Темный мир. Равновесие

Лампа под потолком потускнела, зато свечи разгорелись ярче, и я увидела, как над ними кружатся искры – огненные мошки. Комната была наполнена… нет, не туманом. Больше всего этот летучий кисель напоминал крохотные облака. Как будто моя голова – взлетающий самолет, пол – земля далеко внизу, а стол – высокая гора, окутанная прозрачной дымной кисеей. Наша комната в общаге была, оказывается, красивой и величественной, будто вид Гималаев из космоса, как фотография далекой галактики…

Но любоваться пришлось недолго. Почти сразу я разглядела потеки на полу. Темные… кровь. Смазанный отпечаток ладони, бесформенные пятна, которые криминалист определил бы, наверное, как «признаки борьбы». Я перевела взгляд на Настю…

И еле удержалась, чтобы не взвизгнуть.

Лицо моей соседки было залито кровью – из носа, глаз, ушей. На левом виске проступала синевато-черная татуировка, похожая на сложный иероглиф. Настя выглядела так жутко, что я отпрыгнула, опрокинув стул, разжала руку в кармане…

Кровь и татуировка пропали. Настины щеки еще блестели от пролитой горькой воды, но глаза вдруг высохли, яростно глянули из-под воспаленных век:

– Урод! Предатель! Бросил!

От нее потянуло холодом, как от кондиционера, который врубили на полную катушку. Повеяло такой едкой, аммиачной ненавистью, что я испугалась за Павлика:

– Погоди, может, с ним что-то случилось…

– Случилось! Он у Соколова в комнате бухает на дне рождения! А ты за него не заступайся! Защитница нашлась!

Она кричала на меня, срывая зло, и казалось, что каждое ее слово способно прожечь дырку в одежде, будто кислотный плевок. Никогда раньше я не видела Настю в таком состоянии.

– Защищай его! Давай! Эту сволочь! Да знаешь, кто ты после этого?!

Меня вынесло в коридор, будто ветром. Стуча зубами, я прижалась лбом к холодной стене. «Иди домой – там беда», – сказал Инструктор. Что он имел в виду? Расстроенное свидание? Или что-то другое?!

Почему именно я? Почему всякая ерунда происходит именно со мной? Тридцать детей ехали со мной в автобусе, но именно меня вышвырнуло в реку через разбитое окно. Тысячи студентов учатся в этом университете, спят, едят, флиртуют, сдают зачеты, и только я стою в темном коридоре, и на ладони у меня лежит знакомый с детства кулон в виде глаза…

Что мне делать?

* * *

Обыкновенная урна стояла у пустой скамейки. Сжимая в кулаке цепочку, я занесла кулон над круглой пастью урны…

Серебряная фигурка глухо звякнула о железное дно. Ноги у меня подкосились. Я опустилась на скамейку.

Если с тобой случится чудо – выкинь его на помойку. Будь это любовь, или надежда, или внезапная перемена – откажись и спрячься в свою повседневность. Огненные ли мошки летают над свечкой, земля ли видится прозрачной до самых глубин, люди ли светятся цветными огнями изнутри… Откажись от чуда, это некомфортно. Не нарушай привычный порядок дел, это доставляет беспокойство, мешает, пугает, мучит, откажись…

Я встала и отошла. Потом вернулась. Ушла и вернулась снова. Заглянула в урну; кулона не было видно, но я же слышала, как он звякнул о дно. Урна была не то чтобы заполнена, но и не совсем пуста: я могла разглядеть картонную упаковку из фастфуда, синие использованные бахилы, коробку из-под сигарет…

Я отбросила сперва одну картонку. Потом другую. Я копалась в мусоре одной рукой, подсвечивая себе телефоном, понимая с каждой секундой все яснее: кулона здесь нет. Я же отказалась от него, верно? Вот он и ушел, обиделся на меня, счел недостойной…

Грянул звонком телефон, я и его чуть не выронила в урну.

– Даша? Ты что делаешь?

Я рылась в урне со сноровкой профессионального бомжа, но не была готова сообщить об этом маме. К счастью, она и не ждала ответа.

– Я звоню, чтобы ты ложилась спать!

– Вроде как уже сплю, – пробормотала я вполголоса. – Проснуться бы…

– Это потому, что ты недосыпаешь! Поздно ложишься!

– Точно…

– Спокойной ночи!

– Спокойной ночи, ма…

Уже не заботясь о том, как бы не замарать руки, я в десятый раз перелопачивала испачканные кетчупом картонки, сигаретную пачку, бахилы, мятую бумагу и рваный полиэтилен. Урна сделалась огромной, бездонной, как шахтный ствол, урна казалась дырой в чужую реальность – как вдруг загорелся свет, белый и мощный, и осветил ее до самого дна.

Рядом стоял незнакомый парень. Луч фонаря, отражаясь от металлического бока урны, подсвечивал лицо этого нового персонажа, который появился молча, безо всяких предварительных заявок типа «Девушка, разрешите вам помочь», «Ой, а кто это здесь» или «Вы что-то уронили?».

В ярком свете я сразу увидела свой кулон на дне урны. Парень с фонарем наклонился, подцепил кулон за цепочку и поднял на уровень глаз:

– Вот это?

Я цапнула кулон – и на секунду зажала в кулаке. И снова увидела мир измененным: человек передо мной казался вырезанным из горного хрусталя, его фигура светилась золотисто-зеленым. Фонарь лупил в землю белым лучом, таким ярким, что я зажмурилась.

Неожиданный помощник молчал. Другой бы на его месте уже сто раз прокудахтал бы – «Ой, что с тобой?», «Тебе плохо?», «Тебя проводить?».

– Спасибо, – пробормотала я, пряча свою драгоценность в карман.

Он кивнул, принимая благодарность. Я поняла, что, если сейчас начну с ним говорить, обязательно ляпну глупость. А если промолчу – буду потом жалеть.

– Ты… всегда носишь с собой фонарь?

Нет, бывают и более идиотские вопросы. Но редко.

– Видишь, пригодился, – отозвался он кротко.

– Ты из университета?

– Второй курс. Мехмат.

– Общага?

– Нет. Мы с подругой квартиру снимаем. У знакомых.

Я перевела дыхание. Сейчас не время об этом думать… Но я, кажется, унаследовала от мамы ген полной неудачливости в личных отношениях. Если мне кто-то нравится – этот чел всегда не мой, и я гордо смотрю в сторону, мол, не больно-то надо. Не унижаться же, не клянчить внимание, не лезть с умильной мордашкой в чужую равнодушную жизнь…

– Спасибо, – сказала я еще раз. – Пока.

Он кивнул и выключил фонарик, и тут меня будто за язык дернули.

– Послушай… А ты мне не одолжишь фонарь… на один вечер, а?

* * *

– Выключи свет! – крикнула Настя, натягивая на голову одеяло. – Можешь оставить меня в покое?!