Метаморфозы. Тетралогия

– Она не брала.

– Ты откуда знаешь?

– Знаю! Ты ей мстишь непонятно за что…

– Тихо, не орите…

Группа «А» первого курса окружила скамейку во дворе. На спинке сидела Лиза, упиралась в грязное сиденье тонкими каблуками сапог.

– Самохина! У меня сто долларов в кармане куртки лежали. Отдай, или будет хуже.

Сашка остановилась.

Закончилась четвертая пара. На философии и истории им раздали примерный список вопросов к экзамену. По шестьдесят вопросов, вместе сто двадцать; конечно, она не успеет выучить. К субботе надо сделать упражнения с тринадцатого по семнадцатое, а завтра вторник, индивидуальные, параграф…

– Самохина, ты оглохла?

После того, что случилось с ней на первой паре, Сашка в самом деле соображала медленно.

Они толпились вокруг скамейки: яростная Лиза в окружении парней, ее друзей и клевретов. Костя с жалобно-красным лицом. Андрей Коротков, крупный и мрачный. Женя… Игорь… Денис…

– Что ты говоришь? – переспросила Сашка.

Лиза соскочила со скамейки, подошла вплотную, в ниточку сжав напомаженные губы:

– Ты была одна в раздевалке. У меня там висела куртка. В кармане сто долларов…

– В правом? – спросила Сашка.

У Кости округлились глаза. Парни переглянулись.

– В правом, – тихо согласилась Лиза. – Понабирали ворья… Отдавай.

Сашка прикрыла глаза. Хотелось спать. И одновременно очень хотелось усесться за упражнения. Как, бывает, хочется есть.

– Они за подкладку завалились. Ищи.

Липа, под которой стояла во дворе скамейка, совсем облетела, и листья сгреб дворник. Один или два последних листка еще цеплялись за иллюзию жизни, подрагивали, а ветки бились одна о другую, скребли и шелестели. Кроме этого звука, ничего не было слышно; быстро темнело. Светились окна в институте. Зажегся фонарь у входа в общагу.

– Ну, давай посмотри, – нервно сказал Костя.

Лиза сунула руку в карман куртки. Очень долго возилась. Потом ее тонкое лицо покраснело в сумерках, потемнело, как у мулатки.

– А ты откуда знаешь?! – обернулась она к Сашке. – Откуда ты знаешь? Ты туда лазила, да?

Сашка пожала плечами:

– Нет. Я просто догадалась. А теперь проси прощения, скажи: извини, Саша.

– Чего?!

Сашка снова на секунду опустила веки. Чувство, посетившее ее на первой паре, готово было вернуться.

– Попроси здесь, при всех, прощения. Потому что ты меня обвинила в краже.

– Иди ты, – сказала Лиза.

Сашка шагнула вперед. Свет фонаря упал на ее лицо.

– Ты меня слышала, Павленко. Не доводи.

Лиза смотрела Сашке в глаза. Очень быстро, как слайды, на ее лице сменили друг друга злость, удивление, смущение, и наконец промелькнул испуг.

– Чего тебе надо? – пробормотала Лиза.

– Извинись.

– Ну, извиняюсь…

В полном молчании Сашка прошла сквозь строй расступившихся однокурсников и поднялась на порог общежития.

* * *

В ноябре выпал снег. Рано утром, в полной темноте, Сашка первой выходила из общежития и, оставляя цепочку следов, бегала вокруг двора. Круг за кругом. По своим следам – как год назад.

Никто ее не заставлял. Просто она поняла, что без этих пробежек, без тишины глухого утра, без снега под ногами и облачка изо рта ей никогда не выдержать нагрузки. Ни физической, ни моральной.

Поначалу Костя бегал с ней, но потом постепенно «отвалился». Ему было трудно вставать в такую рань, он и первые-то пары просыпал (если на них не выпадала специальность). Сашка даже радовалась: ей нужно было полное одиночество. Полная тишина и звук снега под ногами, скрипящий или хлюпающий, как повезет.

Мама все еще носила гипс на руке. Уверяла по телефону, что ничего страшного, она привыкла, палец не болит. Вместе с Валентином они прислали Сашке посылку: зимние сапоги, рейтузы, носки, даже новую куртку с меховым капюшоном. Куртка оказалась маловата.

В комнате номер двадцать один надолго воцарилась зима – Лиза не замечала Сашку, та в упор не видела Лизу. Оксана, поначалу пытавшаяся как-то их помирить, бросила бесполезные попытки и жила собственной жизнью: к ней то и дело ходили в гости девчонки из группы «Б», а иногда и парни со второго курса.

– Проходной двор, – сквозь зубы говорила Лиза, но никто ее не слышал. Что-то не сложилось у нее со съемной квартирой: то ли денег не хватило, то ли не нашлось подходящей, то ли – Сашка и такое допускала – Портнов запретил.

Однажды по дороге на почту (было воскресенье, а Сашка звонила домой раз в неделю – железно) она увидела впереди на улице Сакко и Ванцетти Фарита Коженникова и Лизу. Они шли рядом, Коженников что-то говорил. Лиза слушала, и у нее было такое лицо, что Сашке сделалось ее жалко.

Она замедлила шаг. От ноябрьской оттепели снег растаял, раскис, по мостовой бежали ручейки, как весной, на дне их ярко желтели опавшие листья.

Коженников и Лиза расстались на перекрестке перед почтой. Коженников кивнул и зашагал налево, перешел улицу и скоро скрылся за углом. Лиза стояла, прислонившись к стволу голой липы.

Сашке захотелось подойти к ней и что-то сказать. Она уже сделала шаг; большая лужа, хлюпнув, заставила ее отскочить и вернуться к действительности.

Лиза не обрадуется. Сашка ничего не может изменить; по крайней мере, пока.

Проскользнув у Павленко за спиной, она вошла в янтарно-теплое, душное помещение почты и все время, пока тянулась ее очередь к телефону, представляла, как однажды плюнет в лицо Коженникову. Как наберет полный рот слюны – и плюнет; старичок, зашедший в кабинку перед ней, уже заканчивал разговор, когда Сашка поняла – с растерянностью и неудовольствием, – что тень ее ненависти к Фариту Коженникову падает и на Костю.

Сын за отца не отвечает, сказала она себе. Костя – точно такая жертва Фарита, как и она, Сашка. Он порвал и выбросил телефон отца. Тот вообще ему не отец – разве что биологически…