Зеркало

Семеныч настроением выпадал: глядел сильно огорченно: «Не дали над гадом душу отвести!…»

Этим вечером Эмма с братом остались дома. Они гоняли чаи с местными баранками в компании тети Вали и Ритки и слушали рассказы хозяйки.

Эмма заинтересовалась местной колдуньей, для начала спросила про историю, которую слышала в детстве.

–Теть Валь, а это правда тогда случилось, ну история эта про здешнего как это… курощупа?

–Про Веньку-то? Который ни одной юбки не пропускал и из которого мужики дурь выбивали и все выбить не могли? Да… Как только навовсе не прибили, не ясно. Живучий мужичок. Нет, были и такие, на которых его чары не действовали, по мне, так алкаш местный и все. Но вообще заводной был, веселый, ласковый, и тянулись к нему бабы. От тоски, конечно. Умел он женщину счастливой сделать. Но сколько семей раскололось, сколько крови в землю ушло. Гнали его мужики из станицы, не уходил, некуда ему было идти. И наступил момент, когда всем стало понятно – еще один скандал Венька не переживет. Назревает у нас уже не калеченье, смертоубийство. Своего среди своих – куда уж хуже. Вот тогда Агафья и вмешалась.

Наталья Березовая, которая на той стороне на окраине живет клянется и божится, что все так и было. Да и сам шалопутный, как известно, сразу после собрал пожитки и двинул к жене и дочке прощения вымаливать и перед станицей винился – сама слышала. С чего бы ему в другом разе привычке менять, ведь его лет двадцать уехать разными способами… просили.

–Выходит Наталья…

–Вроде как краем под раздачу попала. Рассказывала, что в тот день обедать собралась, с огорода уходила, но решила в баню заглянуть, кое-чего оттуда забрать. И тут началось. Идет она к бане – к дальней загородке, а к ней навстречу поднимается белый туман. Как от речки нашей вечерами, когда в ней еще что-то текло и было чему ночьми испаряться.

Идет Наталья и думает: «С какой такой стати этому происходить средь бела дня?»

Вот загородка на дальнем плане в тумане потонула. Вот две дальние яблони за ней. Наползает туман, узкой сперва прослойкой с воздухом делится, дальше верхами поднимается и немного редеет.

««Ну хоть тут не против природы» – осторожно порадовалась естеству Наталья и собралась уж последние десяток шагов влево к бане сделать. И вдруг смотрит – в тумане странные блики запрыгали. Пригляделась она и аж рот раскрыла.

Видит Наталья себя саму ростом с яблоню, только не в саду за работой, а в самый страшный момент своей жизни. Она тогда еще замужем была и все никак не могла в толк взять: как над собственной женой можно так измываться, почему, за что? ведь грубого слова мужу не сказала. Пьет – болеет. Бьет – оттого, что пьет. А она – жена и она должна.

В тот страшный раз, главное, ничего нового не происходило. Перед глазами злобный не опохмелившийся гоблин. Очередное, не заслуженное «пошла на…» в ответ на предложение еды. Все как обычно. Но в ней в тот момент что-то с сломалось – давно надломленное. Огляделась она рассудительно, не торопясь, словно склонность к глубокому анализу ощутила. Из всего имеющегося в доступе оружия, выбрала самодельный нож средних размеров. Удобно и крепко разместила его в руке, следующим сознательным движением зажала крепко-крепко, аж все тело зазвенело и… пошла на мужа.

Хорошо тот с пьяных глаз на нее поднял, когда их еще пару метров разделяло, иначе не сбежать бы ему ни в жизнь. Непривычное поведение всегда кроткой супруги его с толку не сбило.

Крякнул, развернулся и наутек. Наталья гнала его по дорожке и одну свою человеческую эмоцию – радость хорошо помнила, когда тот упал и она поверила – теперь догонит!

Но тут зазевалась чуть и сама навернулась, вот не радуйся чужому падению, сама свалишься. Обо что-то головой приложилась и очнулась уже адекватной. Но в полнейшем ужасе от того, что чуть не пустила мужу кровь. Попробовала криком ужас прогнать.

Вопила Наталья как и тогда какое-то время. Пока не услышала с другой стороны похожий крик ужаса. Зацепилась за него сознанием и смогла замолчать. Повернула голову. Слышала еще громкий треск, какой бывает, когда большое дерево валится.

Но от рощи валилось не дерево, бежал человек, прорываясь местами образом в редеющем тумане и Наталья его узнала – Венька-бабник… Но что он видел, не поняла. Какое-то человеческое месиво.

Ни один человек до сих пор не знает – что Веньке туман показал. Спрашивали, только глаза прятал, за голову хватался и за самогоном бежал. Впрочем, вопросы ему не долго задавали, покинул он станицу, ушел в никуда.

Вот такие дела с ведуньей нашей. Да. Многие про нее интересуются. Она у нас очень сильная, настоящая, исконная, вы и сами знаете. Только теперь не принимает никого, или… почти.

–Почему? Людям помогать не хочет?

–Нет, не в том дело. Так она серьезная и добрая. Травами попросишь – полечит и диагнозе не ошибется. Только… не хочет она больше против церкви идти… батюшка к ней не раз наведывался… теперь и сама говорит: «Никто не доказал мне – откуда мой дар. А если он не от бога? Я ведь помощи прошу. А вдруг те, кто помогают лишь прикрываются светлыми ликами, а у самих за отводом глаз рожи рогатые? Скольким людям моя помощь после облегчения прямым вредом обернется? Про собственную душу уж не говоря! Нет, прав батюшка, гордыня это с людскими делами управляться.»

Агафья и в сосновом бору потому одна живет – никто ведь ее из села не выгонял, наоборот, ей все наше почтение, только не хочет про наши неприятности знать, говорит: «Могу не сдержаться.»

«Но бывает, – говорите – помогает?»

–Случается, потом в церкви долго грехи отмаливает, в монастырь уходит.

–А как же болящие?

–Так есть врачи. И говорит она: «Послал бог испытание болезнью. А за что боль к человеку допускается? За грехи. Вот и надо переболеть, грехи прогнать.

–А если…

–Или умереть.

–Да… сильно. А у нас почему-то не боятся магией заниматься.

–Так в городе жить не так страшно. Кругом люди.

–Ты так думаешь?

–Но, все одно, конечно…

–Так кому и в чем Агафья последнее время помогла?

–Да вот хоть совсем недавно – зимой. Нашла жениха одной девушке из соседней станицы. Жениха того против воли удерживали – тут, совсем недалече. Живет там одна на крепком хозяйстве. Вроде в бесплатного работника превратила, да еще, говорят – приглянулся он ей….

–И как это происходило?

–Велела Агафья за парнем не ехать. Дома вскорости ждать. И действительно. Сама злыдня и привезла. У первого дома выгрузила, кто-то даже видел, как из машины вышла, парню кланялась, просила не привлекать.

Весной ребята свадьбу играли, Агафью в почетные гости знали, да она не пошла. И мы так понимаем, ей того веселья еще на полгода хватило… Опять по молельным местам ходила. Окна в крестах. И сейчас еще тот толи грех, толи не грех отмаливает.

–Что значит в крестах?

–Ничего такого, просто заколочены. У нас тут, вроде уговор. Что б за домом присматривали. Особенно, как она сама предупреждала во времена сатан.

–Это она, надо понимать, пришлых так именует.

–Не только она.

–Да, жаль. Она тут порядок живо бы навела, если бы только пожелала.

–Агафья на это общее соображение, а мы у нее помощи просили, ответила: «Порядок должен на времена устанавливаться, а не так: щас ура! Завтра караул».

–И что это значит?

–Мы тогда решили – к рассудочности призывает. Что б слишком рано слишком крутую кашу не заварили.

–Значит – не поможет?

–Кто знает. У ей самой характер в юности больно горяч был. Полетали у нас парни над заборами. А вообще, думаю я: «На все времена у нее на этих… терпения не хватит.»

* * *

Эмма с братом и Риткой – в кое времена днем свободна, загорали, как говорила Ритка: «На пляжу.»