Заневестилась черешня рядом за окном,
белым, радостным сияньем озаряя дом.
Любоваться б бесконечно дивною красой,
словно девой – в подвенечном, с длинною косой.
Краток перечень мгновений, где цветенья сонм
одаряет вдохновеньем, прогоняя сон.
Как стремительно проходят сладостные дни,
в коих томное круженье – с неба до земли!
Ликование природы (снова ожила!)
Сменят потуги и роды, чтоб земля жила.
От нее струится в небо о любви мольба.
Так голодный жаждет хлеба с ночи до утра.
Надышаться невозможно досыта весной.
Двери раскрываю настежь, милая, постой!
Знаю, ведаю, напрасно звать ее назад.
Только поступью прекрасной мой ласкает взгляд…
В маршрутке
В маршрутке тесно от перегара
сквозь томные нотки парфюма Chanel.
В пальтишке своем неказистом и старом
девчушка напротив – сжимает портфель.
Без всяких прикрас, макияжа, укладки,
без брендовых штучек и модных вещей,
без лисьей, кошачьей и прочей повадки-
такая, как есть: все естественно в ней.
Доверчивый взгляд, светлоокий и чистый,
вплетенный в косичку оранжевый бант.
Пленяя улыбкой – простой и лучистой,
мерцает, как брошенный в пыль бриллиант.
Что мне до нее? Размышляя над этим,
слежу за мелькающим солнцем в окне.
Даст Бог, переменится к южному ветер,
и явится рыцарь на белом коне…
Есть повод улыбнуться нам с утра…
Есть повод улыбнуться нам с утра!
Ведь за окном рассеянно и странно,
сорвав листок последний февраля,
Весна пробилась трепетным тюльпаном.
Земля еще сурово холодна,
но воздух упоительно прозрачен.
И трепетом весны обольщена,
ловлю флюиды будущей удачи.
Прощай, прощай, постылая хандра!
Тебе на смену призываю радость.
Пусть в жарких искрах моего костра
сгорят все беды и души усталость…
Она не умела жить по правилам…
Она не умела жить по правилам,
так, чтобы все на своих местах.
Какие-то ноты не так расставила
и забывала репризы знак.
Она старалась делать паузы
в тех местах, где сплошной минор.
Из красной шерсти вязала наузы,
чтобы смягчить его строгий взор.
Немели пальцы от струн металлических,
а голос нежный ее дрожал,
когда пыталась ответить лирически
на ироничный его оскал.
Ей говорили: «Чего ты мечешься?
Ведь он не создан любить, беречь!»
Она не слушала. С ним бы встретиться,
ручьем серебряным в подножье течь.
Чтобы склонился, томимый жаждою,
и зачерпнул воды ключевой,
вдруг осознав, что обрел желанное,
смягчив внезапно характер свой.
Не скоро грезам ее исполниться,
Но ждать и верить – ее стезя.
А коль дождется, то, как и водится,
отдаст до капельки саму себя…
Бабушке
Вновь о тебе, моя милая,
лето напомнит мне стылое.
Ласточки, низко летящие,
тучи, по небу бродящие.
Черным крестом у надгробия
видится смысла подобие.
Некогда было иначе…
Светлыми были задачи.
Как далеко и умело