Серебряный капкан для черного ангела

На первое свидание он привел Валерию в свой ресторан. Вот тут и выяснилось: ну точно, не Богом данный подарок она, а недоразумение – ковырялась его избранница в тарелках с кулинарными изысками вилкой, откидывая на край все самое вкусное. А потом с откровенным недовольством медленно жевала, что осталось в центре блюда – веточки зелени, кусочки маринованного огурца и листик салата. На десерт даже не взглянула, зато Глеб удостоился укоряющего взгляда – мол, как все это можно есть? Да, фигурка у Лерочки была точеная, но портили впечатление, видимо накаченные силовыми тренировками в спортзале, плечи – по-мужски широкие и мощные. А он было уже решил, что ради нее и сам запишется в фитнес-центр, чтобы подтянуть живот и избавиться от лишнего веса.

Проводил ее до такси с облегчением, закрыл дверцу, похлопал нетерпеливо по крыше машины ладонью, мол – трогай поскорее. И только тогда засмеялся над собой в голос – а нечего было планы строить. А то уже и фату на женщину мысленно примерил, и как дочери представить придумал, да и в свою широкую кровать в спальне уложил…

После этого неудачного романа еще сильнее захотелось, чтобы рядом появилась родная душа, но новых подруг Глеб старался в свои рестораны не водить, а пользовать на их территории. Недостатка в замужних, неудовлетворенных гуляющими «по командировкам» мужьями не было, он только искренне удивлялся: как так-то? С ним чужие жены были на ласку щедрыми, неутомимо активными и страстными. Чего мужьям-то не хватало? Но со свободными от брачных уз дамами Глеб принципиально не связывался.

Однако мечта вернулась, вылезла из глубин подсознания, сначала робко напомнив, что была. А к пятидесяти ближе начала уже назойливо подталкивать: ну сделай же хоть что-нибудь! Что он мог, кроме как съездить в далекие страны на теплый золотистый песочек, прожариться на беспощадном солнце до черноты и вновь закрутить романчик с первой же встреченной одинокой красоткой. Чтобы потом легко махнуть на прощание соломенной шляпой, улыбнувшись с легкой грустью, загрузиться в прохладный салон таксомотора, который повезет его в аэропорт.

Не случилось такой знаковой встречи до сих пор.

Был бы он у матери не один, сестру или брата бы родила – не столь важно, Глеб бы их любил – родная кровь. Или не факт, что любил бы? Ксюша вот так не стала для него любимой. Жалко ее, но боли, что должна быть от потери собственного ребенка, он не чувствует…

Глеб прошелся по дому, няньки Полины нигде не было. Вышел на задний двор – под навесом, где стоял ее велосипед, оказалось пусто. Глеб купил старушке модный трехколесный велик, с вместительной плетеной корзиной, отстегивающейся от багажника двумя легким движениями пальцев, чтобы она наконец отдала сборщикам металлолома свой проржавевший транспорт. «На рынок в станицу понесло», – с досадой подумал он, потому что сразу понял, что новость о том, что Ксюша погибла, Полина узнает именно там.

Номер звонившего, высветившийся на экране, был Глебу незнаком. Почему-то тревожно екнуло в груди, и он торопливо ответил.

– Слушаю. А… да, я понял. Спасибо за информацию.

«Тормозной шланг подрезан. Выходит – убийство?! Господи, да кому Ксюха помешала? Или кому-то выгодна ее смерть… Павлу, только ему. Что там сказала Берта – сегодня суд? Имущество пополам? А зачем ему отдавать половину хорошо налаженного им же бизнеса бывшей жене? – ужаснулся догадке Глеб. – Мог Павел на такое пойти? А хрен его знает… И тот еще парень чернявый крутился у машины Ксюши. Кто он такой? Ему-то зачем ее убивать? Мотив? В любом случае, теперь будет расследование…» Его размышления прервал новый вызов. И вновь номер оказался незнакомым.

– Да, слушаю. Кто это? Федор… какой еще Федор? Мутерперель, ты, что ли? Неожиданно… В гости? Не вопрос, подгребай. Уже слышал? Соболезнуешь… Принимается… Нет, Федя, не несчастный случай, Ксюшу убили. И ты-то, старый сыщик, мне как раз и нужен! – с облегчением вздохнул Глеб, поняв, что в этой беде он один не останется.

* * *

Берта из кухни попросту сбежала. Чтобы не нагрубить матери в присутствии постороннего мужика. Хотя тот оказался более осведомленным о жизни Аглаи Андреевны Лапиной, чем она, ее родная дочь. Жесть. И отец не отец, а кто он? А матери кто? Муж, который, как выяснилось, еще и поколачивал любимую. Или не любимую? Сериал просто с флэшбэками главной героини. Только вспоминает матушка прошлое не по своей воле, а по приказу опять-таки постороннего мужика с фамилией Мутерперель. Соседа и следователя СК в одном замесе. Да еще друга детства Ксюшкиного отца и сына хозяина дома, в котором Берта выросла. То есть бывшего хозяина, потому что сейчас домом и участком земли владеют она и мать. По наследству от мужа-не мужа и отца-не отца. А кто вообще Лев Лапин бывшему хозяину усадьбы? Да никто. Домоуправ. Странно, что родной сын Осипа Макаровича в наследство отца не получил ничего. Да и сам он неизвестно где. Или известно? Скелет, по случайности найденный матушкой, – все, что осталось от молодого тогда мужчины Дмитрия Маркова? А убийца – Лев Лапин, отец-не отец. У кого еще в то время была возможность незаметно закопать труп в садочке? Алевтина и Нюра тоже не в счет: обе в сад ни ногой, даже зелень и овощи с огорода в корзинке на кухню приносил отец. Матушка? Да куда ей с ее ростом и весом мужские трупы тягать? Невозможно представить… «И похоже, любовь у нее с Дмитрием случилась. Короткая, без продолжения. То есть я – не его дочь. А чья? Мошенника в прошлом, сидельца, а ныне бомжа Станислава Осокина. Супер. Мне – двадцать пять, и еще вчера я была мужней женой, каким-никаким адвокатом, думала, что имела родных маму и папу, которых любила обоих одинаково сильно. И еще у меня была подруга детства. Предали все: муж, Ксюха, мать. Они врали, и все бы так и осталось тайной, если бы не Мутерперель с вишневым саженцем. Хотя нет, Олежек успел фактически признаться, что спит с другой, но кто она, даже не заикнулся. Более того, испугался вопроса. Кстати, а его матери кто-нибудь сообщил о смерти сына? Или это я должна сделать?» – озаботилась Берта. Переключив мысли на родственников покойного мужа, она заспешила на кухню.

Матушка и Мутерперель при ее появлении замолчали, но Берта успела услышать окончание фразы, сказанной майором, и в изумлении замерла у порога. «Ну, офигеть какой поворот!» – подумала она, но вслух, задавая вопрос, эмоций поубавила.

– Оказывается, я еще не все знаю… Что вы имели в виду, Федор Николаевич? – Из сказанных им слов Берта поняла, что Мутерперель был недоволен тем, что мать ее вновь «ввела в заблуждение».

– Если бы вы, Берта Львовна, не сбежали так поспешно, узнали бы правду до конца, – упрекнул ее майор и повернулся к матери. – Ну же, Аглая, давайте поставим точку в рассказе о рождении девочки.

– Берта, присядь, не маячь. Ну, слушай. Отец твой – Лев Лапин. А родила тебя не я.

«Ксюха не врала… только ей-то откуда это известно было? А я, дура, ее не слушала!» – промелькнуло запоздалое сожаление.

– Когда я приехала в дом Марковых, Осип Макарович сразу поставил главное условие, выполнив которое, я смогу остаться у него. Мне требовалось выйти замуж за Льва и воспитать его ребенка, который должен был родиться только в декабре. То есть тебя, Берта. Я только задала вопрос: а что станет с твоей родной матерью после родов? Я очень испугалась, решив, что меня опять пытаются втянуть в криминальную историю. И отказалась сразу, даже дверью хлопнула, подхватила чемоданы – и вон из дома. У калитки меня догнал Лапин и попросил выслушать и его. Лев показал мне расписку твоей матери, в которой она отказывается от будущего ребенка, биологическим отцом которого является он. Лапин уверил меня, что ребенок ей не нужен был с самого начала, но Лев настоял, чтобы она родила. Очень хотел наследника… Я согласилась и на материнство, и на то, чтобы стать его законной женой. Ради ни в чем не повинного, еще даже не увидевшего свет малыша.

– А как же Дмитрий, мама? Разлюбила?

– Нет. И твоего отца честно предупредила, что буду ждать Диму, а когда тот приедет, мы разведемся. Мы расписались. Оставшийся «до родов» срок я ходила с накладным животом, чтобы даже Аля с Нюрой ничего не заподозрили. Твоя мама в это время жила в краевом центре, мы ездили к ней часто, я как женщина пыталась уговорить ее не бросать ребенка. Лев всегда присутствовал при этом, но молчал, уставившись в стену. Мне казалось, он и сам не хотел, чтобы его бывшая любовница передумала. «Рожала» я вместе с твоей мамой, держала ее за руку. Все шло нормально, но в какой-то момент она вдруг резко побледнела и потеряла сознание. У нее открылось сильное кровотечение. Меня тут же попросили выйти из родового зала, хотя знали, что я врач. Мы с твоим отцом сидели в холле, ничего не понимая – беременность протекала без отклонений, роды начались в срок. Мне только оставалось догадываться, что могло произойти – эмболия околоплодными водами.

– Что это такое? – спросила Берта.

– Простыми словами – ответная реакция организма роженицы на некоторые компоненты химического состава внутренней оболочки плодного пузыря. Если роды стремительные или плод крупный, риск попадания жидкости в кровоток женщины увеличивается. Ты родилась весом четыре восемьсот…

– И убила свою мать?

– Не говори ерунды, Берта! Твою маму не спасли, потому что очень быстро развились анафилактический шок и сильнейшее кровотечение. Спасали тебя, ты выжила, все родовые показатели были в относительной норме.

– Я уже говорил вам, Берта Львовна, – не берите на себя лишнего, – некстати встрял Мутерперель. Берта наградила его злым взглядом.

– Как звали мою мать?

– Ольга Александровна Бойко. На момент родов ей было тридцать два года. Одно время она была сиделкой Маркова.

Берта молчала. Почему-то информация о той, кто ее родила, мало задела. Если бы биологическая мать не отказалась от нее еще до родов… может быть, что-то в душе и проснулось: если и не любовь, то уж сожаление о погибшей молодой женщине, точно. И фотографию бы ее повесила на стенку… Должны же остаться хотя бы какие-то снимки…

– Фото есть, мам?

– Только маленькое, как на паспорте. Твой отец оставил вместе с бумагами. Все лежит в бывшей спальне хозяина, в сейфе. Там же и свидетельство о смерти.

– Ни бабушки, ни дедушки по ее линии, как я понимаю, ты не знаешь. А квартира? Там ее вещи должны были остаться.

– Квартира принадлежала Льву, он ее потом продал, вещи отнес в церковь. Шкатулка с украшениями тоже в сейфе. Я обещала твоему отцу ничего тебе об Ольге не рассказывать…

– Знаете… я только успела свыкнуться с мыслью, что мой отец – аферист Осокин. Ан нет. Все гораздо круче! Я – дочь убийцы! – нервно хохотнула Берта.

– Это вы поторопились с выводами, Берта Львовна. Вина вашего отца не доказана, – осадил ее Мутерперель.

Глава 9

Родители Глеба, Димки Маркова и Федьки Мутерпереля дружили. Все праздники – одной компанией, чаще всего в самом большом доме, принадлежащем Марковым. Как получилось, что трое пацанов, которые росли как братья, став взрослыми, даже не пытались встретиться? Глеб понял это не сразу, но как-то все же дошло: каждый из них троих таил обиду. Взрослели, появилось соперничество, разность интересов (свои, конечно, на первом месте) и тяга к противоположному полу. Всем троим нравилась одноклассница Алёна Белкина. Но поскольку она не замечала никого из них, всё разрешилось мирным путем (не фиг из-за девчонки мужскую дружбу рушить). Только в старших классах она все же начала встречаться с Марковым.

А потом пришла первая беда: осиротел Федор. Прогулочный катер, на котором отец с матерью вышли в море, затонул. Глеб с Димкой не присутствовали на их похоронах – были на сборах в спортивном лагере на Азовском море. Федор, скорее всего, не простил им этого. Потом не стало отца Глеба. «Что ты так жалеешь этого предателя?» – с презрением задал вопрос Марков, чем разозлил его. Они поссорились. Противная горечь осталась до сих пор: не имел права Димка судить его отца. И только Маркову, пожалуй, обижаться было не на что. Может, только по мелочам.

Федор Мутерперель уехал из поселка в какой-то волжский город поступать в школу милиции, даже не попрощавшись. Отбыла с ним и тетушка, воспитывавшая его после смерти родителей. Дом на пригорке, как было известно Глебу, оставался необитаем до сих пор.

Марков, золотой медалист, прямой дорогой отправился в МГУ. Узнать, как он там, Глебу было не у кого: родители Димы развелись, мать уехала на заработки в Италию, а отец к общению был как-то не расположен. Встреча с Димкой случилась лишь однажды в две тысячи первом. Странная такая, скомканная, и разговор напряженный. Глеб тогда подумал, что друг детства чего-то боится – тот все время оглядывался по сторонам. Потом наконец согласился сесть к нему в машину. За короткую поездку только и успели, что вспомнить Федора. Димка, как оказалось, знал, что Мутерперель живет в Самаре, работает следователем, женат и имеет сына. Он и сам когда-то обитал там же, а сейчас… тут Марков замолчал, потому что подъехали к его дому. Торопливо попрощавшись, пообещал вечером заглянуть «на рюмку чая». Глеб, отъехав недалеко, с удивлением наблюдал в зеркало заднего вида странную картину – Димка стучался в запертую калитку. «Ключа, что ли, нет?» – мелькнула мысль и тут же пропала – он опаздывал на деловую встречу. Дмитрия в гости Глеб в тот день так и не дождался… Разозлился, но на себя – давно же решил, что не друг ему тот, столько лет прошло, а вновь расслабился, чувство такое забытое появилось, когда они трое – как целое. Заметил, что Марков не в себе, решил, что, когда придет тот вечером, выяснит, что за напряг у него, и… поможет. Не пришел… Бог с ним…

И сейчас Глеб вдруг вновь почувствовал, что какая-то невидимая нить по-прежнему связывает их троих, и он, черт возьми, рад этому неожиданному звонку Мутерпереля. Вспомнилось, что Федька – единственный пацан в классе, у которого никогда не было клички. Звали его по фамилии: кто с уважением, а кто – с затаенным страхом. Крут был Мутерперель на разборки, бил, не раздумывая, но и извинялся легко, если оказывался неправ.

Глеб решил, раз время обеденное, накормит он Федьку своим борщом. Если он правильно понял, Мутерперель сейчас в центре города, значит, минут сорок, пока тот доберется до поселка, есть. «Интересно, он надолго к нам с берегов Волги? Вроде работа у него там. Хотя за двадцать лет мог сто раз переехать куда угодно. Оставлю его сегодня у себя ночевать, не в развалюху же свою ему идти? Да… и нужно достать кое-что…» – подумал Глеб и полез на чердак, где в старом сундуке хранились их общие детские «сокровища».

Он вытащил на свет божий «оружие» – выструганные из деревяшек ножи, рогатки и настоящий трехгранный стилет. Под ними лежали другие вещи. Карта окрестностей поселка почти истлела. А жаль – именно по ней они искали «золото белогвардейцев», по слухам схороненное где-то на высоком берегу реки. Котелок, три алюминиевые кружки, три ложки, три миски и складной нож. Смешно вспомнить, как с этим снаряжением отцы поймали их уже в лесу за мостом. Было им тогда по девять лет.

«Да на кой Федьке любоваться на это старье? – устыдился вдруг Глеб своего порыва. – Вот спросит, тогда и приведу его сюда».

Он сложил все обратно в сундук, опустил крышку. Подошел к слуховому окну. На крючке висел отцовский бинокль, Глеб снял с него паутину, протер и поднес к глазам. Из этого круглого окошечка дом Мутерпереля был виден как на ладони.

Доски, которыми была забита дверь, исчезли, а на веранде появились небольшой круглый стол и плетеное кресло. Глеб помнил этот стол. И кресел было четыре – летом эту мебель родители Мутерпереля выносили из сарая в сад под деревья. «Ба, да он уже обжился. Ну, Федька, что же сразу-то не пришел?» – слегка обиделся Глеб. Он уже хотел повесить бинокль на место, когда заметил, как открылась входная дверь дома и на веранду вышел человек в спортивном костюме. «И кто же это такой, если хозяин еще в городе?» – удивился Глеб.

* * *

Аглая даже улыбнулась – все, скинула с себя ношу, освободила душу от многолетнего вранья дочери. Полегчало? Несомненно. Сколько раз она пыталась начать с Бертой беседу о ее родной матери? Не счесть! Только Берта словно своим внутренним чутьем избегала откровенных разговоров. Или Аглая виновата, потому что каждый раз заходила издалека – сначала скажет, как любит ее, потом заметит, что дочь повзрослела и может уже многое понять… Пока готовит почву для признания, Берта нетерпеливо выслушает прелюдию, потом, уже на бегу, бросит, что тоже любит ее, и со словами «давай, мама, позже поговорим, сейчас некогда», срывается с места. В пятнадцать, в восемнадцать лет… наконец, накануне свадьбы… И вновь – «мам, потом». Тогда Аглая и решила похоронить тайну – раз до сих пор не получилось душу облегчить, будет молчать до смерти. А тут Мутерперель со своими расспросами…

Аглая никак не могла определиться во мнении – нравится он ей или совсем наоборот. То, что раздражает – да. Впервые испытала что-то вроде ревности вчера, когда он вторгся в ее любимую беседку, да еще и сел ровно на то место лавки, которое обычно занимает Аглая. Словно вытеснил, да еще и дал понять, что это только начало – мол, не думай, соседка, я к вам надолго. Пусть не сегодня, но подружимся наверняка. Так что и чаем угощусь, и задушевно пообщаемся. Ей намек совсем не понравился. Некстати Дима вспомнился, который вломился в ее квартиру вот так же нежданно. Она зачем-то мысленно сравнила этих двоих – не в пользу нового соседа, конечно. Аглая даже решила, что в следующий раз не откроет ему калитку – пусть сразу поймет, что ему тут не рады. Но открыть пришлось уже сегодня ранним утром. И так профессионально он ее развел на откровенность, так ловко Берту подтянул на свою сторону, что Аглая даже на миг восхитилась. А сейчас смотрит на дочь и, замерев, ждет ее суда – мать она ей еще или уже нет.

Берта молчала, Аглая готова была расплакаться, но Мутерперель напомнил: