Написано около ПИРСа

Пришла очередь молочку течь в мягкую пенку. Сначала встали они друг против друга, смотрят, знакомятся. Молочко ручейком просачивается, берега яичные раздвигает. Тут венчик решил им помочь познакомиться. И давай трясти да выплясывать. Превратился ручеёк в речку, разбушевавшуюся, бурлящую.

На помощь пришла мука. Сидит себе, важная, в банке с круглыми боками, смотрит, что снаружи происходит. Знает, что без нее тесто не получится, оттого и пыжится, как царица Савская.

Отвинчиваю тугую крышку, зачерпываю большой ложкой белые хлопья в сито. Целый бархан намела. И давай эту пустыню трясти да качать. Только щелканье стоит от сита. Посыпался белоснежный пух из перины Матушки Зимы на молочную речку. Первый слой промокает, затем новый и новый ложится. Так и засыпала все пути-дороги. А венчик уже наготове, ждёт команды. Как мощный бульдозер, бросается разгребать снежные завалы. Лопасти увязли в густом снегу, молочная речка из берегов выходит. А он всё не унимается. Стучит по пузатым бокам кастрюли и превращает снежные сугробы в тесто.

Стряхивает венчик со своих прутиков налипшую кашицу и ложится отдохнуть. А я тем временем кипячу воду в блестящем чайнике. Стоит на плите, греется довольный. Сначала тоненько так попискивает. А потом разозлится, накалится, как заорет на всю квартиру, словно неврастеник в очереди к врачу. Не зря на нём написано BEKKER. Бегу со всех ног немецкого психа успокаивать.

Наливаю в стакан кипятка. Он аж шипит и плюется от негодования. Прям депутат на партсобрании, да и только. Пар из ноздрей валит.

Снова отдохнувший венчик готов ринуться в бой. Заструилась горячая вода, зашипела на тесто, выставила свой огненный язык. Да не тут-то было. Венчик такую бурю устроил, что сразу охладил её горячий нрав. А тесто обмякло, расползлось, распарилось, как младенец в баньке.

Стоит маслице подсолнечное в красивой резной бутылке, переливается янтарем, очереди ждет. Плеснула его в тесто. Разлилось по молочному озеру, раскатилось на большие капли и не хочет нырять глубоко. Медленно скользит по ровной эластичной глади. Но венчик и тут дожидаться не стал, пока познакомятся да подружатся. Из последних сил сделал несколько незамысловатых движений и шмыгнул в раковину под струю тёплой воды наслаждаться отдыхом.

Вот и готово заварное тесто на солнечные блинчики.

Зажгла огонь в конфорках, зардели языки пламени, заблестели голубым и жёлтым отливом, словно хамелеоны. Чтобы огонь сильно не кичился, прижала двумя матерыми сковородками. Они опытные барышни, прожжённые, как элитные куртизанки. Более десяти лет блинчики пекут, знают, какие нелестные слова хозяйка скажет, если первый блин будет комом.

Накалились сковородки, начинаю выпекать блинчики один за другим. Ажурные, как вологодское кружево. Тоненькие, как промокашка в тетради первоклассника. Ароматные, как мамина любовь.

Так и складываю стопочку из блинчиков, как листы у книги писателя. Пишу долго, а читают быстро.

Мои блинчики тают во рту Маруси. Аж душа радуется: кушает ребёнок, на поправку идёт.

Вот он – рецепт маминого счастья!

Подорожник-трава – на душе тревога

Агапова Марина

– Подорожник-трава, на душе тревога, – слышу нежный мамин голос и засыпаю у неё на руках.

Эта песня звучит для меня непременно маминым голосом. Помню, в детстве она напевала её, когда прикладывала к моим ранам лист подорожника. У подвижной девчонки ушибы и ссадины не успевали заживать, так что поводов петь эту песню у мамы было хоть отбавляй. А упомянутый подорожник дружно рос прямо в нашем дворе, радуясь, что ему есть достойное применение.

Однажды папа как обычно приехал на обед и припарковал автобус у двора. Он работал водителем и развозил рабочих на «Кубанце». Нам с друзьями очень нравилась эта огромная машина. Никто из ребят не мог похвастаться, что у них тоже такая есть. Только мой папа управлял автобусом, поэтому детвора со всей округи собиралась к обеду у нашего двора, чтобы поглазеть на этакую махину.

Ещё автобус привлекал всех своим необычным видом: бока выкрашены зелёным цветом, а верх – красным. За такой яркий наряд мы прозвали автобус «Красной Шапочкой».

– Папа, папа, ну разреши нам в «Красной Шапочке» поиграть! – упрашивала я каждый раз отца, а он не мог отказать дочке в просьбе.

Разрешение от папы получено. В тот же миг у автобуса распахивались двери, и юные пассажиры беспорядочной массой вваливались в салон, занимая свободные места. Кто сегодня будет водителем, решали заранее, чтоб очередь по-честному передавалась. Пассажирских мест много, а водительское только одно – всем хочется автобусом управлять. Кому выпадала роль водителя, считался счастливчиком. Восседая в кресле у руля, он громко объявлял важным тоном:

– Осторожно! Двери закрываются! Займите свои места. Автобус отправляется в путь!

В тот памятный день я взяла на себя роль контролера и следила за тем, чтобы все ребята успели войти в автобус. Стоя у входа, убедилась, что на улице никого не осталось, и крикнула:

– Пассажиров больше нет. Я закрываю дверь!

В этот момент ко мне подскочила подружка и помогла захлопнуть тяжелую плотную дверь. Как так произошло, никто не понял, но большой палец моей левой руки оказался зажат дверью со стороны петель. Я закричала от дикой боли. Ребята испугались. Все подбежали ко мне, чтобы помочь, но чем конкретно помочь – понять не мог никто. Я же стояла у двери и орала. Друзьям не было видно, что происходит. А я сказать ничего не могла, и сама дотянуться до ручки, чтобы дверь открыть и палец вытащить, тоже не могла. Наконец кто-то из ребят оправился от шока, подскочил к двери и открыл ее. Мой сплющенный палец был похож на три копейки…

Девочки тут же начали меня лечить. Не обращая внимания на мой оглушительный крик, подружки схватили мою руку и окунули палец в жидкое месиво из воды, песка и листьев. Почему-то все считали, что мы справимся самостоятельно и помощь никто звать не стал. Однако специально звать никого и не требовалось: родители услышали мои крики и прибежали к нам сами.

Папа схватил меня на руки и отнес в дом. Мама осторожно промыла прищемлённый палец и приложила к нему широкий лист подорожника. И когда она только успела убрать с листа все крупные прожилки, чтобы те не давили на ранку!?

Перебинтованный палец жутко распух, болел и пульсировал. Я никак не могла успокоиться и все продолжала плакать. Мама отвела меня в детскую комнату, приложилась со мной рядышком на диване:

– Ну, хочешь, я подую тебе на пальчик, чтобы легче стало?

– Хочу, – всхлипывая, ответила я.

Мама обняла меня, погладила по голове, подула на больной палец и запела «Подорожник-трава, на душе тревога…»

Я слушала тихий, нежный мамин голос и заснула прямо у неё на руках. Знакомый с детства мотив вызывал у меня всегда ощущения покоя, любви и заботы. Это сейчас, повзрослев, я прослушала песню целиком и теперь знаю, что в ней поется о неразделенной любви. А тогда, будучи малышкой, мне казалось, что это какая-то особенная песня, которая лечит от всех болячек, ссадин и ушибов. Эти строчки из песни я помню еще с тех лет наизусть: «Оглянусь, и мне аукнется соpок тpав и сpеди них та одна тpава-заступница от печалей от моих. Подоpожник-тpава, на душе тpевога…».

Чудодейственная трава подорожника вместе с волшебным маминым голосом вылечивали абсолютно все. Во всяком случае, мне тогда так казалось… Удивительно, как я впитывала именно то, что мне тогда было важно…

Сказ о том, как Оля замуж ходила

Калачева Ольга

– БабОля, бабОля!!! Расскажи что-нибудь из своего детства?

– Ну, ладно… Слушайте.

Расскажу я вам, внучата, как я первый раз замуж ходила.

Мне пять лет было.

Жили мы тогда в Монголии с мамой и папой. Папа мой, ваш прадедушка, был строителем, дай Бог ему долгих лет жизни! Это сейчас он старенький и глухой, и ходить ему трудно, а тогда был молодой, сильный, красивый, на дипломата похожий, а мама моя, прабабка ваша, ему под стать – тоже красавица.

– Баб, баб! Ты начала рассказывать, как замуж ходила.

– Ах, да! Ну вот. Сначала мы в степи безлюдной жили, я одна там и гуляла, и играла. А потом папу моего в посёлок перевели, школу строить и дома. А монголы тогда в юртах жили. Пасли яков. Это быки такие лохматые, завтра днем покажу вам, в альбоме с марками…

– Баб, ну опять ты забыла, что рассказывала. Не отвлекайся, рассказывай, как замуж ходила.

– Так вот. Перевели папу в строительный посёлок. А там много наших советских специалистов жило, и даже детский сад был для их детей. Отдали меня в детский сад. Ничего от детского сада не помню. Только Юрку и Роберта, мальчиков из нашей группы. С Юркой мы дрались все время. Я отчаянная была, если что – сразу в глаз. А Роберт мне очень нравился. Мы с ним играли и в детском саду, и в гости друг к другу ходили.

Ох, ребятки, как мне после двух лет одиночества в степи было с ним, с Робертом, весело. Ни словами не передать, ни пером не описать. Каждый раз, когда мы расставались, я плакала так, как будто мне ногу оторвали. Хотя из-за ноги я, наверное, не так сильно расстроилась бы.

Вот однажды я и заявила маме:

– Всё, не могу больше жить без своего Роберта, выхожу за него замуж и жить к нему пойду, собирай мне вещи!

Не помню, что ответила мне мама. Помню только, как иду я из дома через замерзшее озеро по льду с огромным тюком на санках, а санки эти не едут. Тащу их из последних сил, сопли на кулак наматываю, а мама сзади идет – провожает, но помогать категорически отказывается.

Как оказалась дома, тоже не помню, маленькая была. Врезалась только обида в душу, что свекруха в дом к любимому не пустила. Сказала, что меня спать положить некуда. Пришлось санки разворачивать и обратно домой толкать.

С тех пор поняла я, внучики мои дорогие, СЧАСТЬЕ ТОЛЬКО В НАШИХ РУКАХ. И лучше, если руки эти будут сильные, а спина крепкая. А плакать в жизни бесполезно!