вот так просто от меня отстал, не пустил по следу своих людей? Кстати, а кто это мог быть, вы не в курсе? И почему мне угрожали? Какой смысл, если я ничего о делах Осокина не знала!

– Простите, Аглая, но вы преувеличиваете свою значимость. Вас просто припугнули, а сделал это, скорее всего, сам Василий Голод. В то время все, кому он доверял, уже были у нас, поэтому посылать по вашему следу, как вы выразились, ему было некого. На какое-то время из посвященных в его дела остался лишь его адвокат. Позже, как я вам уже говорил, адвокату удалось вытащить из камеры Фетисова. Мерзкий, я вам скажу тип, скользкий и наглый. Мы-то поначалу были уверены, что он такая же подневольная мелкая сошка, как и Осокин со Стоцким…

– Так, стоп! Вы в курсе, что я не в курсе?! – удалось вставить возмущенный возглас Берте. Оба: и мать, и Мутерперель – одновременно повернулись к ней, словно только что заметили ее присутствие.

– Вы обо мне забыли? Ничего себе, сколько эмоций! Между вами только искры не летают, такое напряжение. Мам!

– Давайте-ка, Берта Львовна, я вкратце расскажу эту историю, и вы сразу поймете, каким образом ваша мама в девяносто седьмом оказалась в наших благодатных краях. Как, Аглая Андреевна, не против, если начну с того, кем для вас был Станислав Осокин? Только извините меня заранее, говорить буду правду.

Берта видела, как неохотно ее мать выдавила из себя согласие, и по-прежнему ее немного жалела. Но Берта не могла избавиться и от досады – она, дочь, взрослая дочь, не ребенок уже, ничего не знала! Всегда была уверена, что мать прожила скучную жизнь. И если бы не вишневый прутик…

– Стас Осокин – первая серьезная любовь вашей мамы. Личность преступная, но наивная девушка об этом даже не догадывалась. Сколько лет вы на него убили, Аглая? Шесть. Вы никогда не задумывались, откуда у молодого парня столько денег? Уверен, что нет. А стоило. Осокин – мошенник с высшим образованием, даже с двумя – техническим и гуманитарным. Стихи свои он вам читал? Так себе стишочки, но для женских ушей – самое то. Жениться на вас он не собирался. А знаете, почему? Да-да, был женат официально. Он москвич, не говорил?

– А дети? Были? – Мать смотрела на майора со страхом.

– Как не быть, женился он на однокласснице, как говорят – «по залету», в семнадцать стал папой очаровательной девчушки. Вы не расстраивайтесь, Стас из Москвы сбежал почти сразу после окончания университета, в восемьдесят восьмом, никто его не удерживал, просто по документам он оставался женат вплоть до своего ареста. Так вот. Все мошеннические банковские схемы придумывал он, Фирсов курировал, Стоцкий как налоговик был на подхвате по необходимости. А финансировал разработку схем Василий Голод.

– Как к ним в компанию попал Дмитрий? Я даже не знаю, чем он занимался…

– Чтобы было понятно и вам, Берта Львовна, Дмитрий Марков, сын бывшего хозяина теперь уже вашего с мамой дома, в последнюю схему, которую разрабатывала эта банда, попал случайно. Он жил тогда в Сызрани, это Самарская область. Его хотели привлечь как директора подставной фирмы. А занимался он, и весьма успешно, закупкой компьютеров и оргтехники в Европе, но безбожно мухлевал с налогами. Стоцкий нагрянул с проверкой, ну а дальше понятно – альтернативой выплатам немаленького долга по налогам и огромного штрафа было предложено участие в афере. Дмитрий согласился, но, догадавшись, что его после свершения сделки попросту уберут, пришел ко мне. Я тогда работал в прокуратуре.

– Почему к вам, Федор Николаевич?

– Потому что мы с ним дружим, можно сказать, с пеленок. Я, Дмитрий Марков и Глеб Голод.

– Василий Голод, Глеб Голод… не родственники случайно? Фамилия не из распространенных.

– Да, сводные братья, но это – их история, к нашей отношения не имеет, – отрезал Мутерперель.

– Ну, ладно, – слегка обиделась на неласковый ответ Берта.

– Продолжаю… Троих мы закрыли сразу: Фетисова, Стоцкого и Осокина, который на то время все еще квартировал у вашей мамы. Сердобольная Аглая никак не могла решиться на то, чтобы указать на дверь давно уже надоевшему ей сожителю. Так, Аглая Андреевна?

– Такие подробности можно и опустить. – Мать посмотрела на Мутерпереля с укором.

– Я лишь хочу сказать, чтобы было понятно вашей дочери – вы к делам Осокина отношения не имели, терпели его из жалости. Но арест и обыск состоялись в вашей квартире, так как другого убежища Осокин не имел.

– А где он сейчас? – Берта и сама не поняла, зачем задала этот вопрос: что ей до того Осокина?

– Бомжует, – коротко ответил майор.

Берта кивнула, давая понять, что вопрос для нее закрыт.

– Аглая Андреевна, расскажите дочери, что произошло после того, как закончился обыск и мы ушли. О визите Дмитрия не забудьте.

– До его прихода, когда я убиралась, позвонил какой-то человек и пожелал мне сдохнуть. Потом, правда, пояснил, что имел в виду – молчать, как мертвой.

– Да, похоже по градусу наглости на Василия Голода… Испугались сильно? Почему не позвонили нам?

– А вы, Федор Николаевич, мне тогда ясно дали понять, что подозреваете меня в сговоре с Осокиным. Еще и повестку оставили.

– Вы ошиблись, я уже говорил. Осокин еще при аресте заявил, что вы ни при чем. И обыск ничего не дал: пустые бланки векселей, заполнить которые, а позже и обналичить в банке должен был Дмитрий, мы нашли в квартире Стоцкого. Когда Дмитрий пришел к вам?

– Поздно, около двенадцати.

– Как же вы решились открыть дверь незнакомому мужчине?

– А что, Дима вам не рассказал? Вы же друзья? Или не доверял полностью? Ладно, извините. Я ждала соседку, тетю Веру, сама просила ее зайти, потому что складывала в чемодан вещи, собираясь бежать. Да, меня напугал этот звонок, и вы, простите, тоже. Я решила уехать в Ригу, в родительскую квартиру, а ключи от этой оставить тете Вере. Кстати, ее дочь Надя до сих пор присматривает за квартирантами. Она единственная в Самаре, с кем я поддерживаю связь.

– Каким образом?

– Раньше звонила ей с Главпочтамта Краснодара раз в месяц. Последние годы – по мобильному. А что, это так важно?

– Вернемся к визиту Дмитрия, – не ответил на вопрос мамы майор. Берте даже показалось, он немного смутился. Но, наверное, показалось…

– Я отперла замок, будучи уверенной, что за дверью тетя Вера. Дмитрий втолкнул меня в глубь прихожей, захлопнул дверь и зажал рукой рот, чтобы не заорала. А потом заговорил. Ему удалось убедить меня, что он мне не враг. Когда пришла тетя Вера, он спрятался в ванной комнате. Кстати, она была уверена, что я уезжаю в Ригу, и тем самым направила того мужика, который на следующий день расспрашивал обо мне, по ложному следу. Еще одна бабушкина приятельница подтвердила, что я еще утром с дорожной сумкой села в такси. Больше он у них во дворе не появлялся.

– Это был адвокат Голода.

– Я надеюсь, подробности проведенной с Дмитрием ночи я не должна расписывать? – с сарказмом задала мать вопрос майору, тот отрицательно мотнул головой, но Берта насторожилась.

– Что за ночь, мам? Прямо ночь-ночь? Любовь и все такое? – бестактно перебила она ее, уже готовую продолжать повествование.

– Господи, Берта, ну, какое это сейчас имеет значение? Тем более для тебя!

– Мама, я хорошо считаю в уме. Федор Николаевич несколько раз называл год твоего бегства – девяносто шестой. И было это летом, так? Я родилась одиннадцатого декабря. Как так-то? Значит, мой отец не Лев Лапин? И даже не Дмитрий Марков. А кто же? Осокин, больше некому… Как его там звали? Стас? Значит, я – Станиславовна на самом деле… забавно.

– Все не так, Берта, я… – выдавила из себя матушка, но Берта не дала ей закончить.

– Мне нужно переварить полученную информацию, мамочка. – Покачав головой, Берта торопливо покинула кухню.

Глава 8

Глеб подписал все бумаги в отделении полиции, затем заехал в офис, оставил распоряжения личной помощнице и отправился домой. Сегодня он уже больше никуда, это точно. Хотелось выпить, даже напиться, но не одному, а с кем-то близким. Вот только никаких близких у него и не было. Старая нянька Ксюши не в счет, да она сляжет с давлением сразу, как только он сообщит, что ее любимицы больше нет. Он сам сделает укол, как всегда было после очередной выходки дочери. Каждую «беду» с Ксюшей старушка переживает, как наступивший конец света. Выговаривает Глебу, что избаловал, потом винит себя, что «не доглядела», и в конце поминает непутевую Ксюшину мать. А после укола проваливается в долгий сон.

Он сам виноват, что все эти двадцать пять лет после рождения дочери никого не пускал в свою жизнь, а его дом был закрыт для гостей. С не задерживающимися надолго любовницами встречался в городской квартире, расставался легко, без сожалений. И все время чего-то ждал, какого-то чуда – вот завтра проснется и… а потом в доме будет тепло, душевно и по-простому. Чтобы в садовой беседке под старым, в пол обхвата толщиной абрикосом стол скобленого дерева без скатерти. А на столешнице – глубокие тарелки с борщом, а лучше щами, сметана в плошке из обожженной глины, крупные ломти зернового хлеба в плетенке, порезанное тонко-тонко сало с прожилками – горкой на холщовой тряпице. И квас или компот в трехлитровом кувшине в центре стола. Так было при бате… Абрикос пришлось спилить, осталась только грибница поджердельников у подножия пня. Грибы эти местные жители за съедобный не считали, но мать такую жареху готовила из поджердельников с картошкой… А позже Глеб сам научился делать жульен… Беседку Глеб оставил на память, сколько ни уговаривала его Ксюша снести рухлядь, которая, по ее мнению, портила весь ландшафтный дизайн. И стол стоит, только ел он за ним считаные разы, поддавшись слабости в особенно тоскливые дни. Выносил поднос с обедом в беседку сам, на кухне налив щей в тарелку, квасу в стакан и прихватив пару кусков хлеба. Быстро утолив голод, торопливо возвращался в дом – обман все, нет возврата в детство и не будет. Легче не становилось, только грустное чувство потерянности сменялось досадой – и чего хотел добиться? «Женщину тебе нужно, хозяйку в дом, а Ксюше – мать!» – не уставала повторять нянька Полина, сама понимая, что все ее слова словно уходят в пустоту. Глеб отмалчивался, признаваясь лишь самому себе: чудо, которого он ждет, это – жена, непременно Богом назначенная, он поймет это сразу. Точно знал – будет она полной противоположностью Оксане, матери Ксюши.

Ему пятьдесят два, он уже седой, некрасивый мужик с наметившимся брюшком, да что уж там кривить душой – с реальным животом и заплывшими жирком боками. Не олигарх, да… Просто приличного достатка ресторатор с недобрым к людям характером, суровый с подчиненными, неласковый с домашними, то есть с Ксюшей и ее нянькой Полиной. Одно достоинство неоспоримо – готовить любит и умеет хорошо. Его главной мечтой было – на первом же свидании накормить свою избранницу так, чтобы ахнула. А уж после – пожалуйста и букеты, и театры, и путешествия в заморские страны. Лет пятнадцать Ксюше было, когда Глеб подумал: нашел! Даже от мечты отказался, боялся, что его избранница столкнется в доме с его дочерью. Девчонка и так с раннего детства неуправляемая была, а в пубертате даже терпеливую няньку умело провоцировала на скандалы. А после сидела в телефоне, довольно улыбаясь и с презрением поглядывая, как старушка глотает успокоительное. К себе в городской холостяцкий быт Валерию, так звали женщину, пригласить было бы странно – вот когда Глеб пожалел, что квартирку приобрел первую попавшуюся, в стандартной блочной пятиэтажке на окраине. Мебель – дрова из Икеи, кровать выбирал по принципу – лишь бы куда усталое тело бросить после работы, когда уже сил нет садиться за руль и ехать в поселок. На кухне – необходимый минимум из одной кастрюли, одной сковороды, набора тарелок и столовых приборов все из той же Икеи. Короче, заходишь вроде бы в жилье, а попадаешь в демонстрационную секцию шведского гипермаркета. Тоска…