Ведьмин век. Трилогия

– Ивга, – раздумчиво повторил тот, кого звали Клавдием.

– Ты соображаешь, что говоришь? – глухо поинтересовался профессор. Его собеседник кивнул:

– Юлек… За двадцать пять лет этой каторжной работы… Я определяю их даже по паршивым черно-белым фотографиям. И, что самое печальное, они меня тоже чуют… Им от меня дурно. Вашей Ивге стало плохо не потому, что она беременна, а потому, что рядышком оказался злобный я.

Профессор сел. Подобрал брошенную мандолину.

– Плохо, что ты не знал, – сообщил тот, кого звали Клавдием. – Я рассчитывал, что… Но это простительно, Юль. Они, особенно молодые, особенно из глухой провинции… Очень боятся. Может быть, Назару она сказала?

– Помолчи, – пробормотал профессор, методично подтягивая и подтягивая струну. – О, зараза!..

Вырванный колок от мандолины оказался у него в руках. И сразу же после этого – в костре; потревоженные угли вспыхнули ярче – и успокоились снова.

Его собеседник выждал паузу. Вздохнул:

– Ничего страшного не случилось. Я сто раз видел счастливые семьи, в которых жена была ведьма. Ты знаешь, сколько в одной только столице легальных их? Тех, что мы попросту держим на учете?

Оборванная струна на мандолине профессора Митеца свернулась спиралью, будто виноградный ус.

– Юлек…

– Замолчи.

Из дому вышел Назар. Слегка сбитый с толку, даже огорченный:

– Она сказала, что поспит… Но ей вроде бы лучше… Папа?!

Профессор отвернулся:

– Будь добр… будь добр, пойди и свари нам кофе.

Парень не двинулся с места. Когда он нервничал, ресницы его часто моргали – почти как у куклы, которую мелко трясут. Нервный тик.

– Папа…

– Назар.

Гость неожиданно усмехнулся:

– Все в порядке, Назарушка. Иди…

Оба напряженно молчали, пока за парнем не закрылась дверь кухни. И потом промолчали еще несколько долгих тягостных минут.

– Юлек, – медленно проговорил гость. – Ты разумный человек… всегда был. А теперь, вот зараза, я начинаю думать, что лучше бы мне этот маленький факт – сокрыть. Чтобы когда-нибудь потом, в спокойной обстановке…

– Ты соображаешь?..

Профессор отшвырнул от себя мандолину. Так, что она жалобно бренькнула, угодив на камушек в траве. Гость неодобрительно пожал плечами – но на этот раз промолчал.

– Ты… – Профессор перевел дыхание. – Ведьма… В моем доме… С моим сыном… Тайно… Как гадко. Какая гадость, Клав…

Он поднялся, сунув руки глубоко в карманы; голос его обрел требовательные нотки:

– Я прошу тебя, Клавдий, поговорить с Назаром прямо сейчас. Я не желаю… Ни минуты…

– Юль? – Тот, кого звали Клавдием, удивленно поднял брови. – А что я, по-твоему, могу сказать Назару? В конце концов, если он ее любит…

– Любит?!

Некоторое время профессор кружил вокруг костра, не находя слов. Потом уселся на место – и по выражению его лица гость понял, что Юлиан Митец наконец-то взял себя в руки, надежно и крепко.

– Я так понимаю, – бесцветным голосом начал профессор, – что ты по долгу службы должен ее забрать? Для учета и контроля?

– По долгу службы, – гость в задумчивости закурил третью сигарету, – этим занимаются несколько другие люди. Вот распорядиться, чтобы ее забрали, – это я, в самом деле…

– Попрошу тебя – только не в моем доме, – уронил профессор все так же бесцветно и глухо. – Я не хотел бы…

– Да нет никакой необходимости ее брать! – Его собеседник сощелкнул с элегантных серых брюк черную снежинку копоти. – Она сама придет куда надо, и, уверяю тебя, ни один сосед…

– Мне начхать на соседей.

Лицо профессора налилось желчью. Всякий, кто час назад был свидетелем праздника с песнопениями, поразился бы случившейся с Митецем перемене.

– Мне начхать на соседей. А вот на сына мне не начхать; инициирована ведьма либо нет… Ты смотришь на все это глазами, зараза, специалиста, а я… – Профессор осекся. Перевел дыхание, поднялся, намереваясь идти в дом.

– На месте твоего сына я бы ослушался, – негромко сказал ему в спину тот, кого звали Клавдием.

* * *

Назар явился через полчаса; о человеке, пережившем потрясение, принято говорить, что он внезапно постарел. С Назаром случилось обратное – молодой мужчина, который не так давно на руках внес в дом свою будущую жену, теперь казался испуганным и смертельно обиженным мальчиком:

– Клавдий?..

За время, проведенное в одиночестве, друг семьи успел прикончить пачку своих замечательных сигарет и теперь смотрел, как изящная картонная коробочка догорает в костре.

– Назарушка, она бы тебе сама сказала. Не сегодня-завтра… Но не посвятить твоего отца я не мог. Это было бы, м-м-м… некрасиво с моей стороны. Непорядочно. Да?

Назар шумно сглотнул:

– А может так быть, что она и сама не знает? Вдруг?..

Некоторое время Клавдий раздумывал, а не соврать ли. Потом вздохнул и покачал головой:

– Увы. Они всегда и все про себя знают.

– Она мне врала, – сказал Назар глухо.

Клавдий удрученно пожал плечами.